Восхождение язычника - Дмитрий Шимохин

— Да как ты разговаривать так посмел, ерохвост[4], на кой вы его притащили?

— Там и его бросить надо было, товарища, на поживу зверью? Словами я разговариваю, как прошедший испытание, я и все, здесь находящиеся. Мужи мы.

К мужику, который пинал труп Тишило, подошел другой, старше и солиднее. С бородой, заплетенной в косу, и с боевым топором за поясом. На мой взгляд, он был старше сорока, может, и по более. Он положил руку, успокаивая мужика, который весь покраснел и готов был вот-вот сорваться в мою сторону, дабы призвать к ответу за слова, которые он посчитал оскорблением.

— Охолоните оба, ишь, распетушились. А ты убери лук, не след оружие на своих поднимать.

— Свои? — в моем голосе так и звучала ирония.

— Рядом с вами лежит мертвый Тишило, он свой. Он жизнью свою отдал, пожертвовал ею в бою, он не увидит свет солнца, он не возьмет в руки своего первенца, он не пойдет с нами в бой больше. Те, кто рядом со мной, — я обвел рукой парней, — те несли его на плечах. Они свои. Ты не пинаешь мертвого и не оскорбляешь, ты свой, а он какой свой? Чем ему Тишило помешал-то, за что он его так?

Над берегом плыло молчание. Почти весь народ находился рядом и слышал мои слова. Они думали. А ты, дядя, выкручивайся теперь, как хочешь, явно за мужиком слава пойдет о поругании мертвых, недобрая слава, не знаю уж, кто он тебе.

— Так и хоронити, а вы что, начали животы набивать, ишь какие, — ответил он.

Спорить сейчас, наверно, лишнее, только испорчу о себе впечатление. Так что я лишь молча кивнул и снял с лука тетиву, а после все-таки ответил:

— Займемся.

Мужчина развернул своего товарища, а после и сам развернулся пошел к ладьям. Спустя пару шагов повернулся вновь к нам и заговорил:

— Молодец! А ты чьих будешь? А то уж больно лико знакомо.

— Яромир я, свободный муж, сын Велерада, внук Деяна и правнук Рознега.

— О как! Знаком с твоим прадедом. Да и деда знавал: ох и лютый был Деян в бою, да и в жизни, за то и погиб, — отвернувшись и придерживая за плечо своего товарища, отправился к ладьям.

Тяжко вздохнув, обвел взглядом ребят, которые собрались подле меня. Многие выбрасывали камни, которые до этого подняли.

— Ох и выдерет меня тятя[5], — грустно пробормотал рядом стоящий Гостивит.

— Ага, выдерет, — таким же тоном добавил Дален.

И после их слов я понял, что они правы. И меня Велерад тоже выдерет за такое действо. Вновь грустно вздохнул, что ж, бывает.

— Ну что, обряд для Тишило готовить будем, — пересилив себя и отогнав мысли о будущем наказании, обратился к ребятам.

И понеслась подготовка. Сбор дров для костра и камней, дабы обложить и сделать подобие лодии, в которой будем сжигать тело Тишило.

В процессе подготовки погребального костра явились наставники, ведя пару ребят, которые не были расторопны и попали к ним под руку.

Валуй сразу начал выяснять, что произошло, и после услышанного, разглядывая гоблина, под нашими весьма недружелюбными взглядами согласился, что Тишило прошел испытание и достоин почестей. Для нас это было важно.

Вечер, солнце садится за горизонт.

Тишило покоится на большой куче дров, с меня высотой, и это все обложено камнями в форме лодии. Дрова пропитаны маслом, чтобы быстрее разгорелись. Долго думали с ребятами, кому доверить поджечь: Далену которого спас Тишило, или его другу Крою. Решили, что пусть все-таки будет Крой. Столько лет дружили, и один друг проводит другого.

Крой выхватывает факел из костра. Шаг, еще шаг и подносит к дровам, разжигая, а после и бросает. Огонь постепенно разгорается, и вот — почти до небес. Тишина.

Кто-то из ребят начинает плач[6], воинский плач, и его подхватывают все стоящие на берегу балтийского моря.

Через пару дней у нас будет посвящение богу и принятие его благословения. Надеюсь хоть там, все спокойно пройдет.

[1] Гадкий, вонючий.

[2] Оно же балтийское, оно же свебское (немецкое название) восточное море (шведское название).

[3] Балиха — каша из ячневой муки которую едят с поджаренным салом или вяленным мясом.

[4] Задира, спорщик.

[5] Папа, отец, батя.

[6] Плач — определенная форма песни. Самым известным плачем, на данный момент это плач Ярославны.

Глава 8

Возле града именуемого Устка, в священной роще, где и расположилось капище бога Триглава, собралась огромная толпа людей в праздничных нарядах с вышитыми на них различными символами, выделялась только кучка молодых ребят. Одежка на них была поизносившаяся, и вид они имели усталый, вот только стояли, гордо выпячивая грудь, и каждый из них улыбался и был доволен собой.

Стоя поодаль от основной толпы, я наблюдал, как на привязи ведут быка. Животина мерно шагала за человеком. Домашнюю и тихую буренку этот зверь напоминал слабо, под его кожей бугрились и переваливались огромные мышцы.

Быка подвели к моему прадеду, волхву Триглава, и веревку пропустили между ног зверя, склоняя голову перед человеком.

В руках родича сверкнул длинный и острый нож; удар куда-то за голову быка — и острие входит в его тело на всю длину.

— Му-у-у, — раздалось над поляной, и у зверя сначала подогнулись передние ноги, а после и задние.

Помощник, который вел быка, толкает его в правый бок, и животное заваливается на левый.

После волхв наклоняется, достает крепко засевший нож. Вновь удар, вскрывающий артерию животного. Его кровь хлещет в заботливо подставленную огромную золотую чашу и наполняет ее.