Андрей Посняков - Посол Господина Великого

Эт ву прэ?

Есть еще желающие? К сожалению, есть. И даже много…

Олег Иваныч уже потерял счет ударам. Орудуя у левого борта, он даже не оборачивался, чувствуя прикрытие с тыла. Первая атака, похоже, была отбита. Шебеки тяжело отвалили от борта «Пленителя Бурь», сгрудились, чтобы, перегруппировав силы, вновь броситься в битву.

Олег не обольщался: сотня человек – это сотня человек, минус, ну, может, с десяток убитых. Их же всего восемнадцать. И трое, кажется, весьма серьезно ранены.

Что-то нужно было придумать. Почему они не кричат, эти монахи-разбойники, не подбадривают себя, почему, наконец, не используют пушек? Продырявили бы борт «Пленителю Бурь» – положение его защитников резко осложнилось бы. Выходит, побаиваются шильники излишнего внимания городских властей. А раз побаиваются – надо его привлечь, это внимание-то. Битва разворачивалась в самом конце причала, практически посередине бухты. У портовых ворот – и то не слышно, чего уж говорить о городских улицах…

Почесав бороду, Олег Иваныч проворно нырнул в трюм. Именно там – он знал – хранились запасы пороха и ядер для двух кулеврин Свенсона. Щелкнув кресалом, Олег зажег свечку. Так и есть – аккуратными рядами лежали на полках небольшие мешочки. Сейчас… Устроим монахам небольшой фейерверк.

– Фейерверк? – заглянул в трюм шкипер, закивал обрадованно головою – догадался, что к чему.

Вместе с Олегом Иванычем стал носить мешки с порохом, складывая их в разъездную лодку – кимбу – на ночь (чтобы воры не умыкнули) затащенную на палубу судна. Плохой порох тогда делали – комки какие-то, рыхлости, пыль. В основном – пыль. Вспоров ножом несколько мешков, Олег щедро рассыпал порох. Кивнул шкиперу. Тот махнул рукой, и матросы, навалившись, сноровисто спустили лодку на воду. Покачиваясь на волнах, кимба билась о борт.

– Пожалуй, близковато, – поморщился Олег Иваныч. – Оттолкнуть бы чем, что ли…

В этот момент шебеки нападавших разом стукнулись носами в левый борт «Пленителя Бурь». Цепляясь за все, что можно, молча, с каким-то остервенением, незваные ночные гости снова полезли на палубу.

Вытащив меч, Олег Иваныч краем глаза взглянул на кимбу. Ее уже кто-то оттолкнул, только, похоже, перестарался – лодка покачивалась на волнах саженях в десяти от судна.

Выхватив факел из рук матроса, Олег Иваныч с силой метнул его в кимбу. Недолетев несколько вершков, факел с шипением упал в воду.

Вновь закипела битва, и уже не до факела стало – быть бы живу. Хмуро звенело железо, хриплые стоны раненых звучали музыкой битвы. Шкипер Эрик Свенсон внезапно возник на баке с луком в руках.

А кимба была уже далеко – ветер нес ее в море.

Факел?

Обмотанные промасленной тряпицей стрелы!

Выстрел…

Еще один…

Страшной силы взрыв потряс Нарвскую гавань! Жахнуло так, что у Олега заложило уши. Огненный красно-желтый шар яркой молнией унесся в черное небо. Подняв тучу брызг, упали в воду обломки. Поднятой волной перевернуло пару шебек. Тяжелые латы тащили людей на дно, лишь немногим посчастливилось добраться до берега. Той же волной «Пленителя Бурь» швырнуло на пирс. Громко треснула лодка, попавшая меж судном и пирсом, и ужасный вопль боли пронзил ночную тьму…

От городских ворот порта, все ближе, текла к причалу прерывистая светящаяся река. То, держа высоко в руках пылающие факелы, спешил к месту битвы отряд городской стражи.

Уцелевшие «монахи» быстро повернули оставшиеся лодки в сторону моря. Их не преследовали – кому надо-то – лишь капитан Эрик Свенсон погрозил им вслед кулаком, поросшим рыжими волосами.

Потом ужинали, уже под утро. Угощали вином начальника стражи. Тот пил охотно, улыбался, поглаживая усы, видно было – доволен. Еще бы не доволен – заработал за какие-то пять минут десять кельнских грошей – и это практически безо всякого риска.

Матросы убирали с палубы раненых и убитых. Раненых шильников стражники уносили с собой, а мертвых пока оставляли здесь же, на пирсе, складывая их аккуратными штабелями.

Уже под утро, проводив начальника стражи, Олег Иваныч быстро осмотрел трупы. Все, как на подбор, крепкие молодые ребята. Под монашескими сутанами – обычное платье: узкие штаны да куртки. Сорванные сутаны валялись рядом, на пирсе. Оружие и доспехи теперь составили законную добычу экипажа «Пленителя Бурь».

