Владимир Поселягин - Я - истребитель
— Куда? — услышал я вопрос Марины Викторовны.
— Мне срочно в штаб надо.
— Для чего часового у входа поставили? Для того, чтобы вы снова не сбежали. Скажите мне, я передам.
— Хм, может, пусть лучше он сам придет?
— Схожу и узнаю. Ждите.
Вернувшийся Олег аккуратно сел на место и проворчал:
— Из-за этого часового мы тут как в изоляции.
Я смущенно опустил голову. Часового поставили из-за меня. Вчера сбежал к своему самолету узнать, как там дела с капониром и маскировкой, но был отловлен и возращен обратно. Вот Никитин и приказал поставить часового, так что выхода нам теперь из стационара не было. Даже в туалет приходилось ходить в стоящее в углу ведро.
Вместо Никитина пришел капитан Смолин, начштаба, это он тогда отчитал меня за нарушение субординации.
— Ну что у вас? — спросил он, входя палату.
Идею штурмовиков он уловил с ходу и, записав мое мнение по использованию бипланов, быстро ушел. Самолетов действительно катастрофически не хватало, и моя идея пришлась к месту. И-153 — это не ЛаГГ, тут с управлением особых проблем нет, так что пилотов на них найдут, в полку немало безлошадных летчиков, несмотря на приказ отправлять свободные экипажи в тыл, в ЗАПы.
— Хоть бы музыку принесли, — сказал я, с надеждой посмотрев на дверь. Мне было просто невыносимо сидеть и ничего не делать, просто лежать и лечиться, активная натура требовала больше движения.
— А ты что, умеешь? — с интересом спросил Олег.
— Бренчу помаленьку, — уклончиво ответил я.
— Гитара?
— И гитара, и аккордеон.
— Так это не проблема! У Сашки Жука в третьей эскадрилье есть гитара!
Гитару нам принес Виктор — я как раз в это время чистил маузер, — так кстати заглянувший на огонек.
Через три часа прибежал дневальный из штаба и сказал, чтобы ждали. Вручать нам награды будут прямо в палате как раненым.
И действительно, через некоторое время на грани слышимости донесся чей-то голос, потом троекратное «ура».
— Идут, — тихо сказала Марина Викторовна, заглянув к нам. Через минуту прикрывавшая вход занавеска резко отдернулась и в палату вошел полковник ВВС в сопровождении командования полка. Там присутствовал даже комиссар полка, которого я видел второй раз в жизни, в первый разглядеть не успел — слишком быстро прошла присяга.
— Ну здравствуйте, герои.
— Здравствуйте.
Мы оба осторожно встали, приветствуя начальство.
— Лежите-лежите, — махнул полковник рукой.
Я сразу же плюхнулся обратно, с интересом разглядывая визитеров.
Сам полковник был вполне обычным, я даже, кажется, видел его в штабе ВВС фронта, и пока он хорошо поставленным голосом вещал, за что мы награждаемся, рассматривал комиссара.
Мне комиссар понравился. Было видно, что он не штабной политработник, а боевой летчик, о чем свидетельствовал новенький орден Боевого Красного Знамени рядом с еще двумя наградами.
— …награждается сержант Суворов орденом Красной Звезды с присвоением звания старший сержант, — закончил он и, наклонившись, приколол награду к моей пижаме.
— Служу трудовому народу!
Олегу тоже дали Красную Звезду. Что меня удивило, так это количество награжденных — вместе со мной всего одиннадцать человек из тридцати участвовавших в вылете. Но потом я припомнил, что в сорок первом награды давали очень редко, и понял, награжденных даже много.
Перед самым закатом, когда мы только стали обмывать награды и я спел на «бис» так полюбившихся летчикам «Орлят», пришел приказ на перебазирование полка. Немцы в очередной раз прорвали фронт.
Начались торопливые сборы. Мимо санчасти постоянно проскакивали полуторки и другая техника, гудели моторы самолетов.
Мы тоже собирались. Для санчасти подогнали ЗИС, и три бойца стали грузить вещи, на которые им указывала Лютикова.
— Эй, болезные, вы тут? — заглянул к нам «вечный дежурный».
— Не видишь, собираемся, чего тебе? — спросил Олег, завязывая горловину сидора. Он был в полной форме, сняв больничную одежду, которую уже загрузили на машину.
— Да я не к тебе. Сев, тебя майор Никитин вызывает.
Я в это время стоял у окна и оправлял складки гимнастерки за спину. Командирский ремень, застегнутый на предпоследнюю дырку, плотно опоясывал талию. Поправив пилотку, обернулся к Виктору, беря с тумбочки кобуру с маузером.
— Иду.
Мои вещи уже лежали в новеньком сидоре, полученном вместе с формой.
