Глеб Дойников - «Пощады никто не желает!» АнтиЦУСИМА
— Одно, если сильно повезет два. Но зато средний калибр мой «старик» может держать как бы не лучше вашего «Варяга». Затопления от каждого попадания мне не грозят, полный пояс по ватерлинии от носа до кормы толщиной до шести дюймов, — мгновенно перешел в контратаку Попов.
— Этому поясу еще бы скос бронепалубы и корабль, способный дать узлов двадцать, тогда и я бы на него точно «Варяг» променял. Хотя стойкость вашей сталежелезной брони на уровне трех дюймов Круппа, но японские снаряды держать и правда будет… Но главный калибр японцев ее прошьет, как лист бумаги, а в линейном бою вас расстреливать будут именно из него. Не могу я, Владимир Александрович, брать грех на душу и ставить вас в линию к броненосцам. Это было бы бессмысленным убийством пяти сотен человек, у вас ведь столько душ в экипаже? Ради чего их подставлять под расстрел броненосцев Того, ради десяти минут отвлечения огня на старый крейсер? Или ради полудюжины почти безвредных для японских броненосцев шестидюймовых снарядов, что ваши комендоры успеют всадить в их пояса до тех пор, пока они не разозлятся на вас всерьез?
— Нет, Всеволод Федорович, ради того, чтобы четверть века проходивший по всем океанам крейсер не пошел на металлолом, ни разу не выстрелив по врагу. Мы шли с Балтики вокруг света на кое-как отремонтированном корабле не для того, чтобы охранять рейд Порт-Артура, пока остальные корабли будут за нас воевать. Неужели «Мономах» такая обуза, что его совершенно некуда применить в генеральном сражении?
— Черт с вами, если вам настолько приспичило идти со всеми — пожалуйте. Будете заодно командовать «Ангарой», она будет лидером транспортников. Если кто из японцев к вам прорвется — вы обязаны его остановить любой ценой. Другого с вашим парадным ходом в четырнадцать узлов, а пятнадцать для ваших машин после перехода с Балтики это мечта, я не нахожу. Степана Осиповича я уговорю, лишняя защита купцам и правда не помешает.
Тогда Попов решил, что ему «бросили кость, чтоб отвязался». Сейчас, рассматривая в бинокль форштевни трех лучших бронепалубных крейсеров японского флота, неумолимо догоняющих его куцый отряд, он на мгновение пожалел о своей настойчивости. Но секундная слабость прошла, сменившись злостью на самого себя, привычно вызванной воспоминаниями о самой своей «спокойной» должности за время службы. Попов служил заведующим Кронштадтской школой писарей. Туда его задвинули за «слишком быстро выплаванный ценз» и за чрезмерно острый язык. Вырваться из чиновничьей рутины удалось только потому, что среди капитанов первого ранга флота было не слишком много желающих принять под командование давно устаревшее корыто. Сначала вести его вокруг света, а потом на прорыв, в бой против сильнейшего противника… Может, и правда лучше умереть сейчас в бою, на мостике знакомого еще в бытность старшим офицером «Мономаха», чем медленно догнивать в бумажном болоте? Кроме «Ангары» к ведомым им транспортам прибилась и лихая «Лена». О ее капитане Рейне и призовых выплатах рядовым матросам экипажа легенды ходили уже не только на Тихом океане, но и на Балтике. Но даже с самым бесшабашным командиром флота в активе шансы одного старого крейсера и двух вооруженных пароходов в бою против тройки первоклассных современных крейсеров, поддержанных к тому же отрядом эсминцев… Вернее, не так. Если бы Попову надо было прикрыть от атак японцев два вооруженных транспорта — его «Мономах» бы справился. Закрыть «Лену» и «Ангару» от крейсеров своим корпусом, в котором двухметровая полоса брони по ватерлинии почти непроницаема для японских снарядов, и терпеть. От атак дестроеров вооруженные транспорты смогли бы отбиться и сами, ход у «Ангары» с «Леной» приличный, но… Вместо этой реальной и выполнимой задачи перед Поповым стояла другая. Прикрыть шестерку медленных безоружных транспортов от атак и крейсеров Девы, и отряда эсминцев. Которые, само собой, будут атаковать с разных сторон, хотя пока, до поры до времени, японские миноносцы «скромно» держатся за крейсерами. У Попова при анализе безнадежной ситуации внезапно возникла то ли сумасшедшая, то ли гениальная идея. Сигнальщики «Мономаха» стали истошно семафорить, передавая приказ командира отряда на транспорты, но, увы — только три из шести «грузовиков» этот приказ исполнили.