– Ганза! – похлопывая ладонью по трофейному панцирю, заявил капитан Свенсон. – Ганза…

Да, похоже, больше и некому было, кроме ганзейцев-то. Это ведь им вольная торговля с Новгородом – нож в горло. Монополисты хреновы…

А вон тот парень, у края пирса, похоже, еще совсем недавно был у Хорна ван Герзе. Иль – показалось?

Олег Иваныч склонился над трупом, заглядывая в широко открытые глаза… Нет, показалось…

Он отошел уже, собираясь подняться на палубу, как вдруг услышал чей-то слабый стон. Обернулся, прислушался… Мало ли, средь умерших затесался и раненый. Олег Иваныч не был совсем уж лишен гуманизма.

Точно – кто-то стонал. Не здесь, на причале, а – ближе к воде…

Перемахнув через каменное ограждение пирса, Олег Иваныч спустился вниз. У самой воды, лежа на животе, стонал раненый. Под правой лопаткой его торчала стрела.

Олег подошел ближе, чуть повернул голову раненого.

Спиридон Кривой!

Единственный глаз шильника замутился, из груди вырывалось прерывистое дыхание.

– Ум-ру… – тихо прошептал Спиридон, узнав Олега. – Поставь… свечечку… Тихвинской…

Олег Иваныч кивнул.

– Грехов на мне много… – собравшись с последними силами, произнес пират. – То ж я… Олексу-то… Подними голову-от. Чтоб море видеть… Вот… – С минуту Спиридон Кривой смотрел вдаль, грудь его, насквозь пробитая стрелой, тяжко вздымалась. – Деньги бесчестные… – выдохнул он. – То – Ставра-боярина дело… Куневичи… Запомни… Куневический погост… Земля Веси… Там… Там… Там…

Пират вздрогнул, голова его бессильно свалилась на грудь, да так и застыла. Из уголка рта медленно вытекала черная кровь, мертвые глаза невидяще смотрели в море. Так умер Спиридон Кривой – тихвинский корчмарь, разбойник и пират Хорна ван Зельде. Что ж, смерть в битве – не самая плохая смерть.

Обломав древко стрелы, Олег положил Спиридона на спину, закрыв ему веки рукою. Светлые волны чуть трогали круглые камни пирса, где-то за городскими стенами показались первые лучи солнца.

Они отчалили в тот же день, как только уладили дела с ратманами – выборными городскими правителями. Подняв парус, «Пленитель Бурь» вышел в открытое море и взял курс на устье Невы. Дул легкий попутный ветер, и судно, тяжело переваливаясь на волнах, медленно продвигалось вперед.

Капитан Эрик Свенсон стоял на корме, прислонившись к фальшборту, и, наблюдая за прибиравшими палубу матросами, напевал себе под нос не лишенным приятности голосом:

Приходи, мой друг, ко мне —

Так тоскую по тебе.

Так тоскую по тебе,

Приходи, мой друг, ко мне!

Словно роза – алый рот,

Дай забвенье от забот,

Дай забвенье от забот,

Словно роза – алый рот!

Олег Иваныч не понимал слов, но мотив ему нравился. Он вообще заметил, что средневековые люди были очень музыкальны. Песни пели практически все – по поводу и без оного, а такие мелочи, как отсутствие слуха и голоса, здесь никого не смущали. Олег Иваныч и сам бы спел сейчас что-нибудь, да вот что-то не пелось…

Снова навалились, нахлынули мысли. Предстали пред глазами фигуры, словно живые. Софья… Олексаха… Гришаня… Словно живые…

О том, как жить дальше, если близкие ему люди погибли, Олег старался не думать. Как обычно жить. Работать больше. Или… Быть может… Попробовать вернуться обратно? Найти ту реку, где… Больше-Шугозерский погост… Или Спасский? Ну, где-то рядом… Нагорное Обонежье – так называли этот далекий край новгородцы. Край древнего племени весь… Так и покойный Спиридон тоже толковал о нем. Куневический погост. Интересно, это где хоть? Дальше, чем Спасский, или ближе? Нет, навряд ли ближе… Скорее – дальше. А может, вообще в Заволочье?

Нет, к черту старую жизнь! Пока хоть малейшая надежда есть, что Софья жива, – бороться нужно! Бороться! Ну, значит – поборемся.

Светило, било в правый борт солнце, и соленый балтийский ветер нес «Пленителя Бурь» вперед, в Неву, Ладогу, Новгород… Домой…

Глава 5

Новгород. Май 1471 г.

Само существование в Новгороде «литовской партии», добивавшейся присоединения его к Польско-Литовскому государству, сомнительно. Прославленная в историографии Марфа Посадница (Борецкая) упоминается как «злая жена» – главная противница Москвы – лишь в явно легендарном рассказе.

Отцвела черемуха, ушли, улетели, унеслись прочь холода, не так уж и редкие во второй половине мая, пришло тепло долгожданное, совсем летнее, такое, что радостно на душе всякому – хоть боярин ты, хоть простой крестьянин-смерд. Весна в этот год выдалась затяжная, морозная, третьего дня еще морозцы по утрам бывали – несмотря на то что конец мая, и вот только вчера повеяло наконец настоящей весной. Да что там весной – летом повеяло!