Пионер. Назад в СССР - Павел Ларин
Селедка принялась рывками слазить с Толстяка. А дело это непростое. В итоге, ее подёргивания смотрелись так, будто Тупикиной отказали все органы сразу, а в первую очередь мозг. И она теперь, как большая гусеница, пытается ползти по Мишину.
Наконец, она поняла, надо предпринимать более решительные меры и кувырком скатилась на пол, оказавшись непосредственно на сцене. Тут же вскочила на ноги. Сам Мишин, как большой жук, дергал руками и ногами но встать никак не мог. Ему мешал вес, живот и ружье, которое упиралось в пол. Ряскин наконец догадался подскочить к товарищу, поднять его за руку. Но учитывая, насколько разные у них весовые категории, получилось это не с первого раза и только после того, как Селедка вместе с Айболитом помогли Антону. В итоге, у нас в сценке про Айболита повилась сказка про Репку. Потому что все выглядело именно так. Антон тянул Мишина, Селедка и Богомол тянули Антона.
Зал ржал уже в полный голос. Только воспитатели сохраняли на лице серьезное выражение, пытаясь успокоить подопечных, и директор смотрел на все это непотребство своим мутным взглядом. Мне показалось на секунду, что в его взгляде отчетливо проскользнула картинка, где он каждого из участников выступления медленно расченяет на составные элементы.
Наконец, Вася принял горизонтальное положение. Они с Ряскиным начали дальше говорить по тексту. Обезьяна тоже. Хотя их слов особо уже никто не слушал. Комментарии, которые доносились со зрительских рядов, были отдельным видом искусства. Народ всячески изголялся, предлагая свои варианты дальнейшего сюжета.
В итоге, Вася, которому надоело быть посмешищем всего лагеря, вытащил вдруг из кармана веревку, и громко сообщил, что сейчас они свяжут Обезьяну, тем самым помешав ей отправиться за помощью. Ряскин подключился к этому процессу. Через минуту Селедка уже стояла с затянутым узлом на запастьях, и огромными ошалевшими глазами. Такого в сценарии тоже не было.
Вася оглянулся на меня. Это — знак того, что пора двигать мат. Я подвинул, соображая попутно, что именно они задумали.
Ряскин и Мишин схватили Селедку за руки и за ноги, а потом, качнув пару раз швырнули ее в сторону мата.
Но уж если все идет через задницу, само собой, нормально закончится такое представление просто не может. Либо пацаны не рассчитали силу, либо Селёдка слишком активно сопротивлялась, извиваясь в их руках, но улетала она красиво. Правда, совсем не туда, куда нужно.
Бедная обезьяна со связанными руками легко пролетела над ма́том и со страшным грохотом рухнула на доски. В наступившем безмолвном оцепенении особенно кощунственно прозвучала громкая фраза кого-то из зрителей.
— Низко пошла. К дождю…
Кроме фразы из зала, тишину нарушал лишь звук глухих ударов. Это Константин Викторович снова бился лбом о стену.
Глава 14
— У меня только один вопрос… Элеонора, не помню, как ее там, обвела нас гневным взглядом. В этом взгляде было все: смерть через повешение, четвертование, удушение и даже сожжение на костре.
— Кто это все придумал? А? Я вас спрашиваю. Кто придумал и устроил эту вакханалию на сцене нашего чудесного кинотеатра? Открытие смены. Важный момент. Главный момент в жизни лагеря. А вы…
В кабинете директора стояла гробовая тишина. Говорила только Элеонора. Хотя народу в помещении собралось немало.
Оказалось, у Гоблина даже есть свой кабинет. Вернее, в наличие был целый корпус, где располагалась администрация лагеря. Этот корпус стоял в отдалении, будто не хотел иметь отношения к остальным зданиям.
Одноэтажный, деревянный, с большим крыльцом. В корпусе было рабочее место Элеоноры, старшего вожатого и старшего воспитателя.
А еще, эта большая комната, в которой мы все сейчас находились. Между прочим, нам даже не предложили сесть. Наверное, хотели вызвать психологический дискомфорт. Выводили из зоны комфорта.
Мы стояли в рядок, как преступники, ожидающие своего приговора.
Прилизанный, Толстяк Мишин, Ряскин, Селедка, Богомол, Елена Сергеевна и я.
Естественно, куда же без меня.
