Александр Романов - Триумф «попаданцев». Стать Бонапартом!
С сепаратистом Паоли тоже не все сходится.
О том, что он сепаратист, Паоли узнал в самый разгар подготовки к Сардинской авантюре — в январе. Судя по всему, из писем с материка. Чем был немало озадачен. Поскольку честно попытался разъяснить, что это не так. «Я узнал, — писал он 28 января военному министру, — что несколько честолюбивых недобросовестных людей с некоторого времени распространяют путем газет и двусмысленных слухов сомнения в искренности моих симпатий к Республике и моего усердия ко всему, что способствует ее славе и процветанию». Однако оправдание это не возымело действия. Комиссары Конвента, ответственные за проведение операции, — во главе с уже упоминавшимся Саличетти — явно решили сделать из него козла отпущения за провал высадки. Причем — еще загодя. К тому же 30 января Франция объявила войну Англии, и под это дело очень весомым стал факт того, что в эмиграции Паоли жил в этой стране и получал от английского правительства денежные пособия. То, что это происходило много лет назад, — никого не волновало. Как говорится: то ли он шинель украл, то ли у него шинель украли — было!.. Шпиён английский — как Лаврентий Палыч. Да и все тут. Не отвертишься!.. Масла в огонь совершенно неожиданно для всех подлил тоже упоминавшийся уже Вольней. Выступив в Конвенте с совершенно уничтожающей речью по поводу Корсики вообще: ее экономики, населения и политики. А затем еще и статью в «Мониторе» тиснул. Какая муха его укусила — трудно сказать. И хотя в выступлении своем он не выделил кого-то одного, а гвоздил по всем корсиканцам скопом — включая и Саличетти — это отнюдь не улучшило ситуацию по «корсиканскому вопросу».
Паоли между тем продолжал упорствовать в том, что он не английский агент. Но лично приехать в Париж не мог — ему было уже далеко за семьдесят, и мотаться на материк на разборки являлось для него сложным предприятием. Но даже и так в какой-то момент ему, похоже, удалось убедить оппонентов. Во всяком случае, Саличетти, прибывший на Корсику в середине апреля, согласился отказаться от своих обвинений. И выпустил соответствующее обращение к жителям острова. Все, казалось, пошло на лад. И тут вдруг буквально ни с того ни с сего, как гром с ясного неба, из Конвента пришел приказ, изданный еще второго апреля: вместо переговоров арестовать Паоли и отправить немедленно в Париж!
Это надо понять ситуацию…
Паоли для Корсики был Babbo. Отец. С большой буквы. Герой борьбы за независимость и всенародно избранный вождь и главнокомандующий. И другого корсиканцы не хотели. Они под его руководством сражались столько лет, а затем под его же предводительством они все примкнули к обновленной Франции. И вот — в ответ из этой самой Франции приходит приказ об аресте. За все хорошее…
Возмутились все. Да так возмутились, что французская власть на острове с трудом удержалась только в трех местах: в Кальви, Сан-Фиоренцо и Бастии. Изо всех других мест французские гарнизоны вынуждены были спасаться бегством. Наполеон в эти дни составил обращение для клуба «Друзей Конституции» Аяччо — для отправки этого обращения в Конвент. В котором, между прочим, писал: «Представители! Вы истинный суверенитет народа, все ваши распоряжения подсказываются вам самим народом. Все ваши законы — благодеяния, потомки отблагодарят вас за них…
Лишь одно распоряжение омрачило граждан Аяччо: вы призвали на суд к себе пораженного недугами семидесятилетнего старца, его имя было смешано на момент с каким-то гнусным заговорщиком или честолюбцем…»
Заканчивалось обращение следующими словами: «Представители! Паоли больше семидесяти лет; он больной человек — иначе он бы давно предстал перед вами, чтоб пристыдить своих врагов. Мы обязаны ему всем. Он всегда будет пользоваться нашим уважением. Отмените же ваш декрет от второго апреля и возвратите всему народу его гордость и славу. Услышьте же наш голос, исполненный скорби…»
Довольно ясно выраженная позиция, не правда ли? Если Паоли и был сепаратистом, то Бонапарт тогда стоял с ним в одном ряду. Что называется, к плечу плечом.
А еще он в те же дни пытался захватить Колонна-Лекка — цитадель Аяччо. Но настроенный паолистски комендант — а мы помним, что французских войск в Аяччо уже не было — сумел предотвратить эту попытку. Точнее, две попытки, потому что Наполеон одним разом не ограничился. Вне сомнения, захват цитадели означал контроль французов над Аяччо. Но что хотел этим добиться Бонапарт? Информаторы Падре предполагают, что он таким образом желал предотвратить отпадение острова от Франции. В принципе, такое предположение не лишено логики, поскольку Аяччо главный порт острова. Но тогда вся история с «сепаратизмом» становится сильно шаткой: Наполеон явно искал способ примирить Конвент с Паоли. И готов был ради этого пойти на многое (собственно, захват цитадели запросто мог стоить ему головы. Причем от рук тех, ради кого он и действовал — соотечественников). В общем, весьма запутанная и драматическая ситуация…
Но тут гром грянул второй раз…
Только уже персонально для Бонапарта.
Люди Паоли перехватили пришедшее на Корсику письмо от Люсьена Бонапарта, в котором брат Наполеона хвастался, что это он подвиг Конвент на отдачу приказа об аресте. Произнеся в Тулоне в «Обществе республиканцев» блестящую речь об измене Паоли Отечеству и о том, что Паоли английский агент… Речь произвела фурор, тулонские депутаты переправили ее в Париж и там зачитали перед Конвентом. А Конвент под впечатлением этого гениального креатива немедленно приказал арестовать предателя. Что называется: «Аффтар — пеши есчо!..» Если б в романе прочитал — не поверил бы…
И вот тут — гадство! — информация агентов Падре опять заканчивается. И опять на самом интересном месте!
