Стальная империя - Сергей Александрович Васильев
– Помню, – шепнула Ольга, – это очень страшная история.
– Жуткая, – кивнул император. – Корабль, покинутый экипажем, похож на человека, брошенного в беде. И капитан отвечает за то, чтобы этого не произошло. Поэтому во время шторма или другой опасности он всё время находится на мостике, хотя вполне может поручить эту работу кому-то другому, ведь все равно главнее его на корабле никого нет. Но капитан обязан стоять у штурвала сам, не перекладывая на чужие плечи свою ответственность, и с мостика уходить должен последним. Именно так поступает «первый после Бога».
Адмиралы улыбались самыми широкими улыбками. Сравнение государства с кораблем, а монарха – с капитаном им явно пришлось по душе.
– А разве сейчас плохая погода и дует такой сильный ветер? – малышка извернулась на руках, чтобы посмотреть в окно.
– А плохим может быть не только ветер, – сориентировался император, – опасными бывают скалы, густой туман и злые пираты, желающие захватить корабль с сокровищами, которые он перевозит.
– Сокровище – это я? Ты же так меня сам называл, помнишь?
Император кивнул, неожиданно почувствовав, что язык перестал его слушаться…
– А пиратами ты называешь тех, кто тебя рисует злым и кровожадным?
– Так точно, ваше высочество! – ответил за императора генерал Максимов.
– И сейчас ты вместе с генералами решаешь, как их наказать?
Малышка слезла с рук, вздохнула, поправив растрепавшиеся кудри, повернулась к офицерам и присела в глубоком книксене.
– В таком случае, извините, господа, что я помешала вашим занятиям.
– Рады служить вашему высочеству, – по-гусарски щёлкнул каблуками начальник кавалерийской школы генерал Брусилов, бросив взгляд на остальных присутствующих, вытянувшихся, как по команде «смирно!».
Княжна подошла ближе к Макарову, выделяющемуся среди остальных своей великолепной раздвоенной бородой, посмотрела снизу вверх своими огромными глазищами и чуть слышно прошептала:
– Я обещаю хорошо себя вести и никогда не убегать от нянечки, а вы, адмирал, пообещайте, что не оставите папа́ одного на мостике нашего корабля, пока рядом бродит хотя бы один пират…
* * *– Минни, – прервал воспоминания Марии Фёдоровны густой баритон великого князя Владимира Александровича, – мы побились об заклад с Ник Ником, что дядюшка Эдди после коронации первым делом назначит министром иностранных дел Британии твою сестру Александру. Это единственное, что может спасти наши отношения, близкие к полному замерзанию. Что ты думаешь по этому поводу?
Великий князь Владимир Александрович, отставленный после «кровавого воскресенья» и гвардейского мятежа со всех постов, но почему-то оставленный императором на свободе, за этот год сильно сдал, хоть старался выглядеть бодрым и самоуверенным. После того огромного влияния, которым он пользовался до комплота, последнее прибежище президента Императорской академии художеств и попечителя Московского публичного и Румянцевского музея было занятием, не соответствующим статусу, временным, ненастоящим.
Все это чувствовали, и Владимир Александрович – в первую очередь. Он изрядно похудел, осунулся. По мешкам под глазами и тремору рук можно было понять, что редкий вечер обходится без бутылочки горячительного. Но несмотря ни на что, гвардейская и дворцовая закалка пока спасала, чувство юмора не покидало, хоть в репликах все чаще проскальзывал едкий, депрессивный сарказм. Сегодня он вместе с великим князем Николаем Николаевичем, Ник Ником, откликнулся на приглашение Марии Федоровны встретить Новый год вместе, тем более что сил у князя больше не было, чтобы сидеть в четырех стенах и слушать скандалы своей дражайшей супруги Михень, не имеющей возможности закатывать свои фирменные царские приёмы.
– Думаю, Вольдемар, – ответила Мария Федоровна без всякой игривости, – что у Эдди будет крайне мало возможности что-либо предпринять лично. Несмотря на всё обаяние, его держат на коротком поводке лендлорды, чудно спевшиеся с банкирами Сити. Они и будут заказывать музыку на всех королевских балах.
– Тогда это война, Минни! – напряженным голосом произнес Владимир Александрович, старательно сжимая бокал, чтобы не выдать дрожь пальцев. – Мы чудом избежали ее в 1885-м, и вот опять…
– Мы её не избежали, а отложили, – вздохнула Мария Федоровна. – Тогда бабушка Викки усердно натравливала на нас афганского эмира, сегодня – японского императора, вот и вся разница.
– Что те, что эти – дикари, – скривился великий князь Николай Николаевич, – варвары, не знающие, с какой стороны стреляет охотничье ружьё, не говоря уже о пушке.
– Самое удивительное, что именно так в Британии говорят про нас, – усмехнулась Мария Федоровна.
– Значит, пора подавать прошение Ники, – тряхнул головой Владимир Александрович, – лучше на войну, чем тут заживо обрастать мхом.
– Лучше обрастать мхом, чем поедаться червями, – неудачно пошутил Ник Ник, но собеседники его не услышали. Вдовствующая императрица и великий князь смотрели друг другу в глаза и одновременно опустили головы.
– Да понимаю я всё, понимаю, – пробормотал Владимир Александрович, резко опрокидывая в себя содержание бокала.
– Зато я не понимаю, – недоумевающе оглянулся Николай Николаевич.
– Надо сказать, Ник Ник, – с очаровательной улыбкой произнесла Мария Федоровна, – что ты окончательно одичал в своих охотничьих угодьях в Першино…
– А что прикажете делать, матушка, – скривился великий князь, – где ещё мне жить, если в Дюльбере теперь хозяйничают эскулапы? Не в казарме же… Но я всё же не понимаю…
– Ники не просто так оставил меня на свободе и даже не отправил в ссылку, – перебил его Владимир Александрович, – он почувствовал, что за мной или за Витте, а может быть, за нами обоими, стоит кто-то более серьезный и могущественный, вот и оставил нас обоих как наживку, вот и крутимся мы оба, как уклейки на крючке, с приставленными соглядатаями… – Князь мотнул головой в сторону окна и потянулся за бокалом. – А наш Ники ждёт поклёвки, надеясь, что рано или поздно любого из нас кто-то захочет использовать, кто-то более интересный для него, чем мы сами…
– Тебя тоже раздражает эта новая гвардия и жандармы, набранные из лавочников и крестьян? – участливо спросил Николай Николаевич.
– Ты опять ничего не понял, – покачал бокалом перед глазами Владимир Александрович, – старая гвардия и старые жандармы – это еще и старые связи. У каждого через одного родственники в Париже или Берлине, у каждого пятого – поместье на Лазурном берегу и капитал, который позволяет особо не думать о службе. А у этих голодранцев нет ничего, кроме доверия, оказанного императором. На них невозможно надавить через парижских друзей, невозможно сделать должниками, потому что они не ходят в клубы и не умеют играть в карты, их очень сложно поймать на великосветском адюльтере… Скорее всего, они даже не поймут, что их шантажируют, настолько просты и грубы их нравы. Но зато они точно знают, что если не будет Ники, то не будет их самих, поэтому преданы ему, как тебе – твои борзые. Нет, всё правильно делает
