Штатский - Юрий Ра
А на рассвете они ушли, ушли не в свой прошлый лагерь, сначала по дороге в сторону укативших вчера автомобилей, а потом в сторону, найдя просвет в деревьях, оказавшийся заросшей просекой. Телегой правил Генка, получивший практику вождения гужевого транспорта. Взрослые уходили ногами в стороне от следов телеги. То есть не по просеке, а лесом. Понятно, что способ скрыт следы был сомнительным, но хоть какое-то успокоение своих страхов. Да, страхов. Нанести такой поджопник смазанному механизму Германской военной машины и не бояться — это надо быть таким же монстром. А их общество было белым и пушистым по мнению его председателя. На настоящие пехотные подразделения не нападали, кроме одного случая, временную военную администрацию на оккупированной территории не дергали. Даже митингов среди населения не проводили на тему «Вставай, страна огромная».
Утром четверо жителей близлежащей деревни двинулись пешим ходом к полю, испохабленному окопами и воронками, а теперь еще и братской могилой бойцов Красной армии. Их задача была определена немецким офицером, руководящим сбором трофеев. Вот же аккуратные сволочи, даже специальные команды заранее подготовили для сбора имущества, оставшегося на поле боя. В Советском Союзе, небось, таких нет. Да почему заранее, они уж половину Европы захапали, было время и создать подразделения, и порядок обкатать. Так вот, велено было прийти с утра и обеспечить погрузку оружия в пригнанные грузовики. «И чтоб ничего не воровать!» — прикрикнул тогда переводчик. Поди своруй, у них же и часовые при трофейном имуществе остались. А так бы хорошо было сапог набрать да мыла. И винтовки бы не помешали — времена нынче неспокойные.
Так рассуждали между собой крестьяне, пришедшие к выводу, что при любой власти нелегко, всяк норовит селян общипать и обложить поборами. Красные, белые, царь Всероссийский, Советская власть, теперь вот Германская. Их рассуждения были прерваны ружейной стрельбой, беспорядочной и частой. Одни выстрелы доносились глухо и вроде издалека, вторые совсем ясно. «Никак там снова бой! Красная армия вернулась! Тикаем, братцы!» — в несколько голосов консенсус был установлен мгновенно, а потом мужики засеменили в сторону родной деревни. Демонстрировать свою лояльность к оккупационным властям при красных командирах они не подписывались.
Самое удивительное, что никакого боя на том самом месте не велось, некому было драться. Те бойцы, которые присутствовали на том поле, уже отдали все долги. Это рвались патроны в патронных сумках, ящиках, пачках и стволах винтовок. Щедрой рукой Парамонова все излишки боеприпасов были свалены в тот погребальный костер, который нечаянно он организовал для троих заколотых немцев. Самые громкие выстрелы случались, когда детонировали патроны в патронниках брошенных винтовок, в магазинах они рвались потише, а в ящике принялись чуть не разом, так что получился прямо небольшой взрыв, разметавший часть винтовок и отбросивший одно полусгоревшее тело в сторону.
Подъезжающая трофейная команда под руководством обер-фельдфебеля издалека видела черный столб дыма там, куда они ехали. Будучи человеком опытным, командир не стал заранее паниковать, и уж тем более не дал команду покинуть грузовики, рассыпаться цепью или что-то в этом роде. Его опыт подсказывал, что ничего фатального на поле отгремевшего боя произойти не может. Ну разве оставленный караул подпалит ненароком стог сена. Там даже поселений никаких поблизости нет, места совершенно дикие.
Место складирования собранного трофейного имущества встретило отряд смрадом сгоревших тел, палёных тряпок и пепелища. От аккуратных кучек с оружием, оставленных вчера, ничего не осталось. Взамен этого имелась большая гора головешек, их которой торчали стволы безнадежно испорченных винтовок да дымящийся неподалеку обгорелый труп, по которому нельзя было сразу сказать, кому он принадлежал. И никого из встречающих. Ни охранения, ни селян, которым было предписано ждать команду около штабеля с оружием.
Разбежавшиеся по округе подчиненные быстро вернулись с докладом о том, что живых камрадов нигде не обнаружено. Найдено одно тело их сослуживца около дороги и еще два сгоревших костяка среди винтовочных стволов. Помрачневший обер-фельдфебель умел считать до четырех, так что в его голове быстро сложились те два скелета, обгоревший труп и мертвый солдат его взвода. Это был провал. Везти обратно некого и нечего, трофейная команда, не потерявшая во Франции ни одного человека, здесь уже потеряла четверых. А еще он слышал про троих пропавших без вести в соседнем взводе. Чёртова варварская Россия! Воевать не умеют, порядка не знают, нападают на трофейщиков, которые никому ничего плохого не сделали. Вот за что было убивать этих хороших людей? Делали своё дело, пусть недостаточно хорошо, раз их подловили, но ведь никакого вреда никому…
Командир был очень расстроен, а когда подошел к мертвецу, лежащему на спине, расстроился еще больше. Погибший солдат был в расстегнутой шинели, что уже непорядок. Надел шинель — застегни, а не ходи расхристанным. А кроме того по разрезанному мундиру и пятну крови легко было догадаться, что его убили ножом или штыком сзади насквозь. Это какую надо силу иметь, чтоб проткнуть человека как букашку не русским тонким штыком, а настоящим ножом. Или немецким же штык-ножом. А еще увиденное означало, что враг подобрался к стрелку на расстояние руки. Безобразие!
— Эй, вы двое! Аккуратно берите своего камрада, отвезем его в часть. И те скелеты придется тоже забирать, это наши. Знать бы еще, кто из них кем был.
Два бойца без спешки подошли и взяли за руки и ноги своего невезучего сослуживца и приподняли над землей. Раздался тихий щелчок и тут же характерный хлопок. Никто не успел среагировать, это по паспорту запал Кавешникова горит три секунды, а по факту всякое бывает.
Одна из двух машин оказалась серьезно повреждена взрывом неизвестной мины большой мощности, скорее всего противотанковой. Все выжившие уехали в одном грузовике, сложив себе под ноги как целые тела, так и собранные по полю фрагменты своих камрадов. Такая война была им в новинку и не сказать, что эти новости их радовали. Самым старшим оказался гефрайтор-водитель, которому пришлось сначала устно докладывать о случившемся, а потом
