Цеховик. Отрицание - Дмитрий Ромов
Эти прекрасные слова ласкают мой слух. Бьют куранты и по случаю Нового года нам с Наташкой тоже наливают немного шампанского. Начинается «Голубой огонёк» и на экране мелькают пары, танцующие вальс.
— А почему у вас до сих пор телевизор чёрно-белый? — пьяно интересуется участковый, но ему никто не отвечает.
— А пойдёмте гулять! — предлагает Наташка.
— Вот и правильно, — говорит тётя Валя. — Надо погулять. Там столько миру наверное сейчас.
— Я не пойду, — отвечает Рыбкин. — Буду хоккей ждать. После «Огонька» ЦСКА с Канадцами играют.
— Это ещё нескоро, — говорит мама. — Успеем прогуляться.
— А я с удовольствием погуляю по праздничным улицам, — соглашается отец.
— Настоящие мужики, — кривится участковый, — не на прогулки с бабами ходят, а хоккей смотрят.
Видно, что Наташке очень неудобно за вышедшего из берегов папеньку, но мне его совсем не жалко.
— Настоящие мужики боевые награды получают, а не водку кушают, — замечаю я. — Тем более сейчас и возможность появилась. Афган ждёт настоящих мужиков.
— Егор! — одёргивает меня мама.
Феноменальная у меня способность заводить друзей. Но это по жизни так. Рыбкин смотрит на меня тяжёлым взглядом и тихонько бросает:
— Щенок…
Наконец, мы все встаём из-за стола и идём гулять в сторону главной площади города. Идёт и недовольный участковый. Народу много, кругом веселье, огни, люди поздравляют друг друга с праздником. У ёлки на площади большая горка и очередь из желающих покататься.
Мы с Наташкой становимся в эту очередь, и она берёт меня под руку. Не иначе, как шампанское в голову ударило. Взрослые остаются стоять в сторонке.
— Егор, а ты меня зачем тогда поцеловал? — спрашивает она.
Зачем? Не поцеловал, вообще-то, а чмокнул…
— Чтобы ты такой серьёзной не была.
— Только для этого? — разочарованно тянет она.
— Ну а для чего ещё люди целуются? — удивляюсь я.
— Да ну тебя, — она улыбается. — А ты на «Синьора Робинзона» ходил?
— Вчера ходил. А ты?
— Нет. И что, там эта негритянка прямо голая ходит?
— Ага, — смеюсь я.
— Красивая она?
— Егор!!! Сзади!!! — вдруг слышу я крик!
Я резко оборачиваюсь и вижу пробирающегося ко мне отца. Шапка слетела, а он, не обращая внимания расталкивает людей и движется ко мне сквозь толпу.
Я озираюсь, но не могу понять, что или кого он увидел. Из-за плотно обступающих нас людей мне не видно, что именно там происходит. Продолжая осматриваться я машинально задвигаю Наташку себе за спину.
И лишь, когда отец практически добирается до меня, группка парней расступается, и я вижу… Джагу. В его руке нож. Он замахивается и в ту же секунду перед ним появляется папа.
9. Из огня да в полымя
Время имеет возможность ускоряться или затормаживаться. Только вот управлять его скоростью я так и не научился. В этот момент мир вокруг меня ужасно замедляется, как киноплёнка. Как будто все мы переключаемся в режим слоу мо или погружаемся в сон, когда пытаясь что-то сделать, никак не получается сдвинуться с места.
Единственная мысль — скорее. Я бросаюсь вперёд, пытаюсь оттолкнуть отца, выбить его с линии удара, но всё получается безумно медленно. А вокруг толпятся радостные люди. Их растянутый, как заевшая магнитная плёнка, гомон сливается в неразборчивый гул, а в голове, с пронзительным свистом пролетают мины.
Я слишком медленный, ужасно и нестерпимо медленный. И я не успеваю. Батя начинает проводить захват, но кто-то случайно подталкивает его и он наплывает на Джагу, на его руку. Медленно и вязко, словно вокруг нас густой кисель. Отец плавно вздрагивает и обмякает, отшатываясь и вмиг теряя жизненную силу и открывая мне путь к врагу.
Глаза Джаги ничего не выражают, челюсти сжаты, он сосредоточен, он просто делает дело. Но его цель я. И задание своё он провалил. Он смотрит на меня с безразличием и начинает поворачиваться, чтобы уйти.
Но это уж вряд ли. Не сейчас! Я налетаю сзади, обрушивая на него всю свою ярость. Бью локтем в затылок и снова, как и в первую встречу, выламываю руку. Но только теперь никакой пощады. Мы падаем на лёд. Он, кажется, орёт и воет от боли, но меня переполняет гнев, он клокочет и кипит внутри. Как когда-то раньше, когда я ещё не умел его контролировать.
Я будто открываю ящик со злыми духами, а они, вырываясь, подхватывают меня и несут по диким волнам безумия. Были у меня раньше такие проблемы. Были! Я хватаю Джагу за волосы на затылке и несколько раз бью мордой об лёд. Красное ледяное крошево разлетается в стороны, толпа расступается и кто-то хватает меня за руку.
— Хватит! Убьёшь!!! — кричит этот кто-то и оттаскивает меня от поверженного и растерзанного зверя.
Сейчас я и сам, как зверь. Я обвожу безумным взглядом окружающих и вижу застывший ужас в глазах Наташки и мамы. А ещё вижу бледного и перепуганного Рыбкина.
— Всё, хватит! — повторяет он. — Он не убежит…
— Скорую! — хриплю я.
— Здесь они, уже здесь!
Действительно, к нам бегут санитары с носилками и врач с чемоданчиком, а площадь озаряется синими всполохами «скорой помощи» и милицейских машин.
— Во вторую спец! — кричу я врачу. — Скорее! Она ближе всего!
— Да-да, сегодня она дежурит, — отвечает он.
Больница находится метрах в трёхстах отсюда.
Когда отца заносят в машину, я тоже забираюсь в серую «буханку» с красным крестом и протягиваю руку маме.
Отец в сознании. Он старается делать вид, что ничего страшного не произошло. Но лицо его мертвенно бледное, а губы совершенно синие.
— Всё нормально, — пытается улыбнуться он.
— Тихо, помолчите! — строго говорит врач и вкалывает ему что-то в вену. Санитары, зажимают рану.
— Проникающее ножевое в брюшную полость! — почти кричит врач, когда мы оказываемся в санпропускнике.
Отца быстро перекладывают на каталку и увозят в операционную. Медсестра, записав все данные, тоже убегает и возвращается примерно через полчаса.
— Можно нам пройти в отделение или куда там, поближе к операционной? — спрашивает мама.
— Нет, туда вход запрещён, — качает головой сестра. — Вам туда нельзя.
— Но как нам узнать, каково состояние Брагина?
— Это вам только хирург сообщит, но сейчас он оперирует, и операция будет долгой, так что идите домой. Звоните потом, он вам всё скажет.
— Вы что! Мы же там с ума сойдём! — возражает мама. — Позвольте уж нам здесь остаться.
— Да здесь даже места нет, где вы хотите ждать?
— Ну вон же стулья, мы там и посидим, —
