Комбат Найтов - Не надо переворачивать лодку!

В кабине жарко от двигателя, поэтому мы летали в одних хлопковых комбинезонах, документов, петлиц не было. В сознание я пришёл уже только в Хабаровске. Что говорил – не помню, но врач позвонил Рите в Москву. Прилетела, бледная, как смерть. Оказывается, меня уже похоронили! Дудки! Я солдат ещё живой! Я уже могу вставать и надо выписываться из госпиталя. Гной из ножевой раны уже идти перестал. Здорово он меня полосанул! Интересно, кто такой Петрович и был ли он? "Сергей!" "Что?" "Кто такой Петрович и был ли он? Или мне это почудилось?" "Нет, не почудилось! Он из ГРУ, войсковая разведка. Помнишь, я говорил тебе, что есть мысль повысить твою наземную подготовку. Он – бывший командир батальона спецназа, тоже на пенсии. Когда ты брякнулся об землю и потерял сознание, я его позвал. Он по части выживания большой спец. И район тот хорошо знает. Он тебя и вывел. А то, что он тебе руку сломал… Он до сих пор не знает, что ты настоящий, считает, что ты – виртуальный герой какой-то игрушки". "Спасибо ему передай!" "Не передам! Пусть так и считает. Просто я бы не смог тебя вывести".

Открылась дверь в палату. Господи! Какие люди! Павел и Ритуля. У Риты на руках свёрток! Боже мой! Это же наш сын! Какой маленький! Губы смешно поджимает, как мама!

— Привет, герой! — грохочет Павел. — Ну и каково на том свете? Как ты умудрился выбраться? Я уже посмотрел твою карточку у врача! А говорят, что чудес не бывает. Нет, мои бы ребята выбрались бы, но у тебя же нет специальной подготовки.

— Павел! Я не мог не вернуться. Умереть и не увидеть его! — я показал на спящего малыша.

— Вот чёрт! И не обнять, стервеца! Живого места нет! Как я рад, что ты вернулся, "Малыш"! Кстати, на Смушкевича и Коккинаки кто-то "телегу" написал, что они опытную машину за линию фронта одну послали. Пытаются из них врагов народа сделать!

— Это было нормальное обоснованное решение! Требовалось убедиться, что противник не подводит дополнительные войска. Знать точно, что резервов у противника нет. А на "мордатом" – самая мощная рация, 192-я, и самый большой радиус действия! Что и позволило давить на японцев на переговорах. Я же читал, что мир был подписан на следующий день. В том числе, и по моим данным. Поэтому они так и стремились меня сбить. Они ж не знали, что сведения уже у командования.

— Ну, про тебя тоже пишут, в той же телеге, что ты слишком низко шёл, пренебрег, неопытен…

— Это – Волков!

— Ну, не только он!

— Я шёл на 6000, потому, что это практический потолок этой машины: максимальная скорость, максимальная манёвренность. Выше скорость начинает падать и на высоте 8 км сравнивается со скоростью "И-97". Я ещё год назад говорил о том, что это средневысотный двигатель. Если человек не летал на этой машине, то он не может судить: верно или не верно я действовал! Просто на меня устроили облавную охоту: я уходил, боковым скольжением сбивал прицеливание, в бой не ввязывался. Но самолетов противника было штук 20…

— 32, по данным операторов РЛС.

— Вот видишь! Против меня действовали камикадзе. Одного я убил уже на земле. Вот, держи! — и я передал ему налобную повязку самурая. — Четырех я сбил! Если бы меня не ранило, я бы ушёл! Но пятый срубил мне антенну и киль, и перестало действовать управление. На всех блоках станции были прикручены толовые шашки. Топлива было ещё много. С такой высоты самолёт разбился в лепешку и сгорел, радиостанция уничтожена взрывом.

— Примерное место показать можешь? — Павел достал карту.

— Вот здесь!

— Пошлю туда группу. Так это тебя самурай полосанул? Тебя мама родила в рубашке!

— В свитере, Павел, в свитере! Я уже тонул, не умея плавать. Дрался врукопашную с подготовленным убийцей. Не всё хорошо, вот лежу в госпитале. Но я – живой! А Волкову я морду набью!

— Не смей! Категорически запрещаю! Кровь на повязке чья?

— Японца.

— Вот и всё! Лежи, спокойно выздоравливай! Об остальном – я позабочусь!

Весь разговор Рита сидела, прикрыв пальцами рот. Павел повернулся к ней:

— Ну что сидишь! Давай! — Рита недоумённо посмотрела на него. – То, что в сумочку дома положили!

Она хлопнула себя по лбу, открыла сумочку и что-то передала Павлу. Павел одной рукой поправил гимнастёрку:

— Товарищ майор Андреев! За мужество и героизм, проявленный в боях с японскими агрессорами, вам присвоено звание Героя Советского Союза! Разрешите вас поздравить и вручить награды. — Павел широко улыбнулся. — Не получается у меня, как у Михаила Ивановича. А удостоверение придётся переписывать! Там написано: "Посмертно".

