«Я – АНГЕЛ!». Часть вторая: «Между Сциллой и Харибдой» - Сергей Николаевич Зеленин

Надо сказать, Старшой мало интересовался политикой — если она его не касалась… На фронте он с интересом слушал речи политработников — но только потому, что больше некого было слушать.

Но в данный момент политика его «коснулась»!

Ещё во время второго по счёту «триумвирата» было объявлено об амнистии и ликвидации системы «ГУЛАГа» как таковой. Лесозаготовки и прочие — тому подобные «мероприятия» в «местах не столь отдалённых», будут переданы в соответствующие министерства. Зэки, которых не коснётся амнистия — переедут в тюрьмы и исправительные лагеря поближе к месту их жительства до свершения преступления и суда, а «Управление охраны лагерей» расформировывается.

Впрочем, срок его службы и так подходит к концу: с тридцать девятого в сапогах, а если считать ещё и «Фрунзевку» — куда в четырнадцать лет, его отвёл за руку отец за своенравный и хулиганистый нрав…

С него, пожалуй, хватить армейской дисциплины и казённого пайка!

На Солнышке припекло и Старшой полностью расстегнул молнию «камчатки» и верхнюю пуговицу «пролетарки», произнеся общеизвестную истину:

— «В тюрьме два арестанта — один сидит, другой его охраняет».

Конечно, неизвестность будущего напрягала. За почитай восемь лет он привык, что кто-то им распоряжается — а здесь полная воля, делай что хочешь — хоть на ушах стой!

И это было страшно до лёгкой дрожи в коленках.

— Да, ладно — чего уж там? Неужель, не найду куда приткнуться? Вернусь домой, да в участковые пойду, или в школьные военруки — не на шахту же…?

* * *

Вдруг, раздумья старшого прервал испугано-панический крик «БЕРЕГИСЬ»(!!!), за ним тут же последовал короткий — как будто жалобный вскрик-всхлип и затем истошный вопль:

— Чмырдяя задавило!

Тут же на участке лесозаготовок всё стихло, как обрубило разом — бензопилы, трактора-тягачи как заглохли и, подхватив автомат, он побежал туда.

Навстречу с докладом уже несся сломя голову Бугор, придерживая на голове оранжевую пластиковую каску:

— Чмыряя бревном задавило, гражданин нач…

Не останавливая, лишь замедлив бег:

— Насмерть?

Пристроившийся бежать сбоку бригадир лесорубов-зэков:

— Да, по ходу — наглушняк. Хотя, лепила там с ним ещё вошкается…

Едва сдержав желание отвесить хорошенькую затрещину:

— Что ж, ты?

Бугор виновато разведя руки:

— Да за всеми разве углядишь? А этот в последнее время, вообще как шальной стал: как услышал про амнистию — так под каждое бревно кидается, не успевают вытаскивать…

Почти прибежав на место происшествия, перешли на шаг, отдуваясь.

— … Я ему уж и говорю: «Да ты лучше где-нибудь в бараке на верёвке вздёрнись — хочешь, за ноги подержу?». Неужели он от радости так, гражданин начальник?

«Чмырдяй» — зэк с наибольшим «стажем» среди обитателей Н-ского Исправительно-трудового лагеря (ИТЛ), был самым тихим, спокойным, исполнительным и никогда не вызывающим никаким проблем — ни у лагерного начальства, ни у своих товарищей по несчастью.

И самым, пожалуй — незаметным!

Невзрачный такой человечек, как и все бритый наголо, на вид неопределённого возраста, мимо которого «на гражданке» — пройдёшь мимо и не заметишь, если не заденешь ненароком, конечно. Говорят — рассказчик хороший, знающий великое множество историй и, потому видать — лагерная «блатота» его в бараке шибко не гнобила, что нередко бывало с подобными же классово чуждыми «чмырдями» из интеллигенции.

Придя менее десяти лет назад (ещё задолго до него) со своим «золотым четвертаком» — 25 лет лагерей без права переписки, он потихоньку коптил небо — в прямом смысле этого слова, трудясь на древнем трелевочном гусеничном тракторе. Единственное, что заметил за ним сразу же, как попал в конвойную команду в 1944-ом году — его странные взгляды подолгу задерживаемые на нём. Казалось, Чмырдяй — хочет что-то спросить (или попросить), да никак не решается.

— Никак знакомого во мне признал, гражданин осужденный? — как-то раз, не выдержав спросил наедине.

— Эээ… На одного моего родственника, — промямлил тот, едва слышно, — Вы похожи, гражданин начальник. Дальнего родственника, очень дальнего…

Ишь, ты! Так скоро и дополнительную пайку попросит, а потом автомат — «подержать». Пришлось предельно строго отрезать — как обрубить:

— Среди моих родственников, гражданин троцкист, врагов народа не имеется! Ни среди ближних — ни среди «очень дальних».

Это того не отвадило, хотя взгляды теперь стали краткими — бросаемые как бы украдкой. Со временем он перестал обращать на это внимание: чудаков среди его подопечных хватало с лихвой и этот ещё самый из них безобидный.

Заглушенный опрокинутый набок трактор, отсвечивая отполированными траками, сейчас остывал рядом с лежащим на земле изломанной чёрной куклой хозяином — окружённого группой зэков и конвоиров, некоторые из которых уже сняли оранжевые пластмассовые каски с подшлемниками.

Подойдя, старший конвойной команды спросил, обращаясь ко всем сразу

— Кто видел, как это произошло?

Один из зэков, мня-теребя в руках подшлемник:

— Осужденный Нестеров! Людей то у нас не хватает — «пополнения» с осени не видели. Вот он и, вылез из кабины и говорит: «Давай, помогу»… А крюк то у Петьки, по запарке как соскочит с бревна — оно и покатилось с горочки по направляющим! Я едва успел крикнуть «Берегись!» — наши все прыснули как горох в сторону, а этот стоит — варежку раззявил. Потом, опомнился видать: прыг-скок — а сзади трактор…

Помяв подшлемник, он отведя глаза в сторону:

— Вот и «помог», что называется.

Поднявшись с колен, фельдшер из тех же зэков, подойдя покачал головой и, смотря куда-то в сторону-вниз — едва слышно доложился:

— Кости ног, таза, внутренние органы… Безнадёжен. Даже, будь мы в Москве…

Старшой посмотрел тому через плечо: изрядно провоевав, в кое-что каких вещах насчёт жизни и смерти — он понимал больше любого медика. Серое истекающее потом лицо, чёрные от невыносимой боли глаза, беззвучно раскрывающийся-закрывающийся беззубый рот, неестественно выгнувшееся нижняя часть тела, бессмысленно скребущие таёжную подстилку скрюченные пальцы…

— Сколько?

Фельдшер пожал плечами:

— Обезболивающее сделал, всё как положено — болевой шок исключён. Значит — полчаса-час ещё протянет, но не больше.

Ещё раз мельком взглянув на умирающего, Старшой негромко крикнул:

— Разойтись! Связиста ко мне.

Бугор зычным басом, взревел пароходным гудком:

— А ну-ка разбежались по рабочим местам, ленивые утырки! Что, сгуртились как овцы — жмуров ни разу не видели? Будете ушами хлопать, как этот — враз, сами ими станете.

Зэка с видимой неохотой разошлись и вскоре вновь с надрывом завизжали бензопилы и, «запыхали» своими полудизелями древние трактора — пуская в небо маслянисто-чёрную