Князь Никто - Саша Фишер
Да уж, сделал доброе дело. Зачем вообще ввязывался? Как бы этот отпрыск с амбициями не решил на меня охоту открыть. Понятия не имею, зачем я ему. Ну, в смысле, не я, а Демьян Найденов. Но, видимо, не просто так его уста тоже замкнули «вороньим граем».
Я поболтался по улице еще пару часов. Послушал уличных музыкантов, прибился к развеселой компании с гитарой, которая свернула в подворотню Вяземской Лавры. Бросаться в бега из–за несостоявшейся стычки с Вяземским я был не намерен.
В переулке рядом с моим домом была тишина. Только изредка раздавались неразборчивые возгласы мертвецки пьяного бродяги, которому, кажется, казалось, что он ведет философский диспут и очень остроумно аргументирует свою точку зрения.
Толкнул дверь в контору.
Она скрипнула и открылась. Внутри было тихо. Я осторожно переступил порог и осмотрелся.
Наверное, если бы вещей здесь было побольше, то царящую здесь обстановку можно было бы назвать «разгром». Стул был сломан просто всмятку, похоже, тот парень, который на него упал, был настоящим тяжеловесом. Рядом с нарами темнело здоровенное темное пятно. В самой середине комнаты — обломки досок. Один ящик разломали, а содержимое… Я подошел ближе. Среди останков ящика валялось несколько на вид старых и потрепанных книг. Я поднял одну. Черная кожаная обложка, желтоватые страницы. Вместо букв — непонятные кривульки. На обложке никакого заголовка, на титульном листе — тоже кривульки, но побольше. Взял вторую книгу. Такая же история. Видно, что книга другая.
Ничего не понимаю. Это какая–то неизвестная тайнопись? Поднял третью книгу. Бездумно пролистал.
Эта история с контрабандой затевалась ради тайной торговли книгами?
Кажется, с ними что–то не так, с этими старинными на вид фолиантами. Но что именно — при таком свете непонятно. Я вернулся к двери и задвинул засов. Поправил сползшее одеяло. Щелкнул пальцами, запуская «светляка».
Шарик скользнул вдоль пожелтевших от времени страниц, покрытых непонятными письменами. Я развернул форзац. Внимательно рассмотрел переплет.
Готов поклясться, что этот старинный том был сделан не больше недели назад. Послюнил палец, потер страницу. Жаль, что я не специалист по антиквариату, и не могу в деталях объяснить, почему это подделка. Но в жизни своей я держал в руках такое множество настоящих старинных фолиантов и инкунабул, что был убежден, что в руках у меня — не более, чем сувенир. Обмануть которым можно разве что безусого новичка…
Протяжный стон вывел меня из задумчивого созерцания усыпанных кривыми значками страниц. Я даже подпрыгнул от неожиданности. Я‑то считал, что все устроившие ночную разборку в конторе спешно ретировались и забрали с собой почти все. Ну, кроме обломков ящика и этих трех книжек. Не то брошенных в спешке, не то выброшенных, потому что поддельные.
Стон повторился. Звучал он со стороны моего бывшего загончика. Я бросил на пол непонятный том в черном переплете и помчался туда. «Светляк» порхал над моей головой, заливая помещение мягким ярким светом.
— Ворона… — упавшим голосом пробормотал Кочерга. Из груди его торчала косо обломанная деревянная палка. Крови почти не было, только из уголка рта сползала кровавая капля. Бледное лицо, побелевшие губы. Уродливый шрам на бледной коже выделялся еще ярче, чем обычно. На лбу — бисерины холодной испарины. Дышал он едва заметно. Было видно, что каждый вдох причиняет ему боль.
— Это ты все устроил, маленький гаденыш… — прошептал он.
— Нет, Кочерга, это не я, — я присел рядом и осмотрел рану. Деревянный кол вошел под углом с правой стороны грудной клетки к центру. Помочь ему я ничем не мог. Даже если я рискнул сейчас вызвать знак «добро» и попробовать подлатать его заклинанием, то, скорее всего, просто рухну рядом без чувств, не успев даже начать. Лечебная магия — это одна из самых тонких материй, требует природной склонности, недюжинного мастерства и полной концентрации. У меня даже в лучшие мои годы получалось только затягивать царапины, но ни на что большее я оказался не способен. Это моя сестра виртуозно умела штопать ранения, а я же к чужой боли оказался глух. Наносить повреждения у меня получалось гораздо лучше, чем устранять последствия.
— С самого начала обман… — прошептал Кочерга.
— Если тебе станет легче, то князя Вяземского я спас, — сказал я, усаживаясь рядом. — Принести тебе воды? Или кваса? Больше у меня из жидкостей ничего нет…
— Зачем? — одними губами прошептал он.
— Что зачем? — переспросил я.
— Зачем ты его спас? Это же ты все подстроил… — лицо Кочерги исказилось. Изуродованный шрамом глаз выпучился еще больше, чем обычно.
— Что за книжки валяются там на полу? — спросил я. Не хватало еще оправдываться в том, чего я не делал перед умирающим бывшим военным, который еще и в каком–то темном заговоре участвовал.
— Библиотека… — прохрипел он. — Они сказали, что это настоящая…
— Наврали, — я пожал плечами. — Это не старинные книжки, точно тебе говорю, Кочерга.
— А ты почем знаешь, Ворона? — Кочерга попытался рассмеяться и поздно понял, что это ошибка. Его тело сотряс кашель, изо рта выплеснулась кровь. Он побледнел еще больше и замер.
Умер? Я склонился ближе. Нет. Еще жив. Булькающее и свистящее дыхание было слышно, даже если не прикладывать ухо к груди.
Он снова открыл глаза. Только смотрел он теперь не на меня, а на порхающий над нами светящийся шарик. Глаза его стали удивленными. Губы сложились буквой «О».
— Ты не Ворона… Кто ты такой? — вдруг сказал он почти нормальным голосом. Предсмертное откровение?
— Точно, я не Ворона, — сказал я. — Только уже неважно, правда? А чья была библиотека–то?
— Брюса… — снова зашептал Кочерга. — Якова Брюса.
К концу фразу голос совсем пропал.
— Принести воды? — спросил я.
Но Кочерга уже не ответил. Он уставился куда–то мимо меня. Не в потолок, куда–то дальше, в те дали, которые недоступны живому взгляду. Рот его несколько раз открылся–закрылся.
Потом из взгляда его медленно утекла жизнь. Как будто фонарь внутри головы выключили. Только что были глаза — зеркало души, и вот уже просто пустые стекляшки. Я протянул руку и прикрыл веки. На одном глазу получилось, второй так и остался частично открытым. Шрам не позволил мне его закрыть.
— Да уж, весело тут у вас, — пробормотал я, поднимаясь.
И тут до меня наконец дошли его слова. Чья библиотека, он сказал? Якова Брюса?
Я метнулся обратно в большую комнату и поднял с пола черную книгу. Открыл на форзаце. Посмотрел на овальную печать, обрамленную лепестками.
Губы мои поневоле стали расплываться в довольной улыбке.
Я вспомнил, что такое важное мне сегодня снилось!
Глава