— Мне их вручил Георгадзе, но не в Кремле, а дома, из-за Мити. И сам Сталин приезжал с соболезнованиями.

— Бедная ты моя! Натерпелась сколько! Извини, без сознания был. Я более-менее очухался за день до твоего приезда.

Глава 24

В госпитале провалялся ещё две недели, потом упросил врачей выписать домой. Дело против меня и Смушкевича закрыли. Группа, посланная Судоплатовым, нашла то, что осталось от самолёта. Всё было размётано взрывами. Японцы интереса к обломкам не проявляли. Нашли И-97 того самурая и его труп, точнее, то, что не успели растащить волки. Группы крови совпали. На парад мы не получили в этом году приглашения, но 8 ноября мне, в числе большой группы военных, в Кремле вручили ту самую Золотую Звезду. После вручения ко мне подошёл порученец и сказал, что меня приглашает Сталин.

Вошёл, доложился. Сталин был один в кабинете, он встал и подошёл ко мне.

— Дай-ка на тебя посмотреть! Заглянул костлявой в лицо? Мы тебя уже похоронили было! Смотри-ка! Седина! То, зачем летал, удалось? Проходи, рассказывай! — и показал мне на диванчик у стенки. Сам сел рядом.

— Да, товарищ Сталин! Всё, что планировали сделать, сделали. У эскадрильи, по результатам на 14 часов 15 сентября, был самый высокий результат по сбитым, и ни одной потери. Я, вот, статистику подпортил, но ещё пять машин в коробочку положил.

После нашего приезда, ситуация в воздухе решительно изменилась в нашу пользу. Смушкевич почти сразу перенёс свой КП к нам, и активно использовал РЛС для управления.

Но, товарищ Сталин, есть очень серьёзные недостатки в подготовке, особенно у лётчиков из отдалённых гарнизонов, проблемы со скрытностью размещения авиации: самолёты не камуфлированы, выстраиваются по линейке, как в мирное время, а боевой устав не предусматривает другого порядка. Наш полк был рассредоточен, и все самолёты были покрашены матовой краской. Ударов по нашему аэродрому не было, а вот соседи наши подвергались и бомбёжке, и штурмовке. И ударам камикадзе. Были столкновения в воздухе из-за построения по-уставному: звено – три машины.

Сталин внимательно слушал и делал пометки у себя в блокноте.

— Как вы оцениваете противника?

— Средний японский пилот подготовлен лучше среднего нашего лётчика. Но с нашими асами, они сравниться не могут, видимо из-за физиологических особенностей. И машины у них послабее. И-16-27 и -28 превосходят И-97, особенно 28-е. Хорошо проявили себя ракеты. Вооружение японцев с нашим не сравнить.

— То есть, Андрей Дмитриевич, высокие потери первой половины войны, это результат нашей неорганизованности и слабой боевой выучки. Я правильно вас понимаю?

— Так точно, товарищ Сталин!

— Спасибо, товарищ Андреев! Мне кажется, что вы переросли должность командира эскадрильи. А как вы оцениваете И-185?

— Большинство моих сбитых – 9 из 16-ти, сбиты на нём. Этот самолёт превосходит все истребители мира. Но высотность двигателя недостаточна. Ждём М-71ФН-К.

— Сейчас готовится большая делегация в Германию, как вы отнесётесь к тому, что вас включат в эту группу?

— Товарищ Сталин! Я ещё несколько месяцев не смогу летать! Как лётчику, мне бы было очень интересно, а вот как начальник комиссии по радиофикации, я ничего нового для себя не увижу. Я почти полгода не был дома. Маргарита Николаевна меня просто не отпустит.

— Передайте ей мои поздравления в связи с вашим возращением!

— Она здесь, в соседнем корпусе, наверное, волнуется, куда я делся.

— Да, пойдёмте в зал, поздравим наших командиров и красноармейцев.

От КБ в Германию поехал сам Николай Николаевич, а от НИИ ВВС – Супрун и Чкалов. Мы же, вчетвером, поехали в Ялту в санаторий ВВС, где пробыли до середины декабря.

Там произошла ещё одна встреча, которая впоследствии сыграла большую роль в моей судьбе. Вечером Рита кормила Митю, а я вышел прогулять Тлетля. Уже горели фонари, но было тепло и безветренно. Тлетль носился по дорожке, вынюхивая что-то, интересное только ему, подбежал к скамейке, где сидел полноватый отдыхающий. Послышался вопрос: "А что это за порода?" Я подошёл поближе и узнал в сидящем человеке комкора Жукова.

— Здравия желаю, товарищ комкор! Это шолоуитцкуинтле, мне его подарил в Мексике Диего Ривера. Национальная гордость Мексики.