Роман Буревой - Все дороги ведут в Рим
Прожитая жизнь казалась чудовищно непоправимой, все свершённое – мелким и ненужным. Как долго он считал, что главное – это остановить Триона и не дать тому создать новую бомбу. Главное – исправить ошибки. Что если он все сделал не так? А теперь исправлять поздно, слишком поздно. Книга напечатана и поступила в книжные лавки. Ни строчки не переделать. А все получилось не так, как хотел автор. Но как надо – по-прежнему неизвестно. Когда начинаешь писать книгу, кажется, что замыслил шедевр. Так и жизнь начиная, уверен, что будет она прекрасной, исключительной и, главное, такой, о какой ты мечтал. Но с каждой страницей, с каждым прожитым днём убеждаешься, что идёшь куда-то не туда. От первоначального замысла не осталось и следа. Вместо главной все больше отвлекают боковые линии и какие-то второстепенные, неизвестно откуда взявшиеся герои. Торопишься, исправляешь, и получается ещё хуже. Является приятель, чтобы взять почитать недописанное. Глядь – и лучшая сцена перекочевала в его библион. Он уже в шикарном доме, в новенькой «триреме» катит по Риму, а ты обживаешь чердак под раскалённой июльскими лучами крышей. Кажется, ты взялся за стило вчера, а времени потрачено уйма. И написано вроде бы много. И неплохо. Клянусь всеми девятью Музами, очень даже неплохо. Но работу над книгой придётся отложить, потому что она не интересует издателя, он заваливает тебя нудной и неинтересной подёнщиной, а книга пылится, стареет, теряет страницы и слова, и ты забываешь самые лучшие, ненаписанные сцены. Вечером, когда солнце скатывается за Яникул, ты вспоминаешь о книге и вытаскиваешь пожелтевшую рукопись, берёшь стило. Но не можешь писать – день, занятый мелочами, отнял все силы без остатка. Наспех, чтобы оправдаться перед самим собой, добавляешь пару строк и прячешь рукопись в обтрёпанный футляр. И вдруг звонок – громкий, требовательный в предутренний час, не сулящий ничего хорошего. И редактор раздражённым и злым голосом требует обещанную много лет назад рукопись к себе на стол. Сейчас! Немедленно! Ты торопливо дописываешь несколько фраз, имитируя заранее замысленный финал. Надеваешь чистую тунику. Достаёшь тогу. Останавливаешься перед зеркалом и видишь, что виски твои поседели. Морщины изрезали лицо, и дёргается левое веко. А чистая тога посерела от долгого лежания в шкафу. Ты выбегаешь из дома, ты несёшься. Ты все-таки дождался. Твой час! Но дорога выводит тебя куда-то не туда. Вместо массивного здания издательства со статуей бога Мома у входа ты видишь берег Тибра, зеленую непрозрачную воду и старика в чёрной от времени деревянной ладье. Старик теребит тощую белую бороду и манит тебя костлявым пальцем. И только сейчас ты соображаешь, что перед тобой не Тибр, а Стикс, и этот старикашка в ладье – Харон. Ты беспомощно оглядываешься, ищешь, кому бы передать рукопись. Но никого рядом нет. А налетевший откуда-то ветер рвёт листы из рук и бросает в мутную воду. И они исчезают. Не тонут, а именно исчезают, растворяются. И стопка листов становится все тоньше, тоньше…
Стоп! Метафора сделалась слишком длинной. И главное, не знаешь, как продолжить. Да, несколько листков ещё осталось в руках. И ты ещё на этом берегу.
Элий забылся только перед рассветом. Спал весь день. Вечером, хмельной от долгого дневного сна, он поднялся. Как раз к обеду – времени осталось только на то, чтобы принять ванну и побриться. И тут же явилась Хлоя с сообщением, что его ждут в триклинии.
Постум возлежал за столом в венке из чёрных роз. Место Элия было рядом с Хлоей.
– Как ты себя чувствуешь, Философ? – спросил Постум. – Жара нет?
– Благодарю, Август, хорошо.
– Я рад. Потому что собираюсь отправиться на прогулку и взять тебя с собой.
– Опять будешь буянить? – Элий постарался говорить весело, а не упрекать. Да и мог ли он в чем-то упрекать императора? Вряд ли. Все недостатки Постума – ошибки Элия. Чтобы это понять, не надо приводить доказательств.
– Увидишь, – многозначительно пообещал юный правитель Рима.
III
Император со свитой отправился в Карины. Город был какой-то насторожённый, не спал, а таился. А что если спуститься к Тибру и посмотреть, нет ли там перевозчика? Элий несколько секунд не прогонял эту мысль, позволяя душе пропитаться томительным страхом нелепой фантазии. Постум отвлёк его. Но лёгкий холодок внутри остался.
