Дмитрий Дашко - Прощай, гвардия!
Мое сердце сжалось. В горле появился тугой комок.
— И что, те не оборонялись, не сражались? Неужели они не стали оказывать сопротивление?
— Те, кто почуял неладное, взялись за оружие, но большинство ничего не поняло. Их обманули. Волынский, Ушаков и принц Гессен-Гомбургский — первейшие люди в государстве Российском — объявили, что императрица мертва. Потом во дворце появилась Елизавета. Солдатам было велено ей присягнуть. Чтобы никто этому не помешал, командира роты и всех офицеров взяли под арест. Их тоже держат в казематах крепости.
— А новая гвардия? — закричал я. — Измайловцы, как они? Их тоже обманули? Не могу в это поверить. Густава Бирона на такой мякине не проведешь. Он захотел бы во всем убедиться сам.
Михай пояснил:
— Измайловский полк в полном составе отправлен на войну. Чарторыжский осадил Смоленск и Брянск. Императрица отправила туда Миниха. Подполковник Бирон еще не знает, что в действующую армию отослано предписание на его арест.
— А ты откуда так много знаешь?
Поляк горестно вздохнул:
— Это предписание составлял я.
— Что?! — Меня до глубины души потрясло это известие.
— Многое изменилось, господин майор. Теперь я не крепостной. Ушаков выхлопотал для меня освобождение и личное дворянство. Нынче я его помощник и… раб. Моя жизнь зависит от одного мизинца Ушакова. Стоит ему его только согнуть, и все… Со мной, с Ядвигой будет покончено. Вы командовали особым отрядом и воевали с врагом внешним, я выполнял особые поручения и незаметно для себя и всех стал врагом внутренним. Я не возражаю. Это не моя родина и не родина моей любимой. Мы тут чужие. Но я не могу быть вашим врагом, господин майор. Мне горько тут находиться. Я желал бы встретиться с вами в другом месте и при других обстоятельствах, но я не властен над собой.
— Что ты собираешься делать?
— Следовать инструкциям Ушакова, господин майор. У меня не большой выбор. Ушаков не верит, что вы примете присягу на верность Елизавете. Он считает вас слишком опасным. Однако я убедил его дать вам шанс. Когда-то вы спасли меня от верной гибели. Я хочу вернуть долг.
— Прости, Михай. Ничего не выйдет: я не буду присягать, — твердо заявил я.
Михай грустно кивнул. Он все понял.
— Тогда мне приказано вас убить, — скорбно произнес поляк.
Глава 13
Связанный Михай остался в камере. Он сам принес мне для этой цели крепкий и длинный офицерский шарф.
— Ты уверен? — спросил я. — За это тебя по головке не погладят. К тому же они могут отыграться на твоей Ядвиге.
— Я привык платить добром за добро, а о Ядвиге как-нибудь позабочусь, — сказал поляк, перед тем как протянуть мне сведенные вместе руки. — Только поспешите, господин майор. Скоро может появиться Фалалеев, и я уже ничем не смогу вам помочь.
В горле у меня запершило. Глаза заслезились.
— Спасибо, друг, — почти плача, поблагодарил я.
— Я не мог поступить иначе. Простите меня, барон.
— За что? — удивился я.
— За то, что не упредил. За то, что игры вел подлые.
— Ты тут ни при чем, Михай. Не стоит себя казнить. Есть такая гадская вещь — политика. Она вертит нами и превращает в нелюдей.
Разговор был тягостный и какой-то ненужный. Все, что надо, мы понимали без слов.
Михай, поникнув, произнес:
— У меня при себе два заряженных пистолета. Они вам понадобятся, господин майор.
— Спасибо.
— Еще шпага. Это все, что в моих силах. И удачи вам!
Этого арсенала мне хватило, чтобы обезоружить и оглушить не слишком бдительного часового.
Шум привлек внимание арестантов. В соседней клетушке-камере кто-то заворочался.
— Назовись, — потребовал я.
— Командир роты дворцовой охраны капитан Муханов, — отозвался узник.
Я обрадовался, услышав знакомый голос. Когда-то мне, тогда еще рядовому гренадеру, довелось служить под началом Муханова. Это был толковый и честный офицер. Не зря его в свое время поставили во главе отдельной роты телохранителей императрицы.
Дверь в его камеру запиралась на внешний засов. Я отодвинул железную полоску, приоткрыл дверь и произнес в темноту:
— Я — лейб-гвардии майор фон Гофен. Как вы себя чувствуете?
— За эти сутки во мне накопилось столько злости, что я сам себе поражаюсь, как это меня не разорвало. Если дадите мне шпагу, я буду рубить ею все, что попадется на моем пути.
