Александр Мазин - Кровь Севера
Отец Бернар закончил отпевание усопших, взобрался на коня. Довольно ловко, кстати.
Мы наконец тронулись…
Но уехали недалеко.
Нас догнал пронзительный женский вопль со стороны захваченного замка. И еще один.
Я придержал коня, глянул на Тьёрви. Тот с недовольной рожей, но кивнул. Езжай, глянь.
Для хёвдинга ни замок, ни то, что у него внутри, больше интереса не представляли.
Ворота открыты. Это плюс. Но, кажется, я опоздал. Это минус.
Пары секунд вполне достаточно, чтобы оценить положение.
Шевалье стоило бы сделать переоценку собственной значимости.
Но теперь уже не получится. С рогатиной-то в спине. Жена его тоже мертва. И это хорошо, потому что с такой раной в животе жить невозможно. Можно только мучительно умирать. А вот дочери еще можно помочь. При виде несущегося на него всадника (то есть – меня) волочивший бедную девушку урод бросил добычу и попытался укрыться в конюшне. Добежал. Но уже без головы.
Арбалетный болт с хрустом прошил щит на моей спине и довольно чувствительно ткнул в спину. Синяк будет, это точно. А кто это у нас такой шустрый и меткий? Меня опередил верный Скиди. Метнул копье – и арбалетчика, вернее, арбалетчицу пришпилило к двери донжона. Мой конь заплясал, ударил копытом, и храбрый серв, сунувшийся с клевцом, вмиг умылся кровью. Нет, конный бой – это пока не мое. Серв… Какой на хрен серв! Кожаная куртка с бляхами, клевец… Вояка это. Был.
Я спешился. Ну, кто еще хочет умереть?
Никто не хотел. Сервы лежали мордами в землю. Все поголовно. Многие тряслись и подвывали. Арбалетчица, она же баронесса, корчилась на копье.
Я не сказал тогда Тьёрви, что баронесса на меня напала. Иначе ее добили бы. Нельзя оставлять в живых того, кто пытался тебя убить. Я пожалел женщину. Забыл, что здешние уставы тоже кровью писаны. А поступил бы как принято, шевалье с женой, скорее всего, были бы живы.
Рядом встал Скиди. Понаблюдал с интересом, как мучится храбрая женщина.
– Скажи, Ульф, если вытащить копье, она точно умрет?
– Наверняка.
– Жаль. Я бы взял ее наложницей.
Острие Вдоводела вошло меж ребер вдовы, прорезав сердце.
– Обойдешься!
А кто это у нас такой хорошенький?
Дочка шевелье. Дрожащие губки. Умоляющий взгляд: «Заберите меня отсюда!» В одной руке узел с имуществом, в другой – заветная папина шкатулка.
Быстро соображает девочка. В Средневековье другие не выживают. Если я не заберу ее с собой, она останется один на один с местными холопами. Это сейчас они валяются мордами в грязь. А когда я уеду…
– Скиди! – рявкнул я. – Подбери для девушки лошадь. А ты… – Я порылся в памяти, выискивая слова: – Одежда. Надо сменить.
Не поняла. Ладно, сам займусь. Показал знаком: за мной. И повел наверх, в баронские апартаменты.
Барахла в сундуках было много. Было и осталось. Мы не брали тряпки. Разве что шелк. А вот барон – брал.
Я довольно быстро нашел подходящие по размеру штанишки, рубаху и куртень. То есть предметы, примерно соответствующие этим определениям. Бросил девчонке. Та не поняла.
Я показал на ее пышное платье. Скомандовал:
– Снять!
Опять не поняла. Вернее, поняла превратно.
Задрала многочисленные подолы, улеглась грудью на сундук. М-да. Зрелище, безусловно, привлекательное. Молочно-белые ягодицы, курчавящаяся шерстка… Да и ножки неплохи: стройные.
Я быстренько огляделся: не проявился ли где мой мистический покровитель? Как это было в монастырской келье, когда я хотел приласкать девушку с нежным именем Селестина.
Нет, Белого Волка пока не видать. Зато мой любитель женских прелестей уже отреагировал. «Если ты, хозяин, брезгуешь местными красотками, то я почему страдаю?»
Однако я справился с искушением. Тем более, соратники ждут. Да и не люблю, когда меня «покупают» подобным образом.
Не беспокойся, детка. Я и так возьму тебя с собой. А сексом мы с тобой займемся в более подходящей обстановке. Может быть. Сейчас от тебя требуется всего лишь переодеться.
Оказалось: это для меня «всего лишь», а для француженки благородного происхождения надеть мужские шмотки – серьезный грех. Пылкий монолог с жестикуляцией и многочисленными кивками в сторону баронского иконостаса. Мол, негоже христианской девушке в мужское рядиться.
Вот же обычаи у людей! Но это – не мои проблемы. Я вот не могу даже представить, как в прикиде из нескольких тряпок до пола ездить верхом.
Девушка расплакалась. Надо же! Маму-папу убили – не плакала. А тут…
Тем не менее я был неумолим.
