Дэвид Хокинс - Сила против насилия
Многие политические системы и общественные движения начинают свое существование с истинной силы, но по прошествии времени к ним присоединяются люди, преследующие свои эгоистические интересы, и в конце концов они постепенно переходят к насилию, до тех пор пока не дискредитируют себя полностью. История нашей цивилизации знает массу таких примеров. Легко забыть о том, что первоначальной целью коммунизма был идеалистический гуманитаризм, точно так же как движение профсоюзов в США преследовало благие цели, пока не стало защищать интересы мелких политиков[25].
Для того чтобы полностью понять дихотомию, о которой мы здесь рассуждаем, необходимо установить разницу между политиком и государственным деятелем. Политик исходит из вопросов собственной выгоды и прибегает к насилию после того, как получает в свои руки власть, используя силу убеждения, — очень часто он оценивается менее чем в 200 баллов. Государственный деятель представляет истинную силу, источником которой является вдохновение; он учит других на собственном примере и придерживается очевидных принципов. Государственный деятель обращается к благородству, которое скрыто внутри каждого человека, и объединяет сердца людей. Ведь если разум можно легко обмануть, то сердце всегда знает правду. Там, где разум сталкивается с ограничениями, сердце не имеет препятствий и границ; там, где разум обращается к преходящим вещам, сердце беспокоится только о том, что вечно.
Насилие часто использует ораторское искусство, пропаганду и обманчивые обещания, чтобы добиться поддержки и скрыть свои истинные мотивы. С другой стороны, истина не нуждается в защите; она очевидна и не требует доказательств. Слова «все люди созданы равными» не требуют подтверждения или риторического обоснования. То, что неправильно убивать людей в газовых камерах в концентрационных лагерях, также очевидно и не нуждается в доказательствах. Принципы, лежащие в основе истинной силы, никогда не требуют дополнительных обоснований в отличие от насилия, которое прибегает к бесчисленным аргументам на тему того, насколько «оправданы» совершаемые действия.
Вполне ясно, что сила соответствует всему, что поддерживает жизнь, а насилие использует ее в интересах одного человека или целой организации. Насилие вызывает ссоры и разногласия и за счет этого ослабляет людей, тогда как сила их объединяет. Насилие разделяет людей. Шовинизм, который в основе своей обращен к милитаристскому государству, ограждает себя от взаимодействия с остальным миром.
Сила привлекает, а насилие вызывает неприязнь. Поскольку сила объединяет, у нее нет настоящих врагов, хотя ее проявления могут вызывать сопротивление со стороны оппортунистов, чьим целям она не служит. Сила служит людям, а насилие преследует собственные интересы. Истинный государственный деятель служит людям[26], политик использует людей во имя собственных амбиций. Государственный деятель жертвует собой для других; политик жертвует другими для себя. Сила взывает к нашей высшей природе, а насилие обращается к низменным инстинктам. Оно ограничено, а сила не имеет границ.
С помощью утверждения, что цель оправдывает средства, насилие забирает у нас свободу, предлагая нам определенные выгоды. Насилие предлагает быстрые, легкие решения проблем. Для силы цель и средства представляют единое целое, но для того, чтобы добиться желаемого, необходимы достаточная зрелость, дисциплина и терпение. Великие лидеры вдохновляют нас сохранять веру и свои убеждения, воодушевляя нас своей абсолютной честностью и приверженностью избранным принципам. Эти люди понимают, что невозможно пойти на компромисс со своими принципами и при этом сохранить силу. Уинстон Черчилль никогда не был вынужден прибегать к насилию по отношению к своему народу; Горбачев совершил полный переворот в политической системе мира, не сделав ни единого выстрела; Ганди одержал победу над Великобританией без единого сражения. Мы видим, что на вид бесконечный ближневосточный конфликт наконец–то движется к своему разрешению, но не с помощью насилия, а путем установления долгосрочного диалога между противодействующими сторонами.