Судя по тем взглядам, которые в мою сторону бросала Селедка, она, к примеру, вообще считала, что все случившееся — прямая заслуга Пети Ванечкина. Полнейшая несправедливость. Я, между прочим, в этот раз был точно ни при чем. Ну, почти…
А вот почему с нами вместе на разбор полетов загремела Елена Сергеевна, я не понял. Она в момент фееричного представления находилась в комнате, которая заменяла гримерку. Помогала младшим отрядам переодеваться, смывать с лиц нарисованные веснушки, румяные щеки и всю такую ерунду. Но вожатую Элеонора притащила вместе с нами в кабинет директора.
А вот Бегемот избежала данной участи. Она так стонала, причитала и изображала дурное самочувствие, что Элеонора реально начала за нее переживать.
Наверное, решила, не дай бог помрет женщина, тогда вообще будет отличный финал. Смена просто закроется, не успев открыться. Поэтому Бегемоту накапали вонючих капель в стакан с водой и оставили ее в корпусе. Тем более, Прилизанного и Елену Сергеевну Элеонора забрала. Кто-то должен был смотреть за подростками. А я теперь понимаю, за ними нужно реально смотреть. Вот почему, похоже, на каждый отряд нужно два вожатых и один воспитатель. И того, мне кажется, маловато.
Кстати, про отряд. Это, конечно, была самая главная фишка. Наши товарищи расплачивались вместе с нами. Сразу после ужина их отправили по комнатам, в то время, как весь лагерь веселился на дискотеке. Могу представить, как они нас в эту минуту ненавидели. Надо ночью спать чутко, в полглаза. Как бы не придушили. Вася сказал, что существует два самых важных «дискоча»–на открытие и на закрытие смены. Остальные дни — совсем не то.
Толстяк сильно переживал. Ему не давала покоя мысль о булочках. Мы их не получили. Ужин для особо отличившихся откладывался в связи с тем, что наша бравая команда находилась в административном корпусе. Наверное, позже покормят. Ряскин тоже нервничал. Про Константина вообще молчу. Спокойными были только Елена Сергеевна и Тупикина.
Самое интересное, кстати, что Селедка после своего полета осталась цела. Ушибла руку и ногу, на коленке виднелась здоровенная стесаная рана, которую сразу лагерный врач обработал какой-то зеленой жижей. Но в целом, выглядела Тупикина очень бодро. Я лично ожидал худшего. Непотопляемое… Хотя, нет. Называть Селедку дерьмом не могу. Девка — молодец Вот реально. С одной стороны конченая стерва, а с другой — молодец. Странное сочетание. Я, например, был уверен, в кабинете директора она начнет каяться и валить всю вину на нас. Тем более, это было бы чистой правдой.
Но нет. Селедка молчала. Хотя на месте Васи и Ряскина, я бы напрягся. Есть ощущение, что им надо опасаться ответного хода со стороны Тупикиной. Если бы она ныла и валила все на пацанов, это одно. А тот факт, что девчонка молчит, сцепив зубы, будто ее сейчас будут пытать, однозначно говорит, мандец этим двоим. Она потому и не раскрывает рта. Чтоб когда этот мандец придет, не подумали сразу на нее. Значит, месть Селедки будет зверской. Это и без всякого чтения мыслей я понимаю. Война объявлена. И будет эта война идти до последней капли крови.
Кстати, вообще не уверен, что капля крови окажется Селедкиной. На нее я делаю ставку в первую очередь. Думаю, кровь прольется у моих товарищей. Много крови. Селедка та еще извращуга. В плане работы ее мозга. Чем больше с ней пересекаюсь, тем сильнее чувствую родственную душу.
— Спрашиваю еще раз… — Элеонора сложила руки за спиной и медленно прошла вдоль нашего ряда. При этом она возле каждого задерживалась буквально на секунду, внимательно смотрела в лицо, а потом двигалась дальше. — Кто. Придумал. Этот. Кошмар.
Что уливительно, хозяин кабинета сидел молча, за большим коричневым столом. Он не сказал еще ни единого слова. Просто смотрел на нас своим мутным взглядом и пожалуй, чуть сильнее у него выворачивало назад кривое плечо. Но я чувствовал, даже на расстоянии, как сильно он всех нас ненавидит. Наверное, потому и доверил вести допрос Элеоноре. Чтоб не прибить случайно никого. В одной руке он держал палку, которую использовал во время ходьбы. На линейке этой палки я не заметил. А теперь вот была.
Нас забрали из кинотеатра сразу,