А ничего у девочки фигурка. До моей Гудрун ей, конечно, как белке до неба, но в целом очень даже неплохо. Так, не будем отвлекаться. Вот под этой шапочкой очень удобно будет спрятать волосы. А этими ремешками мы оплетем икры, чтобы штаны не болтались… А ничего получилось! Такой милый паж!
Я подхватил с полки медный тазик и предложил полюбоваться в полированное донышко. Думал подбодрить, но сиротка снова расплакалась.
Да, ни хрена я не понимаю во французской средневековой психологии.
И еще вот этот пояс с кинжалом. Свободный человек, даже такой молоденький, без ножа – это нонсенс.
Далась тебе эта шкатулка! Я вытряхнул ценности в кошель и подвесил к поясу сиротки. Взял изрядно разбухший от снятой одежды узел и двинулся вниз.
Скиди уже ждал. С тремя коняшками. Холопы всё так же «жрали землю».
Я дал девочке еще пару минут: попрощаться с родителями, закрыть им глаза. Потом взял за шкирку ближайшего холопа, приподнял, указал на покойников, гаркнул:
– Похоронить!
И мы уехали.
Глава 14
Когда свои становятся чужими
Девочку звали Орабель. И дороги к Руану она не знала. Зато оказалось, что ее знает мой монах. Нет, не зря я его с собой прихватил. Вот и не верь после этого интуиции. Он вообще оказался очень даже непрост, наш благочестивый отец Бернар. И на коне сидел как влитой. Даже завидно. И держался с редким достоинством. Уж не из благородного ли сословия мой священнослужитель?
Впрочем, и без знания Бернаровой биографии я сполна оценил его полезность.
Во-первых, как сказано выше, он неплохо знал географию Франции.
Во-вторых, учил меня французскому. Причем очень толково, потому что был не только образованным человеком, но и опытным педагогом. Правда, не филологом, а богословом, но навыки есть навыки.
В-третьих, он одним своим присутствием легализировал наше «христианское» происхождение. Любой встречный, увидев в нашей компании монаха, сразу приходил к выводу, что к норманам-язычникам мы в принципе относиться не можем.
В-четвертых, отец Бернар неплохо (по средневековым меркам) разбирался в медицине. Последнее нам, надеюсь, не скоро понадобится.
Путешествовали мы открыто, без проблем ночевали на постоялых дворах, где нам оказывали положенное рыцарям уважение.
Очень удобно, когда ты перемещаешься по той части Франции, куда еще не добрались норманы.
Косили мы всё же не под французов, а под немцев. Благо, датский и немецкий схожи, да и акцент Тьёрви сходен с немецким.
Хорошая еда, отличное вино, крыша над головой – и никаких претензий со стороны местных властей. Наоборот, иные шевалье нас даже в гости зазывали.
Мы на всякий случай отказывались, оправдываясь тем, что спешим присоединиться к войску короля, дабы поскорее вступить в драку с язычниками.
Еще отец Бернар развлекал нас богословскими разговорами. Например о жертвоприношениях.
– Почему вы, шевалье, думаете, что Богу может быть приятно сырое мясо? Или кровь? Разве сами вы не предпочитаете вот этого каплуна именно в жареном виде?
– А ведь верно! – воскликнул Стюрмир, когда Вихорёк перевел слова монаха.
Отхватил кусок каплуна и вознамерился бросить в огонь.
К счастью, Тьёрви успел вовремя схватить его за руку. Мы ведь в трактире были не одни.
– Вы, жрецы Белого Христа, сами не знаете, о чем говорите, – пренебрежительно заявил Скиди. – Я вот очень люблю сырое мясо! Особенно печень. Ты просто не знаешь, как хороша горячая, только что вынутая из чрева печенка!
– Почему ж не знаю? – кротко улыбнулся отец Бернар, когда ему перевели реплику. – Я не всегда был монахом. А скажи-ка, ел ли ты человечью печень?
– Был бы ты воином, я б за такие слова тебе голову снес! – рассердился мой ученик.
– А я слыхал: есть такие народы на юге, что человечину едят, – вмешался Тейт Мышелов. – В южных землях меж Микльгардом и Гардарикой.
– А я слыхал, что в присутствии старших безусым дренгам следует помалкивать! – произнес Тьёрви, и оба юнца тут же опустили глазки.
– Ты не понимаешь, франк, – сказал хёвдинг, перейдя на французский. – Кровь – это не еда. – Кровь – это жизнь. Когда мы дарим кровь нашим богам, мы дарим им жизнь. Жизнь раба. Или жизнь наших врагов. Кровь – самое дорогое, что есть у живого существа здесь, на Срединной земле. А драгоценнее всего – наша собственная кровь. Кровь людей Севера. Норманов. Наша кровь – вот за что боги дают нам счастье битвы. Вот настоящая цена, которую мы платим за богатства франков. По капле – за серебряную марку! Это справедливая цена, монах, потому что мы, красная кровь Севера, на весах богов тянем больше, чем красное золото. Мы! – воскликнул Тьёрви. – Наша жизнь! Что может быть дороже жизни, монах? Разве что слава! Кто скажет, что это не так?
