Распутин-1917 - Сергей Александрович Васильев
Двести лет, со времён войн с беспокойным Карлом ХII, Аланды, взятые на шпагу у шведов, служили форпостом России на северо-западе в Скандинавии, намертво запирая Ботнический залив, пока революционеры не начали торговать территориями в обмен на собственное международное признание. Но это будет позже. А сегодня, в январе 1917, Аланды ещё принадлежат России. Тут начинается империя и, быть может, именно поэтому сердце трепещет в такт андреевскому флагу над канонеркой, несущей брандвахту.
Причал, к которому пришвартовался пароходик, был не столь величественен и монументален, как скалистые берега, что не омрачало торжественности момента возвращения на Родину. Прогибающиеся под ногами сходни, под которыми хлюпала вода и шуршала ледяная крошка, упирались в потемневшие от времени, изрядно изношенные балки пристани с обшарпанными перилами, не знавшими кисти маляра с момента начала своей нелёгкой пограничной службы. Неказистость и неряшливость внешнего вида портового хозяйства, особо бросающаяся в глаза после шведской педантичной аккуратности, органично дополнялась потрясающим либерализмом пограничной стражи и таможенников, весьма формально относящихся к проверке прибывающих.
“И это в воюющей стране,” — пробормотал Распутин, пряча в карман липовые документы, на которые пограничник едва кинул взгляд, и беря в руки саквояж, который даже не попросили предъявить к осмотру. “Всё-таки бардак — это наше национальное достояние…”
Пока из чрева парома разгружались почта и багаж, палубная команда наводила порядок в помещениях, а пассажиров — нордических финнов и шведов — разбавляла говорливая публика из Питера и его окрестностей, Григорий успел обзавестись приличной пачкой свежих газет, вернулся в салон первого класса и жадно, с головой погрузился в чтение, забыв на какое-то время про свою спутницу.
— Думаешь, там найдется нечто более важное, чем показания Ашберга и Ганецкого? — ревниво произнесла Ревельская, надув губы и заглядывая через плечо Григория.
— Солнце моё! Я тебе уже говорил честно и откровенно, как шпион шпиону — четыре пятых разведывательной информации добывается из открытых источников. Вот смотри, что пишут Петроградские Ведомости от 14 января 1917(*) года:
“Только у нас в годину исключительного народного горя наблюдается исключительная вакханалия цены на предметы первой необходимости, как точно рассчитанный план загасить народную энергию и патриотизм и вызвать тяжелую внутреннюю смуту. Либеральные купцы и промышленники на общегосударственном бедствии набивают себе карманы. Глядя на бар, ошалели у нас и мужики, предпочитающие закапывать в землю, но не продавать по установленным ценам, хлеб».
Распутин отложил в сторону первую газету, развернул следующую.
— А вот «Русское слово» в редакционной статье в поисках ответа на извечный вопрос «Кому на Руси жить хорошо», опираясь на краткие финансовые отчеты о результатах крупных промышленных предприятий за прошлый год, приходит в недоумение от обнаруженных сведений.
«Они прямо ослепляют и оглушают. Оказывается, что для русских промышленников нет и не может быть большего счастья, как подвизаться во времена общего государственного и народного несчастья. Они должны приносить горячие моления за ниспослание небом войны и ждать всеми силами возможно долгого ее продолжения. Они делают за разными кулисами, в обществе разных лицедеев под аккомпанемент пушечного гула великолепные, грандиозные операции и прямо давят замученное великими бедствиями и экономическими недомоганиями население своими сказочными барышами. Теперь время изворотливых и счастливых единиц. Единицы, засучив рукава, чинно и с полным достоинством обирают с небывалым успехом и триумфом все 180 миллионов русского народа. Это проходит у нас незаметно, но это как Божий день ясно, когда вы заглянете внутрь упомянутого, промышленного эдема и хотя бегло разберетесь в нем». Далее автор приводит конкретные примеры крупных промышленников, которым удалось заметно увеличить свои капиталы за время войны: «Скромные, умеренные барыши больших капиталистов в прежние годы, — прибыль в 8, 10, 12 %, — почти совершенно выходит из моды. Их заменила подавляющая, можно бы сказать, развращающая доходность больших окладочных денег. Теперь, заурядная их прибыль в 70, 80, 90 %…"
Распутин подчеркнул ногтем последнюю строчку, придвинув газету Анне.
— Вспомни, что нам поведал банкир насчёт сверхприбылей российских коммерсантов. Где, в каких банках она складируется, кем контролируется и на что направляется? Оцени красоту игры! Россию валят, оплачивая этот процесс деньгами, вырученными от грабежа России, вывезенными из России её собственными подданными и возвращаемыми обратно в виде коррупционных взносов нужным людям и оплаты услуг профессиональным заговорщикам. Ну разве не прелесть? А теперь берём показания нашего банкира, стыкуем с показаниями Ганецкого, прикладываем к ним вот эти академические сводки из официальных газет. И вся конспирология сразу же обрастает наименованиями, фамилиями, цифрами, которые можно проверить, не выезжая из Питера. Вот смотри, как всё чётко и понятно изложено:
“Акционерное общество меднопрокатного завода какого-то Розенкранца, например, при основном капитале в 10 милл. имело чистой прибыли семь миллионов. Товарищество мануфактуры какой-то А. Каретниковой, орудуя капиталом в 3,7 миллионов, нажило чистой прибыли 2,4 миллиона. Годичная прибыль почти равнялась капиталу, от которого она произошла… Тверская мануфактура бумажных изделий, например, получила прибыли 10. миллиона при капитале в 6 милл. Товарищество латунного завода, распоряжаясь капиталом в 10 милл., нажило на нем прибыли почти 16 миллионов <…>» и так далее…
«Вот, — заключает автор, — кому на Руси жить хорошо»:
"Пока Россия, «обобранная экономической и политической разрухой ходит по земле босиком, её крупная промышленность в красных сапожках щеголяет». «Из затраченных государством на войну десятков миллиардов рублей более половины находится в распоряжении торгово-промышленного класса»
— Всё это, конечно, хорошо. Точнее — ничего хорошего, — задумчиво произнесла Анна, вертя в руках печатный листок. — Но здесь не сказано о чиновниках правительства, ни слова о наших банкирах, что вообще непонятно, ибо их участие в грабеже казны и населения видно невооружённым глазом.
— Это тебе сейчас понятно, после задушевных бесед с Ганецким и Ашбергом. А раньше? Да, вроде бы всё очевидно и лежит на поверхности, но пока в факты не ткнули носом, общественная слепота продолжит торжествовать. Кто-то не видит никакой связи финансистов с властью, кто-то видит, но считает её несущественной. А есть и те, кто всё прекрасно понимает, но молчит вполне осознанно… Ну как же газетчики будут писать про тех, кто является их хозяевами или кредиторами, имеет административную власть? Сейчас вся наша с тобой самодеятельность — только смальта для мозаики. Это всё ещё предстоит сложить и показать во взаимосвязи, и то, не уверен, что поверят, во всяком случае сразу…
— Но каким образом ты её покажешь? У
