Красный Барон - Виталий Сергеевич Останин
Сразу за которой швырнул в противников свою личную наработку — крохотный, сжатый до предела, шар огня, который при столкновении давал объемный и очень мощный взрыв. Таких «искр» он мог выдать не больше пяти, потом перед глазами начинали летать белые мухи, а на шестом сознание отключалось от чрезмерной нагрузки.
Но и одной должно было хватить, чтобы разметать вражеских бойцов, до сих пор нагло и уверенно стоящих посреди дороги. Однако, этого не произошло. Один из неизвестных выставил вперед руку, и шар огня изменил направление, улетев куда-то вверх.
«Сверх!» — зло подумал капитан. И начал гвоздить из автомата, целя врагам в ступни.
По опыту общения с Олесем, который тоже практиковал такую защиту, он знал, что крепче всего она в центре построения. А вот по краям снижает прочность. И ее вполне можно пробить автоматной или даже пистолетной пулей. Если, конечно, псион, не слишком сильный.
Но этот оказался очень мощным. Пули лишь бессильно отскочили о щита, не попав ни в одного из незнакомцев. Зато своим ответным огнем, они заставили капитана вжаться в землю. Он только и успел заметить, как упал проводник.
«Водилу, наверное, тоже уже убили!» — успел подумать Алексей.
В этот момент его укрытие взлетело в воздух. Вся машина, тонны четыре веса, повисла, будто не весила ничего. Держал ее на весу, не прикасаясь к ней руками, тот же человек, что отклонил огненный заряд офицера.
Вслед за машиной, из рук Василевского вырвался автомат. Пальцы сами разжались, а оружие, словно магнитом, притянула к ржавому дну грузовичка. Первые секунды он ждал выстрелов, понимая, что теперь от врагов его ничего не защищает. Но их не было, и вскоре он рискнул поднять глаза.
В метре от него стоял рыжебородый европеец в шальварах и защитного цвета куртке. Голову он, как банданой, обмотал арабским платком.
— Вставай! — по-русски, но с сильным британским акцентом произнес он. — Если хочешь жить, вставай.
Молодому человеку ничего не осталось, кроме, как подчиниться. Утвердившись на ногах, он с вызовом посмотрел в лицо британскому сверху — поверхностная маскировка его ничуть не обманула.
Разглядел он и его спутников. Все, как один, европейцы, ни одного пуштуна или панджабца среди них не было. Белые лица, тронутые загаром, светлые волосы, торжествующие улыбки.
— Мы советские подданные! — начал говорить Алексей. — Мирные инженеры. Вы ответите…
— Ты советский офицер. Капитан, если я правильно помню. — отмахнулся рыжий британец. — И твой друг переводчик тоже военный. Мы знаем, кто вы. Не трудись лгать.
— Между нашими странами нет войны.
— Вот тут ты ошибаешься, парень. Ты ехал в полевой лагерь, чтобы учить дикарей держать оружие. Знаешь против кого?
Василевский не стал отвечать. Врагам было все о нем известно, значит это не случайное нападение, а вполне спланированная, и прекрасно проведенная диверсионная акция. Непонятно только — ради чего. Ни он сам, ни его коллега, не были настолько важными фигурами, чтобы по их души послали целый британский спецназ.
— Ты пойдешь с нами, капитан. — рыжий кивнул одному из своих людей, и тот вышел вперед, держа в руках браслеты-подавители. — Не советую бежать. Нам нужен один советский офицер, но в этих горах можно отыскать еще кого-нибудь.
— Зачем?
— Я все объясню по дороге. И даю тебе слово офицера, если ты будешь сотрудничать, останешься живым. И через несколько месяцев сможешь вернуться домой.
Больше всего Алексею захотелось ответить что-нибудь глупое и героическое. Мол, не на того напали, или что-то вроде этого. Чтобы сразу после этого очередь и темнота, а не плен, бесчестие и позор. Но тут он вспомнил одного из преподавателей в училище, который говорил будущим офицерам: «Умереть за великое будущее очень легко. Гораздо сложнее за него жить».
Британцы что-то затеяли в Афганистане. Что-то серьезное, раз не побоялись в открытую нападать на советских офицеров. И он, капитан Василевский, может попытаться узнать, что именно. Шансов немного, но ведь всегда лучше попытаться и пожалеть, чем жалеть, что не попробовал.