Попов еще успел отдать приказ «Ангаре», слабейшему из вспомогательных крейсеров, принять в кильватер «Мономаха», не лезть в дуэль с Девой, но сосредоточиться на противодействии атакам эсминцев. Более быстроходная, чем «Мономах», «Лена», к тому же формально Попову не подчиняющаяся, нагло и ловко пристроилась впереди броненосного крейсера. Ни времени, ни желания загонять ничем не прикрытый пароход с кое-как установленным вооружением в хвост кильватерной колонны у Попова уже не было. В два часа пополудни крейсера Девы открыли огонь…
Флагманский «Кассаги», не удержавшись от соблазна покончить со столь насолившей Императорскому флоту «Леной», сосредоточил огонь на ней. На мостике русского парохода хитрюга Рейн, наблюдающий за японцами из рубки, прикрытой парой листов котельного железа, злорадно пробормотал: «Купились, голубчики». Он, как мог, на треть, ослабил огонь японцев по единственной полноценной боевой единице их сводного отряда. По «Мономаху» стреляли только «Читосе» и «Иосино». За первые десять минут боя «Лена» получила семь попаданий пятидюймовых снарядов, один из которых прошел сквозь легкий жестяной борт парохода, не взорвавшись. Носовая труба была наполовину смята взрывом, кормовые орудия повреждены осколками, а на верхней палубе разгорались два очага пожаров. Еще один восьмидюймовый разрыв у борта осколками продырявил румпельное отделение, и теперь «Лена» реагировала на перекладывания руля с солидным запозданием. Впрочем, по сравнению с «Мономахом» «Лена» пока была курортом. Старый крейсер получил шестнадцать попаданий пяти- и шестидюймовыми снарядами и четыре нокаутирующих восьмидюймовых удара. Вот тут-то и начали сбываться предсказания Попова. «Мономах» горел в средней части, как деревенская изба, подожженная молнией, потерял три орудия разбитыми и три временно поврежденными, над броневым поясом борт был пробит в четырех местах, но… Но сам старый броневой пояс пока держался. Только один из попавших в него трех восьмидюймовых снарядов смог пробить устаревшую, но по-прежнему мощную броню, да и тому не повезло. После пробития снаряд довольно безвредно разорвался в угольной яме.
Казалось, что жизнь дерзких русских кораблей, заступивших дорогу самому современному крейсерскому отряду Императорского флота, измеряется минутами. У них не было никаких шансов остановить три «собачки», самая слабая из которых — «Иосино» — превосходила по силам «Мономаха» раза в полтора, но… Полчаса назад на мостике «Осляби» каперанг Добротворский думал то же самое, глядя на приближающиеся корабли Камимуры. Но соотношение сил в морском бою иногда играет не столь определяющую роль, как на суше. Удача иногда может заменить больший калибр, хотя это и случается раз в сто лет.
Для начала «Иосино» поймал давно полагающийся ему по законам вероятности десятидюймовый снаряд с «Пересвета» и, окутанный паром, резко сбавил ход. Мгновенно отстав от головной пары Девы, крейсер начал уходить вправо, уклоняясь с пути «Пересвета». Русский броненосец внезапно стал более быстрым, чем японский быстроходный крейсер, но при этом сохранил способность прихлопнуть его одним удачным залпом с малой дистанции. Командир «Иосино» решил уйти севернее, что было вполне логично после того, как его сигнальщики доложили ему о странном поведении русских транспортов. Три из них развернулись и теперь не убегали от японских крейсеров и миноносцев, а шли на них. Чуть позже он понял, что русские купцы пытаются, прикрывшись от огня «Девы» «Мономахом» и «Леной», проскочить на юг, откуда накатывался паровой каток «Пересвета». Единственное, чего не мог понять капитан Саеки, так это почему остальные три транспортника продолжали идти на север, причем не придерживаясь единого курса.
Дисциплинированному японцу не могло прийти в голову, что половина капитанов русских транспортников просто проигнорировала приказ Попова о повороте на север. Немыслимое для любого флота поведение капитанов эскортируемых транспортов было, увы, нормой для флота Российского. Трое из шести капитанов решили, что уходить от японцев на север будет безопаснее, чем пытаться прорваться на юг мимо их крейсеров и эсминцев. Гражданским капитанам не хватило ума понять, что на догонных курсах у японцев будет в три раза больше времени утопить «Мономаха» и заняться уже ими.
Пытаясь отдалить момент близкого знакомства с японскими снарядами, эта троица поставила Попова в совершенно идиотское положение. Теперь три его корабля, из которых только один был настоящим боевым кораблем (причем устаревшим), должны были прикрыть две отдаляющихся друг от друга группы транспортов. На «Иосино» Саеки понял, что его поврежденный крейсер единственный успевает перекрыть дорогу на юг первой группе из трех русских купцов, и не преминул этим воспользоваться. Все орудия, способные вести огонь по головному русскому транспорту, получили приказ не отвлекаться на остальные корабли и бить только по нему. Сам «Иосино» обстреливался с кормы «Пересветом» и «Светланой», а с левого борта по нему вели огонь канониры «Ангары». Занялись крейсером и некоторые орудия левого борта «Мономаха» и «Лены», комендоры которых не имели более достойных целей. Идущая головной в колонне подчинившихся приказу транспортов «Малайя» проглатывала снаряд за снарядом. Команду из гражданских моряков никто не учил заделывать снарядные пробоины, и учения по тушению пожаров проводились на порядок реже, чем на боевых кораблях. Увы, сейчас матросам пришлось вспомнить именно эти, плохо выученные, а потом хорошо забытые, навыки. Впрочем, «Малайя» была обречена по-любому — ничем не защищенный транспорт не может долго противостоять огню орудий полноценного крейсера. Только из-за того, что на самом «Иосино» замолчала уже половина орудий левого борта, ему пришлось подойти к борту упорно не тонущего транспорта (а что вы хотели от корабля с отсеками, забитыми мешками с рисом?) и добить его торпедой. Пока «Иосино» возился с «Малайей», пара грузовых пароходов успела проскочить мимо него в сторону «Пересвета». Преследовать их означало ввязаться в ближний бой и с «Пересветом», и со «Светланой». Пара русских кораблей с дистанции в сорок кабельтовых уже поразили японца четырьмя снарядами среднего калибра, и сближаться с ними было бы бесполезной смертью. «Пересвет» утопил бы «Иосино» быстрее, чем тот мог торпедировать два транспортника. Израненный японский крейсер, отстреливаясь из кормовых орудий, продолжал уходить на северо-восток, выходя из боя.