Старинные виллы сенаторов выглядели заброшенными. Большинство из тех, кто ныне заседает в курии, здесь в последние годы не живут. В моду вошла крикливая роскошь, скромное достоинство двадцатилетней давности ныне не в чести. Виллы слишком малы, неудобны, а перестраивать запрещено Коллегией по охране памятников. Ютиться же в старых полутёмных домишках у властителей мира нет охоты. Так что в доме обычно живёт кто-то из небогатых родственников или сторож. Как в вилле Элия.
Император открыл дверь собственным ключом.
Дом выглядел удручающе: мебель прикрыта чехлами, фрески облупились. С трудом можно угадать, что на них изображено. Здесь сражение, а там великолепный сад. В триклинии из мебели остались только голые ложа. Зато можно разобрать на стене нацарапанную давным-давно надпись: «Брат Гай любит брата Тиберия»…
Тишина тягучая, как паутина. Серая пыль на стёклах казалась таким же достоянием дома, как и картины, – стирать её было кощунством.
Постум распахнул дверь в перистиль и остановился. Весь маленький сад, где не осталось деревьев, был заставлен скульптурами. Две или три были изуродованы – лица и руки отбиты, у других пострадали только носы. У одной из бронзовых скульптур исчезли серебряные глаза, у другой на месте сердца зияло рваное отверстие. Но многие не пострадали. Все это были статуи Элия, прежде стоявшие на улицах Рима и других городов в бытность Элия Цезарем. После прихода к власти Бенита статуи исчезли.
– Это я собрал их здесь, – сказал Постум.
– И долго мы будем делать вид, что не узнаем друг друга? – спросил Элий.
– Можно всю жизнь этим заниматься.
Да, они наконец свиделись. Сколько лет Постум ждал этой минуты! Порой ему казалось, что от ожидания сердце его разорвётся. И вот минута настала. И он… что же сделал он? Постарался всеми силами этот миг отодвинуть. Будто минута – и не минута вовсе, а книга, которую он долго искал и не находил, а тут она нечаянно упала с полки. А он, вместо того чтобы спешно открыть её и начать читать, глотая страницу за страницей, положил книгу на стол. Подходил, открывал, рассматривал картинки. Но не желал прочесть ни строки. Боялся, что в книге окажется совсем не то, что он ожидал.
– Носы и руки у этих статуй я отбил, – сказал Постум вызывающе.
Философ сжал его руку.
Пальцы у него были крепкие, будто стальные. Что делает его таким сильным? Воля? Дух? Или изнурительные физические тренировки?
– Ты меня ненавидишь, – выдохнул Философ.
Ну вот, игра закончилась. Книга сама ухватила его за руку. Прочесть или в ярости бросить на пол? Но зачем? Зачем откладывать? Из-за примитивного страха? Да, да, Постум боится. Боится – и не может сам себе признаться в этом.
– Тебя это удивляет? – голос императора звучал вызывающе.
– Не знаю. Не могу представить, каково тебе было здесь одному.
– Да, одному, – у Постума задрожали губы. Как некстати. Он-то думал, что сможет говорить по-прежнему насмешливо и зло. А он едва не плачет, как мальчишка. – Ты столько раз обещал прийти… Ты обещал! – Он почувствовал, что глаза нестерпимо жжёт. О боги, этого ещё не хватало! Он отвернулся, пытаясь придать лицу суровое выражение, но ничего не выходило, кроме плаксивой гримасы, что складывалась сама собою.
– Я хотел поехать с тобой, – прошептал Философ. – Но я не мог. Тебя увезли в Рим. А я не должен был нарушить клятву.
– А теперь двадцать лет минуло, и ты явился. Неужели абсурдная клятва важнее моей жизни! – закричал Постум, весь дрожа. – Я так надеялся, что ты примчишься за мной в Рим. Не сразу. Через месяц. Через год. Ждал каждый день. Надеялся. Но ты не явился. Ты просто струсил и бросил меня.
– Прости. Я все думаю и думаю, что мог для тебя сделать. Наверное, гораздо больше, чем сделал. Наверное… Если бы ты знал, как мне хотелось тогда поехать с тобой! Я не спал трое суток. Не мог. Купил билет. И не сел на поезд. Чуть с ума не сошёл. Но будто невидимая рука удерживала меня и не пускала.
Постум вдруг расхохотался:
– А ведь тогда вместо тебя со мной отправился в Рим один хромой бродяга, которого я выдавал за тебя. Устроил маленький спектакль, чтобы позлить Бенита и заставить нервничать его подручных. Как ты думаешь, что сталось с актёром?
– Убили.
– Нет. Это старомодно. – Постум сделал эффектную паузу. – Все проще и обыденнее. Его заставили шпионить за мной. А я ему верил сначала. А потом, когда узнал, долго плакал. Будто это ты предал меня вновь. А потом понял, что спорить с тобой не буду. Ты всегда окажешься прав – что бы ты ни решил, ты прав. Во всем. Ты правильно сделал, что не поехал со мной. Но… Но это не значит, что я могу тебя простить.