— Отлично, капитан! Выходите на свет Божий. Надеюсь, вы не побрезгуете шпагой одного из ваших караульных?
Вместо ответа офицер бульдожьей хваткой вцепился в эфес шпаги, снятой с пояса оглушенного часового. Светло-голубой мундир Муханова был измят, один эполет — сломан.
— Что вы намерены предпринять? — спросил он.
— Вырваться отсюда, найти Ушакова и понять, что произошло, — коротко обрисовал я план действий.
— Да что тут непонятного? Лизка, гадюка, во власть полезла, — буркнул Муханов. — Дальше он заговорил быстро и с ненавистью: — Волынский и Ушаков ей подыграли. Подлюка принц Гессен-Гомбургский взбаламутил роту Преображенских гренадер. Они-то и повязали меня да офицеров моих. А самый сволочной — Грюнштейн поганый. Вот кого бы я шпажонкой этой всласть пошинковал!
Муханов легко, будто игрушечным, махнул клинком, проверяя баланс, и остался доволен.
— Жаль, что свою шпагу вовремя из ножен достать не успел. Не думалось мне тогда, что с кознями вражескими дело иметь приходится, а оно вон как повернулось.
— Ничего, капитан. Все что можно поправить, поправим.
— Эх, барон. Как бы поздно не было! Много времени упустили. Лизка столько дел наворотить успела. Вовек не разгребем.
Я спросил:
— Вам что-то известно о судьбе Анны Иоанновны? Она действительно умерла?
— Когда мои солдаты охраняли ее покои, она была жива. Что могли сотворить с ней Грюнштейн и его люди, мне даже представить немочно. Знаю токмо, что в покоях ее были Волынский с Ушаковым.
Получалось, что ответ на главный вопрос нужно было искать у великого инквизитора. Точно так же считал Михай, ему стоило доверять.
Андрей Иванович, Андрей Иванович… Что же вы так? Зачем позволили втянуть себя в эти игры?! Сибири испугались? Или решили, что много власти не бывает, и надумали прибрать к своим рукам как можно больше ниточек управления державой?
Кто знает, может, и в привычной истории вынашивал он подобный предательский план. Ведь не случайно все ключевые фигуры при дворе Анны Иоанновны отправились в ссылку, а Ушаков продолжил служить на прежнем посту. Незаменимых людей не бывает, но Андрей Иванович после переворота почему-то остался при делах. Вдруг это его рука, скрытая за кулисами, направляла когда-то гренадерскую роту преображенцев на штурм императорского дворца?
Мы должны отвечать за свои поступки. За такие — особенно. Не в моей власти миловать, а вот казнить… Казнить можно. Но перед этим выпытать тайну устранения Анны Иоанновны и ее судьбу.
Я предположил, что Ушаков, по своему обыкновению, находится в крепости. Покидал он ее обычно поздним вечером, а если быть точным — почти ночью. Работоспособность у генерал-аншефа была потрясающей. Жаль, что он теперь играет на другой стороне.
Кроме того, я еще не решил, что предпринять, если Анна Иоанновна умерщвлена, подобно императорам Петру Третьему и Павлу из недалекого будущего. Наиболее логичным представлялся еще один переворот — на этот раз в пользу Анны Леопольдовны и ее супруга. В противном случае ничего хорошего мне не светило.
Принц и принцесса должны понимать, что воцарившаяся Елизавета сделает все, что в ее силах, дабы убрать их как можно дальше. Жаль, им неизвестна судьба, которую уготовила супругам курносая цесаревна в знакомом по учебникам раскладе событий. Будь они в курсе — своими руками удушили бы гадюку, хотя бы за те муки, на которые обрекла курносая тетка их детишек: они, оказавшись в ссылке, заслышав ее имя, бросались на пол, дрожа всем телом.
Не зря потом «искра Петра Великого» ночей боялась, с места на место перевозила свой пышный двор. Требовала, чтобы неотлучно при ней пребывали бабки-чесальщицы, знаменитый Чулков со своим матрацем и подушкой, который мог сутками обходиться без сна. Неспокойно было ей. Громадные кошки скреблись у нее на душе.
— Пойдемте освобождать тех, кто, подобно нам, оказался в немилости у новой власти, — сказал я Муханову.
Мы вскрыли оставшиеся одиночки, выпустив на свободу еще двух офицеров дворцовой роты и гренадерского поручика Преображенского полка, который отказался нарушать присягу и был за это схвачен бывшими подчиненными.
— Даже не знаю, что в них вселилось, — вытирая рукавом окровавленное после недавних побоев лицо, сказал он. — Они словно умом тронулись.
— Денег им да благ грядущих посулили, вот они с цепи и сорвались, — пояснил я.
Поручик помрачнел.
— Примете участие в нашей безумной затее? — спросил я у него.