Торопливо шагая за лейтенантом, я спросил:
— Самолет дали? Что-то ты в летном комбинезоне.
— Ага. «Чайку». Из нескольких штук собрали один, вот мне и велели перегнать его.
— Понятно.
Палатки уже свернули. Штаб заканчивал грузиться на машины. У «эмки» стояли несколько командиров, некоторые, как и Виктор, в летных комбинезонах и шлемофонах, среди них я заметил Никитина.
— Товарищ майор, сержант Суворов по вашему приказу явился. — Отдание чести получилось каким-то кособоким из-за раны, но комполка ничего не сказал.
— Ты как? — спросил он.
— Норма, товарищ майор.
— Тогда слушай приказ: нужно перегнать ЛаГГ на другой аэродром. Кроме тебя, сам понимаешь, никто это сделать не сможет, а перевозить его по земле… Слишком много времени займет, мы уходим налегке. В общем, старайся идти на бреющем, перегони аккуратно и снова в санчасть. Понял приказ?
— Да.
— Парашют и летный костюм у истребителя. Сейчас у начштаба получи летное предписание, свой позывной и карту с указанием, куда перебазироваться.
Убрав карту и предписание в планшет, я быстро зашагал к своему ястребку под рев моторов взлетающих бомбовозов. Когда уже подходил к капониру, пошла на взлет «чайка».
— А почему все разом не полетели? — спросил я у старшины, своего механика.
— У всех разные скорости, вот, чтобы не подстраиваться, майор и приказал вылетать в разное время, — пояснил Семеныч и принялся помогать мне собираться. Убрав сидор за бронеспинку, я подошел к сложенным на крыле вещам.
Надев комбинезон и шлемофон, поменяв очки на свои, я стал одевать парашют, постоянно морщась от боли. Дождавшись, когда старшина застегнет подвесную систему как положено, с его помощью залез в кабину и запустил мотор. Пока он прогревался, я пристегнулся и подключился к радиостанции «Орел», установленной в самолете. В первый свой на этой машине вылет я отправился мало того что без парашюта, так еще и без шлемофона, то есть без связи с полком.
— Малой вызывает Гнездо. Прием! — прижал я к горлу ларингофоны.
— Гнездо на связи, Малой. Прием! — Радиостанция шумела ужас как, но разговаривать, хоть и с трудом, было вполне возможно.
— Малой просит разрешение на взлет. Прием!
— Малой, можете взлетать, полоса свободна. Прием!
— Гнездо, вас понял, выхожу на полосу.
Махнув рукой, чтобы закончившие грузить имущество бойцы отошли, захлопнул фонарь и вывел ястребок из капонира на старт.
Дав газу, я стал разгоняться. ЛаГГ без проблем оторвался от полосы. Убирая шасси, я обернулся и посмотрел на колонну техники, уезжающую с аэродрома, и догоняющую ее одиночную полуторку с бойцами и моим механиком. В некоторых местах поднимались дымы, там горела техника, которую мы не могли забрать. Горел «мессер», что я принудил к посадке, горели «пешки», все горело.
Еще раз осмотревшись, нет ли немецких охотников рядом, я с набором высоты направился к новому месту базирования полка.
Наш бывший аэродром находился правее Минска, а теперь мы перебазировались за город, примерно километров на сто двадцать, если судить по карте. Короче, минут двадцать полета.
Меня слегка удивило, с какой легкостью меня отпустили. Вряд ли проверка закончилась, да и Никифорова у штаба не заметил, что было странно.
Поднявшись на три тысячи метров, чем грубо нарушил приказ майора лететь на бреющем, я осматривал окрестности, наблюдая как за воздухом, так и за землей. Крутившуюся вдалеке стайку птиц я сперва принял за воронов, но потом сообразил, что слишком слаженно они пикируют к земле. Сойдя с курса, повернул в ту сторону, уже догадываясь, что увижу, и я не ошибся. Стая птиц оказались восемнадцатью «штуками», штурмующими наши стрелковые колонны, идущих к городу. К лаптежникам я шел с набором высоты, когда до них осталось километра три, был уже на четырех тысячах.
«Ой, чую, влетит мне за это!» — но все равно, рукой прижав ларингофоны поплотнее к горлу, сказал в эфир:
— Гнездо, я Малой. Прием! — И только треск помех был мне ответом.
— Гнездо, я Малой. Прием! — «Гнездо» молчало, видимо, во время движения радист отключил радиостанцию.
— Гнездо, я Малой. Прием! В квадрате семьдесят шесть — двенадцать обнаружил восемнадцать «юнкерсов», штурмующих наши войска в движении. Атакую. Как слышите? Прием!
— Малой, я Гора. Приказываю атаковать «юнкерсы». Как поняли? Прием! — долетел до меня чей-то искаженный голос с командными интонациями.
