Новый Михаил - Владимир Викторович Бабкин
Разумеется, я мог бы нагнать сюда сколь угодно много «друзей» и прочих подхалимов, но лично меня воротит от таких вот «друзей». Посему…
Наливаю себе бокал до краев и салютую камину.
…
– Государь, не изволите ли в покои свои пройти? Чай, спать в кресле неудобно?
Я несколько мгновений смотрел на говорившего, с трудом осознавая самого себя, не говоря уж про окружающую действительность. Затем взгляд мой сфокусировался, и я опознал подле себя своего камердинера Евстафия. Тот почтительно меня тормошил и явно намекал на необходимость неких действий. Встряхнув головой, я осмотрелся. Камин уже практически догорел, трубка, ясное дело, давно потухла, а пустой бокал говорил о том, что я его таки приговорил.
– Который час?
– Три четверти пятого, государь. Заработались вы сегодня, ваше величество.
– Три. Четверти. Пятого. Хорошо сказал. Да. Что ж, изволь. Действительно, как-то я… заработался сегодня… Хотя стоп. Организуй мне, голубчик, горячую ванну!
– Как прикажете, государь. Сейчас все сделаю.
Еще через двадцать минут я вышел из ванной комнаты, практически избавившись от остатков хмеля и вновь будучи готовым к труду и обороне.
– Вот что, Евстафий, передай мои повеления. Первое. Управляющему усадьбы Марфино с самого утра быть готовыми к моему визиту. Никакого официоза, просто обзорный визит. Пусть подготовятся мне все показывать.
– Может, пусть баньку истопят?
– Отменная мысль. Да, распорядись.
Евстафий склонил голову. Я продолжил повелевать:
– Второе, передай князю Волконскому, что я желаю, чтобы он меня сопровождал. Третье, пусть подготовят Георгия к девяти утра. Он едет со мной. Все, ступай.
Мой личный камердинер поклонился и бесшумно испарился, как он всегда умел делать. Я же сладко потянулся, да так, что суставы затрещали. Что ж, побузили и будет. Не хватало еще, чтобы двор начал пересуды про то, что я запил, ослабел и потерял железную хватку. Пусть не радуются, хватки мне хватит раздавить еще не одну глотку.
Московская губерния. Усадьба Марфино.
30 марта (12 апреля) 1917 года
– Беги, спасай своего Дика.
Георгий с хохотом рухнул в сугроб вслед за щенком и, весело смеясь, кувыркался в снегу, пытаясь поймать уворачивающегося и заливисто тявкающего четвероногого друга.
Дик – это Дикарь. А как еще назвать щенка кавказской овчарки? Пусть он и мелкий еще, но есть в нем что-то эдакое, могучее и свободное, не признающее никаких запретов. Пес сразу признал Георгия за вожака, меня воспринимал вполне лояльно, а вот на других, кто подходил к мальчику, он смотрел отнюдь не дружелюбно. Даже мама́ жаловалась, утверждая, что я поступил легкомысленно и безответственно, подарив сыну такую грозную и необузданную нравом собаку. Ну, не знаю, была у меня самого в детстве кавказская овчарка, и катала она меня на санках по такому же, как сейчас, снегу.
Да, тут еще сохранилась та самая зимняя сказка, о которой в Первопрестольной уже успели подзабыть. Казалось бы, всего три десятка верст от Москвы на север, а весной здесь еще толком и не пахнет. Яркое, но все еще зимнее солнце сверкает в голубых небесах, всеми цветами радуги искрятся вздымаемые борющимися в сугробе бойцами снежинки, чистый воздух полон запахов леса и той самой настоящей природы, которая была недоступна и городам моего времени, а уж о прокопченных и пропавшихся смогом, гарью, потом, навозом, миазмами и прочими приметами «цивилизации» городах семнадцатого года века двадцатого и говорить не приходится.
Усадьбу Марфино обошли все грозы последнего времени. И ту, которая смыла в Москве последний снег, и ту, которая смыла из усадьбы ее прежнюю владелицу графиню Панину, отправившуюся этапом в места не столь отдаленные, а точнее, в отдаленные и притом весьма и весьма – за круг полярный да на восток дальний. Так что отошло имение казне, а оттуда уже и перешло в ведение Министерства двора и уделов, поступив таким образом в мое личное распоряжение. Да, в этом смысле царем быть хорошо. Мне, к счастью, отбирать специально ничего не пришлось, графиня сама дел наворотила, а главноуправляющий мой, моего же двора, князь Волконский, как раз мне «дальнюю дачу» подыскивал. Вот и сложились у нас любовь и взаимопонимание. В смысле, от меня «любовь», а от бывшей графини «понимание».
Альтернативы были. Было Кусково, но за него требовалось заплатить серьезную сумму, а в условиях войны это было бы не совсем правильно. Не то чтобы меня беспокоила этичность и прочая «токсичность» подобной операции, но зачем? Вторым вариантом было предложение князя Юсупова, переданное мне через своего тестя, который по совместительству был еще и моим военным министром, сдать в аренду Миндвора усадьбу «Архангельское» за символическую цену в один рубль в год. Разумеется, в обмен на прощение и дозволение вновь вернуться ко двору. Но, хотя я и дозволил вернуться его подельнику Дмитрию Павловичу, его пока я возвращать не спешил. Да и не нравится мне, когда меня внаглую пытаются купить. Даже если это кто-то мой зять Сандро, а жена у этого кого-то моя родная племянница. А может, не «даже», а «тем более».
Да и Марфино подходило по всем статьям. Хорошее место, хороший дом с интересной архитектурой, прекрасный парк, недалеко железная дорога. Достаточно близко, но и достаточно далеко от Москвы, можно развить всю требуемую инфраструктуру. Как раз сейчас батальоны Инженерно-строительного корпуса полным ходом строят железную дорогу и к моей «ближней даче» – Петровскому Путевому дворцу у Ходынского поля, и сюда, к «дальней даче» Марфино. И там, и там возводятся платформы для Императорского поезда, строятся казармы для охраны, домики для персонала и сановников, ведутся подготовительные работы для создания требуемой инфраструктуры отделений моего Ситуационного центра. Фактически в каждой из «дач» создается самостоятельный командный пункт, позволяющий мне править и управлять, не отвлекаясь на всякие там переезды. Ибо, скажу прямо, жить в Кремле мне не нравится. Да, это