ДЕМОКРАТИЯ И СОЕДИНЕННЫЕ ШТАТЫ АМЕРИКИ
В итоге демократия была признана как высшая форма правления. По всему миру слышится возрастающий призыв к свободе; многие государства, которые ранее находились под гнетом других держав, сейчас учатся тому, чтобы быть свободными. Вслед за представителями академических наук историки обычно пытаются объяснить подобную последовательность политических событий с помощью причинно–следственной модели А->Б->В; однако это лишь видимая последовательная развертка событий, обладающих гораздо большей силой, притягивающая энергию модель АБВ, которая способствует развитию общества.
Сила США или любой другой демократической державы состоит в принципах, которые находятся в ее основании. Поэтому мы можем отыскать корни силы, изучая такие документы, как Конституция США, Билль о нравах, Декларация независимости, а также общепризнанные выражения духа демократии подобно Геттисбергскому посланию.
Если мы измерим относительную силу каждой строки этих документов, то найдем огромную, притягивающую энергию структуру, на которой основана сила правительства США, в Декларации независимости: «Мы исходим из той очевидной истины, что все люди созданы равными и наделены их Творцом определенными неотъемлемыми правами, к числу которых относятся право на жизнь, свободу и стремлению к счастью» (оценка 700 баллов). Эти чувства отдаются эхом в Геттисбергском послании. В нем Линкольн напоминает, что его держава была рождена свободной и «…свято верующей, что все люди созданы равными» и что «эта нация, которая подчиняется воле Бога, даст новое рождение свободе — и властью народа, волей народа, для народа не исчезнет с лица Земли» (оценка также 700 баллов).
Если мы рассмотрим поступки и заявления Линкольна во время мучительных лет Гражданской войны, то абсолютно четко увидим, что они были полностью лишены чувства ненависти. Он больше сочувствовал южанам, чем негодовал, поэтому лучше, чем кто–либо, понимал, что на самом деле это была война между высшей и низшей природой человека. Поэтому он на собственном примере разъяснял смысл «очевидных истин», о которых говорил, и сильно переживал по поводу цены, которую требовалось за них заплатить.
В Декларации независимости сказано: «Мы исходим из очевидной истины», — что права человека принадлежат ему по праву рождения и являются неотъемлемыми; они не присуждаются путем издания принудительного указа и не даруются каким–либо временным правителем. Демократия признает священные права народа в большей мере, чем права правителей. Речь не идет о правах на основании титула, благосостояния или военного превосходства, но о глубокой формулировке сути человеческой природы, определяющей основные принципы, свойственные человеческой жизни, — свобода и стремление к счастью. (Сила Махатмы Ганди соответствует по своей оценке силе Декларации независимости и Конституции США; все эти принципы связаны со свободой, независимостью и равенством всех людей в силу дара, полученного от Божественной Высшей силы.)
Интересен тот факт, что если мы измерим энергию притягательного поля теократии, то обнаружим, что она гораздо ниже, чем энергия демократии, которая также признает в качестве высшей власти Творца. Создатели Декларации независимости слукавили, проведя четкое различие между духовным и религиозным началами. Должно быть, они интуитивно, а может, и осознанно понимали значительную разницу между силой этих двух начал. Религия часто ассоциируется с принуждением, порой даже несущим гибель и насилие, как в прошлом, так и в настоящем. С другой стороны, такие духовные понятия, как верность, свобода и мир, не создают соперничества или конфликта, а тем более не приводят к войне. Духовность всегда сопровождается отсутствием насилия.
Если мы попробуем узнать, как Билль о правах используется сегодня, то обнаружим, что его сила в некоторых областях уменьшилась. Право на свободу от необоснованного обыска и взятия под стражу, а также свободу от жестокого и необычного наказания постепенно разрушалось в течение многих лет в угоду личной или общественной выгоде. Дух Конституции США заметно потускнел, и теперь законы, которые явно противоречат ей, часто предлагаются к рассмотрению и принимаются без какого–либо сопротивления. Островки тоталитаризма присутствуют внутри правительства; наше общество по привычке терпит тоталитарные методы со стороны федеральных и местных органов управления, проявляющиеся в явном использовании устрашения. К сожалению, мы настолько привыкли к атмосфере страха и насилия, что для американцев, живущих за рубежом, кажется странным отсутствие угрозы посягательства правительства или полиции во многих других странах мира.
