Экспансия - Алексей Леонидович Янов
Пленных кнехтов, новгородцев и бояр-бунтовщиков в тот же день, точнее под вечер, перекололи копьями – моим пикинерам надо было набираться соответствующего опыта. Ведь убить человека – это не то же самое, что разить учебное чучело. Трупы скинули в Днепр.
Казнил бояр-бунтовщиков я без всякого сожаления. Попадись мне в руки князья – и их бы недрогнувшей рукой порешил.
Сейчас боярство на Руси цветёт и пахнет, как сорняк на разлагающейся куче, в которую быстро превращалась ранее централизованная Киевская Русь. Князья, отринув всякий здравый смысл, с умилением и всё нарастающей скоростью продолжали самозабвенно дробить русские земли. А бояре этим обстоятельством вовсю пользовались, руководствуясь простой логикой: чем больше князей, тем больше при них обретается ближних бояр, наделяемых князем властью и землёй. Хоть в этом отношении монголы сделали благое дело – физически сократили количество князей и пару столетий выдавали ярлык на великое княжение индивидуально конкретному князю, что очень в дальнейшем поспособствовало централизации складывающегося государства – Московской Руси.
А так, если бы, конечно, не нашёлся Александр Македонский местного разлива, вроде тех же Ярослава или Мономаха, способных устранить своих соперников-князей и объединить русские княжества в единое целое, то уже на начало четырнадцатого столетия Русь имела бы все шансы встретить полной развалюхой! Превратясь, на радость соседям, в несостоявшееся государство, в некое аморфное образование, начисто лишённое какого-либо единства, кроме религиозного. Да и то те же галицко-волынские Романовичи не по-детски заигрывали с Римом. Даниил Галицкий даже умудрился некоторое время пробыть, с благословления католической церкви, королём.
Расположившись на ночь в Ильинском конце, я велел провести допрос пленных дружинников из числа боярско-купеческой служни. Те из них, кто не пожелал мне присягнуть, были отправлены на убой, остальных перевёл в ратьеры – в свою формирующуюся конницу.
Также удалось доподлинно установить, что князья Ростислав Мстиславич и Владимир Андреич вместе с некоторыми своими боярами-прихлебателями сумели уйти на ладьях. В этом, откровенно говоря, был мой косяк. Перед началом боя о лодках, имеющихся у неприятеля, я даже и не вспомнил. Всё-таки от убытия пары сотен пехотинцев-гребцов я бы сильно не обеднел, но даже одна-единственная галера была способна нагнать, а потом и проредить всю эту удравшую из Смоленска флотилию.
– И на том спасибо, с драной овцы хоть шерсти клок, – вздохнул я удручённо.
– Княже! – недоумённо вздел вверх брови Перемога. – Уплыли князья – да и чёрт с ними! Главное, великокняжеский Смоленский стол теперь станет твоим! А ты вздумал грустить! Гоже ли это?!
– Владимир Андреич чудом избежал смерти, под ним была ранена лошадь, говорят, и сам князь, когда удирал, болезным выглядел, – решил подсластить мне пилюлю и поднять настроение Бронислав.
– И пехотинцы в Ильинском конце молодцы, – включился в разговор Клоч, завуалированно нахваливая своего подчинённого комбата-4 Аржанина. – Мало того что не пустили дорогобужца к себе, так ещё и вылазку устроили, и славно ратились с немцами и прочими бегунами.
– Через две седмицы, Анфим, готовь галеры к отплытию!
Все присутствующие недоумённо уставились на меня, а я продолжил развивать свою мысль:
– А что такого? Пройдёмся по следам изменников. Заодно я все уделы и вотчины предателей под свою руку возьму. Избавим Смоленское княжество от гнили!
Последними моими словами была прорвана плотина, и словесный поток закружил всех присутствующих чуть ли не до утра. Но прежде чем отправиться за головой Ростислава Мстиславича, высокое собрание военачальников решило сначала искоренить в Смоленске всю крамолу и официально посадить мою тушку на великокняжеский Смоленский стол. Эти мероприятия, по их мнению, были крайне необходимы, чтобы в походе не переживать за свой тыл. Взвесив все «за» и «против», мне оставалось только согласиться с их доводами.
На следующие сутки после одержанной победы мы в составе отряда ратьеров перебрались на главную Торговую (Вечевую) площадь города. Над Смоленском гудел вечевой колокол. Смоляне с любопытством вглядывались в противоположный берег Днепра, где к мосту приближались марширующие колонны панцирной пехоты. Несмолкаемые ни на секунду говор, крики, ругань, вопросы, смех и шутки горожан распространялись по воздуху, заполняя собой всё пространство вокруг невнятным гулом, похожим на рокот волн.
Быстро «переобувшийся» посадник Артемий Астафьевич имел глупость остаться в столице. И сейчас, взобравшись на помост, он что-то громко вещал народу, вроде как расписывал всем собравшимся перипетии недавней битвы.
В первых рядах стояли священники с иконами и хоругвями, за ними возвышались многие из числа сбежавших из столицы во время бунта бояр с купцами, массово нагрянувшие сегодня с утра в город. За спинами вельмож шумно толпился простой народ. И тут по моей команде в открытые ворота Старого Окольного города рысью устремились ратьеры. Воротные стражи не успели как-то прореагировать. Со всех сторон послышались испуганные крики, вскоре перешедшие в рёв и стон, людское море заволновалось.
Уже почти столетие резиденция смоленских князей была вынесена за пределы детинца и Окольного города. Княжеские войска в городе на долговременной основе тоже давно не размещались. Эти традиции, истово поддерживаемые смоленским боярством, я был намерен здесь и сейчас сломать.
– Я здесь полновластный князь! – что есть мочи, громко прокричал я, поднявшись в конских стременах. – И никто более и никогда не посмеет мне указывать, где я должен держать свои войска и откуда править княжеством! Я здесь высший закон, я здесь главный порядок. Вот вам моё слово! Кто пойдёт против моей воли, против моего слова – мигом лишится головы! С сего дня я запрещаю созывать вече!
Первые мгновения над площадью царило безмолвие, никто не решался перечить княжескому слову. Посадник, новый тысяцкий (старый – Михалко Негочевич – погиб во вчерашнем бою), кончаковские старосты и сотники, другие бояре и купцы, сбившись в кучки, тоже молчали, поражённые услышанным. Но было заметно, что лица горожан после моего показательного демарша, совмещённого с публичным выступлением, сразу приняли угрюмый, настороженный вид. В открытую выражать недовольство пока никто не решался, только перешёптывались, недовольно стреляя по сторонам глазами.
Вдруг на помост взобрался боярин Юрий Нежданович, отсутствовавший вчера в городе. Он торговал воском и льном с немцами. Предварительно отвесив народу поясной поклон, боярин что есть силы, громко закричал, обращаясь к собравшемуся на площади народу:
– Господа и братие! Земля наша стоит испокон веку на правде и вече, а князь хочет нашу святую старину, наш покон похерить! Не бывать тому!
