Кровавый Новый Свет - Владимир Поляков
Толика лести порой полезна, поскольку большинство даже умных людей склонно считать её правдивой хотя бы наполовину. Ещё чуть-чуть поговорив с нами, фон Меллендорф со всем возможным в его понятии почтением извинился и удалился, отдавать совсем уж распоследние приказы перед выходом эскадры в море. Конечно, без нас точно не уплывут, но всё равно, ощущение были неоднозначные. Об этом я и не преминул сказать Изабелле:
— Вот сколько лет прошло, а в первый раз сильно не по себе перед началом очередного этапа в этой жизни. Дорога к Риму, грызня за папский трон, внутренние войны, затем внешние. Политическая борьба, интриги, Крестовые походы. Затем по факту приведение к ничтожеству старого образца христианства, создание обновленного и к нему ещё существенного довеска, сама ведаешь, какого. Наконец, построенная по совершенно иным принципам Европа, которой теперь сложно будет свернуть за пределы нового пути. Тогда были азарт, желание перевернуть не устраивающий меня мир, готовность резать клинком и рвать зубами врагов. Сейчас же… Вот действительно не по себе. Неужто начинаю перегорать?
— Терра инкогнита, Чезаре. Нечто, о чём можем только догадываться и предполагать. Противник, который, если мы не ошиблись, может оказаться не только опасным, но и с той же сильной гранью — непредсказуемостью. А ещё…
— Да?
— Я тебя хорошо знаю, поэтому скажу. Ты хочешь, чтобы нам удалось узнать, как работает этот мир, то есть все миры. Получив часть знания, у таких как мы неистребимое желание понять сам механизм работы перехода. Оттуда сюда. Отсюда куда-то ещё. Есть точка А и точка В. Возможно, наш ещё незнакомый ацтек окажется точкой С, из которой нашелся путь опять же в В. Или прибыл из той же самой А. Три случая — минимальная статистика, братец. И мы её обязательно составим и изучим со всех сторон.
— И все же!
— Ах да, — мягко улыбнулась подруга. — Ты просто надеешься на лучшее и опасаешься, что ничего нового узнать не удастся. С тобой такое уже бывало, пусть и по менее важным поводам. Могла бы напомнить, но не здесь, не при посторонних.
А ведь действительно, умеет Белль успокаивать. Не тупо, словно «химия», а правильно, действуя словами на разум. что в таких случаях куда как полезнее и при всём при том остроту восприятия не понижает, не накрывает душной пеленой искусственно наведённого безразличия. Просто опасения не получить от затеянной партии того, что так нужно и столь важно. А коли так — к ангелу под крылья и всему триединому богу в казённую часть любого рода сомнения. Есть мы, есть дорога. Вот по ней и пришло время двигаться. Со всеми, ставшими тут близким кругом или и вовсе семьёй я уже попрощался, пообещав постоянно писать с кораблями, предназначенными для связи между Римом и Новым Светом. Из тех представителей ближнего круга, кто будет сопровождать в этом плавании и последующих эскападах все, даже фон Меллендорф, уже на кораблях или в лодках, на них доставляющих. Остались только мы с Изабеллой. И лодка, которая ждёт.
— Время, сестра. Шагаем и размещаемся в лодке. Как говорится, маленький шаг для двух отдельных людей, зато вполне возможный большой шаг для….
— Человечества?
Даже не пытаюсь удержаться от хохота. Как будто мне реально есть дело до всего человечества, вместе взятого. И Белль это прекрасно понимает, просто подкалывает в своей типичной манере. Важность шага именно для семьи и близкого круга. Знания о множественности миров, о возможности перехода из одного в другой — это уже в активе. Даже если допустить худший сценарий — оставлены кое-какие документы, которые прочитают «отец», Лукреция, Мигель. О моей и Изабелле сути там, конечно, ничего не будет сказано, но вот выкладки о возможности перерождения в иных мирах с полным сохранением памяти как о том, что узнано из «определённых, но несомненно бесспорных источников» — главная суть посланий. Однако искренне надеюсь, что этого самого худшего не произойдёт. Мне вовсе не хочется играть в «русскую рулетку», выясняя, удастся ли в очередной раз сохранить свою суть после смерти. Не тот риск, на который стоит идти, ой не тот!
Пока же — жди нас, Новый Свет. Мы уже идём. Именно идем, ведь, как говорят почтенные мореплаватели, плавает по воде исключительно гуано, а мы к сей непочтенной субстанции стопроцентно не относимся.
Интерлюдия
1503 г., ноябрь, Империя Теночк, Теночтитлан (столица)
Говорят, что все тюрьмы похожи друг на друга. Родриго де Сорса, некоторое время назад бывший младшим штурманом каракки «Санта-Лючия», не мог судить об этом со всей уверенностью. Там, в родной Испании, он и помыслить не мог когда-либо оказаться в подобном откровенно жутком месте. Но вот слышать — слышал многое. Про темницы просто и монастырские, про обычные, мавританские и в той же, ныне впавшей в ничтожество, Османской империи. Поговорить в его родном Мадриде, как и в иных городах Испании, любили на самые разные темы. И стали любить это делать ещё сильнее после того, как стало ясно, что если не переходить определённую черту, связаннуюс политикой, проводимой Их Величествами Изабеллой и Фердинандом, остальное… Пусть не пропустят мимо ушей, но дело обойдётся строгим внушением или штрафом. нквизиции, которая всегда любила хватать болтунов, ведь больше не существовало.
Мысли, мысли. Родриго только ими и спасался вот уже долгое время. Чуть ли не с того самого момента, как оказался в этом жутком городе, столице ставшей внушать ему настоящий ужас империи народа Науа, в Теночтитлане. Жуткое, почти не выговариваемое европейцем название, как и множество других. Язык науа, хозяев состоящей из немалого числа покорённых ими народов империи Теночк, был ужасным, зубодробительным. Каждое слово было совершенно извращённым, многосложным, полным непривычных сочетаний звуков. А ведь ему приходилось его учить под пристальным вниманием надсмотрщиков-наставников. И любая леность мгновенно каралась ударом плети либо тычков тонкой заострённой каменной палочки. Ну и напоминаниями, что его жизнь хоть и оказалась нужна великому и могущественному тлатоани всех науа, но случись что, жрецы с радостью вскроют пленнику грудь и бросят ещё бьющееся сердце на один из многочисленных жертвенников столицы. Может и на самый главный, поскольку он, Родриго де Сорса, при