Запись четвертая.
Осень 1793 года.
Нет, я был не прав! Прогресс все-таки есть!
«Длинный фрегат полковника Аларкона» раздвинул сроки навигации и, так сказать, ширину трафика: чисто случайно, но почта этого лета как раз успела с ним прийти из Европы.
И нам не пришлось «ждать проды» целый год!
В общем, получается, что Наполеон поначалу не связывал своих революционных планов ни с чем, кроме Корсики. И если бы не братец Люсьен… Натуральное влияние личности и случайности на Историю… Вот любопытно: не вылези Люсьен с этой своей речью, или не довези тулонские депутаты ее до Парижа (а и то и другое вполне вероятно) — то что бы мы имели в результате? Наполеона Бонапарта — героя обороны Корсики от англичан? Или бы нашего фигуранта тупо прирезали в межклановой вендетте в разборках за власть? Впрочем, не станем отвлекаться. В нашей — восемнадцатого века — реальности все пошло иначе… (у Тарле, кстати, опять же ничего о тех событиях нет).
Письмо Люсьена было по распоряжению Паоли распечатано и распространено по всему острову. А Наполеона — приказано арестовать, поскольку Люсьен был на материке, а Жозеф находился в Бастии, где засели французы (наш фигурант оставался единственным боеспособным Бонапартом в пределах досягаемости паолистов). Но даже и тогда еще Наполеон не имел намерения бежать с острова. В сопровождении верного человека — некоего Санто-Бонелли, прозванного Санто-Риччи, — он отправился в Корте, где была ставка Паоли, с целью лично встретиться с Babbo. Ни много ни мало. Хотя уже в самом Корте родственники, у которых он остановился, решительно отговаривали его от такого поступка. Но Наполеон, видимо, на что-то еще надеялся и оставался в городе. В результате чего на следующий день был арестован (по приказу, естественно, Паоли, которого, судя по всему, эти Бонапарты достали окончательно). И только стараниями Санто-Риччи (вот даже не знаю: брать этого Санто-Риччи в разработку или нет?) удалось посредством хитрости: тюремщиков уговорили отпустить Наполеона пообедать в дом некоего Морелли, а оттуда через «задний кирильтсо» можно было выскользнуть на соседнюю улицу и удрать. Причем Морелли эти нисколько не были сторонниками Наполеона и гнались за беглецами с криками: «A morte il traditore della patria!» («смерть предателям родины!»). И даже догнали… Но тут, к счастью, подоспели те самые родственники, у которых Наполеон квартировал, — и в начавшейся свалке Бонапарту удалось скрыться. Вот такая вот корсиканская романтика…
Наполеон вернулся в Аяччо, где решил сесть на корабль, чтобы добраться до занятой французами Бастии морем. Здесь его опять чуть не арестовали — только нерешительность жандармов и наглость хозяина дома, где скрывался Бонапарт, поклявшегося, что Наполеона тут нет, спасли нашего героя. И 10 мая он прибыл наконец в Бастию.
Самое смешное, что Паоли тем временем практически удалось-таки оправдаться перед Конвентом. И приказ об его аресте был приостановлен — до окончательного разбирательства. С целью какового на Корсику были посланы два специальных комиссара… Но тут опять «грянул гром» (вот они — исторические случайности!)! В Марселе начался мятеж. И приехавшие как раз в этот момент комиссары были арестованы. Впрочем, они все равно не успевали бы вовремя. 26 мая в Корте состоялось собрание депутатов корсиканского народа, самое многочисленное и значительное из всех собраний на острове, на котором народ снова провозгласил Паоли отцом Отечества. Собрание заявило далее, что верная присяге Корсика и впредь предана Франции, но что народ отказывается повиноваться Саличетти, преследующему свои собственные интересы, а также и двум другим комиссарам. Ну, знакомо в общем: за Советы, но без комиссаров! Кстати, — сходства здесь больше, чем шутки. Как раз в это время до Корсики дошли декреты Конвента о продаже конфискованных земель и о санкциях против «неприсягнувших» священников. А заодно декрет о введении бумажных ассигнаций. Ни первое, ни второе, ни, тем более, третье корсиканцам категорически не понравилось: продавать земли каким-то приезжим (у самих-то корсиканцев с деньгами было негусто) они категорически не хотели, священники пользовались там исстари большим уважением, а бумажные ассигнации абсолютно никого не вдохновляли. В сумме все это и оказалось той соломинкой, что переломила хребет верблюду: за исполнением декретов следили-то — комиссары!.. Тогда же было принято и решение по поводу Бонапарта. Семьи Бонапартов и Арена (одного из комиссаров — сподвижников Саличетти и обвинителей Паоли) предавались вечному проклятию и бесчестью «как рожденные в грязи деспотизма и воспитанные на средства привыкшего к роскоши паши (графа де Марбефа)». Последствия не заставили себя ждать. Дома «врагов народа» (и некоторых их сторонников) были разграблены, а частью и разрушены. Что касается «членов семей врагов народа», то тут кому как повезло. Летицию предупредили друзья, и она с детьми успела уйти в горы, прошла полсотни километров (по прямой), практически половину острова, и 3 июня прибыла в Кальво — городок на побережье, примерно на полпути между Аяччо и Бастией. Один из трех, как мы помним (Кальво, Бастия и Сан-Фиоренцо), где еще оставался французский гарнизон. Железная тетка…
