Ай да Пушкин, ай да, с… сын! - Руслан Ряфатевич Агишев
И все это было настолько ярким, осязаемым, что остро захотелось оказаться там, в этой картинке. На какое-то мгновение он даже почувствовал характерный запах соленого моря, пропитанных дегтем канатов. На зубах заскрипела соль.
— Вот же черт! Это у него всегда так? Сила визуализации просто невероятная. Понятно теперь, почему у него все таким живым выходило. Они же для него были настоящими… Ай да Пушкин, ай да с… сын, — чтобы избавиться от наваждения, ему даже пришлось хорошенько тряхнуть головой. — Ну, начали, с богом…
* * *
Санкт-Петербург, набережная Мойки, 12.
Квартира в доходном доме княгини С. Г. Волконской, которую снимало семейство Пушкиных
Время клонилось к ночи. Наталья в ниспадающем до самых пят белоснежном пеньюаре уже несколько раз заглядывала в его кабинет, при этом загадочно улыбаясь. Похоже, готовила что-то.
— Вот же чертовка, — с улыбкой вздыхал Александр, всякий раз провожая ее долгим взглядом. — Чувствую, тут уже пятым ребенком пахнет…
Ему бы уже идти «на боковую», но он все продолжал корпеть над книгой о похождениях Ивана-Морехода. Хотелось поскорее закончить первую часть и «пустить ее в свободное плаванье».
— Еще немного и все… Заждалась поди.
Но за работой его почему-то никак не покидало очень странное чувство. Пушкину казалось, что он забыл про что-то очень и очень важное. Ощущение, словно назойливая муха, постоянно было где-то рядом, время от времени выбираясь «наружу» и напоминая о себе.
— Хм…
Наконец, Александр отложил перо в сторону. Выдохся.
— Давай, Ваня, отложи-ка пока свой поединок с псом-рыцарем до завтра, — пробормотал поэт, окидывая взглядом только что написанные кусок про ссору Ивана-Морехода и немецкого рыцаря. — Завтра посмотрим, чем все закончится. Пока отдыхай, и ты, Ваня, и ты, рыцарь…
И тут его взгляд окостенел, словно наткнулся на что-то.
— Рыцарь… Рыцарь… Подожди-ка, он же так и сказал: «рыцарь розы и креста»!
Выходит, ему не давали покоя те странные слова про рыцаря розы и креста, который произнес Дантес.
— Что это еще за бред? Какой еще рыцарь розы и креста?
* * *
Петербург, Сытнинская улица, вблизи от Сытного рынка
Прошло не больше недели, а Прохор Рукавишников так изменился, что и не узнать. По базару теперь ходит по самой середке, а не жмется к торговым рядам, как раньше. Голову к верху задирает, бороденка вперед торчит, как копье. Ярко-рыжая шевелюра на голове, еще недавно торчала в разные стороны, как ее не причесывай. Сейчас же все пристойно, гладко уложено, особым маслом напомажено. Костюм на нем справный из дорогого английского сукна, пальто с роскошной серебристой лисой на воротнике.
Глянешь со стороны, и не скажешь, что мелкий торговец идет. Подумаешь, что перед тобой большой человек, купец, что великими капиталами ворочает. Рот не поворачивается его звать, как раньше, Прошкой. Сам собой начинаешь «Филимонович» прибавлять.
— Гм, пустая то идея, как есть пустая, — Рукавишников шел вразвалочку, никуда не спеша. Это раньше он, как серый волк носился в поисках лишней копейки. Сейчас же в кармане не то что копейка с алтыном, многие сотни рубликов стали водиться. Оттого и уверенности в нем прибавилось. — Зря с этими книжонками барин связался. От них одна морока только. Читать и писать научился, с тебя и довольно…
Прохор Филимонович все никак не мог про новую задумку своего компаньона забыть. Тот решил для простого люда сказки писать, а потом и продавать их.
— Баловство это! — Рукавишников даже сплюнул под ноги, словно показывая свое отношение к задумке. — Для сопливых детей это, а как они платить будут? У карапузов грошей-то нема. Вот газета — это настоящее дело!
При этих словах прихлопнул по груди, где у него во внутреннем кармане лежал пухлый кошель с ассигнациями. Заработанные на газете деньги грели сердце и, чего тут греха таить, душу. За это время Рукавишников и с долгами более или менее расплатился, и дорогой супружнице новую шубу справил [та при этой новости чуть пряником не подавилась].
— Хм… — купец вдруг встал прямо посреди рынка, приложил руку ко лбу и с удивлением стал вглядываться в большую толпу у своей лавки. Там еще утром он своего работника, парня с зычным горлом, оставил, чтобы тот проходящему люду барскую сказку читал. — Смотри-ка, народ-то просто дуром прет. У лавки яблоку негде упасть. Неужто нравится?
Пока шел к лавке, отметил, что проходящий народ почти все товары с прилавка смел. Всего ничего осталось. Выходит, прав был барин. Мол, люди будут слушать сказку, а заодно и на товары поглядывать. Глядишь, что-то и прикупят.
— Реклама — двигатель торговли, — Рукавишников важно произнес фразу, которую не раз слышал от компаньона. Специально ее запомнил, чтобы при случае перед другими купцами щегольнуть заграничными словечками. — Вот оно как.
Люди тем временем у его лавки все прибывали и прибывали, создавая на рынке самый настоящий затор. Необычная история о вечно неунывающем молодце, который с улыбкой пройдет и огонь, и воду и медные трубы, привлекала и сопливых мальчишек, и степенных пузатых мужчин, и седобородых стариков, и торговок-женщин.
В толпе раздавался звонкий смех, когда Иван-Мореход пробирался в глубокую пещеру с сокровищами и скидывал на разбойников улей с дикими пчелами. Слышались печальные вздохи, когда его корабль врезался в морские рифы и в морской пучине тонули его верные товарищи. Кто-то даже принимался матерно лаяться на рассказчика. Мол, зачем Ваньку-Морехода, свойского парня, гнобишь и житья ему не даешь⁈ А ну живо все вертай назад, а не то…
Рядом со всеми застыл и Рукавишников с блаженной улыбкой на лице. Смотрел вокруг себя, а в глазах стояли деньги — серебряные рубли, червонцы и ассигнации.
— Господи, это сколько же на этом заработать можно…
Глава 11
Волна пошла, и мало никому не покажется
* * *
Петербург
Петербург вновь «тряхнуло», и ни чета переполоху, поднявшемуся в прошлый день. Шум поднялся основательный, напоминая быстро крепнущий ветер на море и готовый вот-вот превратиться в штормовой. Статья в