— Ладно, Смитти или как тебя там. — Алексей сплюнул под ноги британцу и протянул вперед руки. — Одевай свои железяки. Посотрудничаем.
Глава 13
Удивительное дело, но второй раз вернувшись в Анапу, я почувствовал себя дома. Понимал головой, что я тут не родился, не вырос, и мама Виктора, живущая в небольшом двухэтажном домике, не моя мама. Вообще, другой мир, если что. Но радовался, будто капитан дальнего плавания, ступивший на родной берег.
Южное солнце по-осеннему ласкало плечи, пичуги неутомимо сообщали, как они рады этому новому дню, а я шагал по тихим улочкам курортного города, и балдел от состояния покоя и какого-то совершенно законченного счастья.
Дома я находился уже второй день. После операции со взятием языка, на дальневосточной базе пришлось проторчать еще около недели. Ученые собирались выдоить из первого пленного саварана максимум, а переводчик имелся только один — я. И, хотел этого или нет, приходилось работать не по профилю. Заодно и сам язык подтянул. Не слишком хорошо, но на уровень «имя, звание, номер воинской части» точно вышел.
Черный Камень так из стазиса не вышел, буравать ткань пространства-времени нашей группе пока запретили на самом высоком уровне, и вскоре статус «боевого дежурства» сменился обычным несением службы. А потом еще и отпуск выдали. Всего на несколько дней, но у меня получилось выбраться в «родной» город.
Произошло это по причине того, что у Любы начались «эти дни». Нет, не женское недомогание, как кто-то подумал. Просто раз в несколько месяцев характер Зимы-Мамы вдруг начинал меняться с обычного стервозного на совершенно невыносимый и взрывной. По словам Данила — особенность организма после первого пробуждения, которой бедная женщина никак не могла управлять.
Единственным выходом из ситуации было дать ей перезагрузку. Сменить быт сверха на несколько дней жизни обычного человека. Как правило, Люба просто выбиралась в горы на неделю, где отдыхала от людей и от своей супергеройской личины. Но в этот раз она почему-то пожелала поехать на курорт.
Командование, понимавшее, что еще несколько дней, и по базе можно будет перемещаться только короткими перебежками, естественно, решило пойти на встречу всесоюзному герою. И отправило от греха подальше к морю. А я прицепом пошел. В смысле, Люба вдруг вспомнила, что я родом с Анапы, и заявила, что я стану ей отличным гидом и собутыльником.
Так я попал домой.
Первый день был очень насыщенным. Мамины чебуреки, прогулки по морю, милая и совершенно на себя непохожая Зима. Последняя натянула на себя легкое летнее платье, юбка у которого была такой длины, что бедные мужики на набережной чуть себе шеи не посворачивали.
Фигурка у девушки была просто потрясающей, и даже я, зная, что за личиной этой очаровательной «студентки», скрывается один из самых опасных людей мира, не мог оторвать от нее взгляд. Сам того не замечая, принялся за ней ухаживать и первый наш день закончился закономерно — в гостиничном номере.
— Ты только не надумай себе ничего. — на утро произнесла эта нимфа. — Просто курортный роман, понял? Здоровые желания молодого организма.
— Да что, ты, Люба! — замахал я руками в ответ. — И в мыслях не было! Какая романтика в наши-то годы?
За что был наказан жестким ударом в бок и отправлен за кофе. Сама же девушка, ничуть не стесняясь наготы, повернулась набок и продолжила нагло спать. И теперь вот я шагал по утренним улицам, выискивая по дороге кафешки, которые бы уже открылись в семь тридцать утра. Пока таковых на моем пути не встречалось.
Говоря о том, что совсем не запал на коллегу, я безбожно врал. Казалось бы — мне восемьдесят, ей — еще больше, о каких чувствах можно говорить? Но так могут рассуждать только молодые люди, которые в силу небольшого жизненного опыта уверенны, что у стариков пропадают желания делать глупости. И что они все из себя умудренные, мудрые и осторожные.
Полная фигня! С возрастом исчезают только возможности, но никак не желания. Последние-то как раз остаются — я, например, и после пятидесяти считал себя примерно двадцати, ну максимум, тридцатилетним мужчиной. А порой и вовсе мальчишкой, особенно, когда на поводу у эмоций шел.
Да даже та история, после которой я тут оказался — постановочное нападение на «несчастную» девушку — что это, если не уверенность старого дурака, что он и на восьмом десятке способен навалять группе бандитов?
А Люба мне нравилась — глупо это
