Господин следователь - Евгений Васильевич Шалашов
И с помывкой тоже свои дела. У хозяйки имелась баня, купленная покойным мужем вскладчину с соседом. Хочешь мыться — набирай воду, тащи дрова и топи. Но, опять-таки — дрова деньги стоят, да и воду носить надо. Мальчишки-квартиранты предпочитали ходить в городскую баню. В общем зале недорого — полкопейки.
А вот у меня не было никакого желания топать в общественную, то есть в общую баню, пусть там есть и отдельные нумера. И дрова с водой носить влом, да и несолидно как-то. Но, опять-таки — если заплатить денежку, то все вопросы можно решить.
Вернувшись домой, застал хозяйку ставящую самовар. Ну да, ей идти гораздо ближе, нежели мне.
— Иван Александрович, не хотите лафитничек?
Лафитничек? А, типа, рюмочки.
— Нет, спасибо. — отказался я. Похмелье, если у меня и было, за время службы все выветрилось.
— Как знаете. Мой, супруг, Царствие ему небесное, когда после вечеринки приходил, всегда с утра себе лафитничек требовал для поправки головы. А что на завтрак прикажете?
И что бы такое приказать-то? Не знаю.
— Может, яичницу с салом?
— Иван Александрович, так вы вчера яичницу на завтрак заказывали и позавчера, — укоризненно сказала хозяйка. — Этак пойдет, вы кукарекать начнете.
— Главное, чтобы яйца не стал нести, — усмехнулся я.
— Так яйца нести — дело полезное, но если кукарекать примитесь, то соседи ругаться станут.
Мы оба немного посмеялись. Вообще, с хозяйкой у меня установились достаточно дружеские отношения, но не настолько, чтобы они перешли в панибратские. А еще я углядел, что она не такая и старая, как мне показалось вначале. Напрямую спрашивать женщину о возрасте я не стал, но кое-что сопоставил. Вдова коллежского асессора как-то упомянула, что муж был старше ее на двенадцать лет, а умер он в сорок пять. И случилось это пять лет назад. Хм… Получается, что моей домовладелице всего лет тридцать семь-тридцать восемь? По меркам моего времени — еще молодой возраст. Да и здесь, если бы снять ее вдовий платок, нарядить в приличное платье, то…
Нет, нужно отогнать такие глупые мысли прочь. Наталья Никифоровна — женщина строгая. Начну подкатывать, придется искать другое жилье. А кухарка из моей хозяйки отменная.
Сошлись мы на блинчиках со сметаной.
Я прошел в свою комнату, переоделся в домашнее. То есть — снял сапоги, сунул ноги в тапки, скинул с себя сюртук, позволив себе остаться в жилетке, накинул сверху халат. Завести бы себе треники какие или, за неимением таковых, шаровары. Наталья Никифоровна как-то обмолвилась, что ее покойный супруг мог ходить в доме в одном только нижнем белье, а если приходил кто — напяливал халат. Мне в кальсонах и нательной рубашке, пусть и прикрытых халатом, расхаживать перед чужой женщиной неприлично. В той жизни я мог позволить себе ходить по своей квартире в футболке и трусах. Это если тещи не было.
Завтракал я в своей «гардеробной». Хозяйка откуда-то притащила круглый стол и теперь у меня имелась собственная столовая. А что, не будет же целый коллежский секретарь принимать пищу в кабинете или на кухне?
Блины, как всегда, замечательные, чай вкусный. В заварку, как я выяснил, хозяйка добавляла траву, которую она называла лабазник. Не знаю, что это за растение, но мне нравилось, хотя раньше не слишком-то жаловал травяные чаи.
Похвалив хозяйку, пошел в кабинет писать родителям письма. Казалось бы — на службе времени предостаточно, но там почему-то писать личные письма не хотелось. Видимо, обстановка не та.
Только я разложил на столе лист бумаги, открыл чернильницу, как услышал, что в прихожей раздался чей-то мужской голос.
И тут, без стука, распахнулась дверь в кабинет (и спальню, кстати) и в дверном проеме появился незнакомый мужик. Судя по грубым сапогам, армяку и войлочной шапке — из крестьян. А следом за ним шла хозяйка и что-то пыталась ему толковать, но крестьянин только отмахивался.
— Я тут комнату хочу снять, — заявил мужик, даже не поздоровавшись.
Я оторвался от письменного стола и пристально посмотрел на мужика. Тот, не смущаясь, снова сказал:
— Так я комнату снять хочу.
— Милейший, а тебя стучать не учили? А кто здороваться будет?
Мужик поспешно снял шапку, перекрестился на образ Николая Угодника, потом сказал:
— Здрасьте вам, господин хороший. Я Платон Аникеев, из Абаканова. Староста я тамошний, маслобойка у меня своя. Хочу, понимаете ли, чтобы мои детки в люди вышли, образование получили.
— Желание похвальное, — согласился я. — Только не пойму — я-то тут при чем?
— Так вот я и говорю — я своим мальчонкам хочу тут комнату снять.
— Наталья Никифоровна, я что-то не понял, — уставился я на хозяйку. — Мы разве с вами не договорились?
Хозяйка махнула рукой и с досадой сказала:
— Я Платону уже битый час, как талдычу — не сдаю я нынче комнаты. Если бы сдавала, то в правлении училища мой адрес был, а я нынче свой адрес не оставляла. Стало быть — не должны никого ко мне отправлять.
— Ну был я в правлении, адреса дали, а что такого? — вытаращился мужик. — Я в прошлом годе у хозяйки эту квартеру снимал для своих мальцов, чего бы и в этом не снять? Слышал, что у Натали Никифоровны один только барин и квартирует, а места у нее много.
— Комнаты я у нее уже снял, деньги уплатил, — сообщил я, хотя и не понимал, чего оправдываюсь?
— Так деньги ваши я вам до последней копейки верну, — обрадовался мужик. Вытащив из-за пазухи какую-то бумажку, радостно потряс ею в воздухе. — Вот, два рубля прямо щас за нынешний месяц отдам, а все остальное в конце года.
Присутствие упрямого мужика из Абаканова начало раздражать. Но все-таки, еще не до такой степени, чтобы выкидывать его силой или начать орать. К тому же — это трудящийся, крестьянин.
— Комната эта дороже стоит, — усмехнулся я. Я заплатил за обе
