Новое назначение (СИ) - Шалашов Евгений Васильевич

— Так вроде, других и нет, — пожал я плечами. — Хотел Артузова отыскать, я у него свой орден оставлял, когда в Архангельск уезжал.

— Артузов завтра будет. А орден и прочие документы в отделе кадров получишь, — сказал Ксенофонтов. — У нас теперь так заведено, чтобы не у начальника, а у кадровика оставляли. Еще что?

— Денег еще в кассе хотел получить. Мне за три месяца жалованье не платили.

— В кассу не ходи, там все равно пусто. Я сегодня все выскреб на оперативные расходы. Тебе сколько надо?

— Да шут его знает, — пожал я плечами. — Я у товарища одалживался, а ему девушку в кино сводить надо, мороженое ей купить. Только я не знаю, сколько нынче кино с мороженым стоит.

— Так и я не знаю, — погладил Ксенофонтов лысый затылок. Выдвинув ящик стола, выложил на край небольшую пачку. — Тут тебе двести тысяч. На прошлой неделе сапоги столько стоили, а сколько сейчас, не знаю. Придешь штатное расписание подписывать, я прикажу для тебя ведомость подготовить, распишешься в получении. Не знаю, может на кино твоему другу и хватит, а мороженого все равно нет. Теперь все?

— Если у вас никаких приказов нет, тогда все, — сказал я, забирая пачку бумажек, одновременно радуясь и досадуя, что инфляция опять «сожрала» мои сбережения. А я-то рассчитывал на жалованье за три месяца.

— Да как для тебя приказов нет, будут. Ты говоришь, у тебя отчет на пятнадцатое назначен?

— Так точно.

— Если так точно, то четырнадцатого числа — это у нас когда? Ага, уже завтра. Так вот, завтра в десять утра у нас коллегия. Это и хорошо, что ты приехал, не придется специально из Архангельска вызывать. Значит, в десять начало, а ты явишься... скажем, в одиннадцать тридцать. Имей в виду — у членов коллегии вопросов к тебе накопилось много и жалоб тоже.

— Жалоб? — удивился я. — А что за жалобы, Иван Ксенофонтович?

— Вот завтра все и узнаешь. К завтрашнему дню приготовь краткий отчет о своей деятельности и все прочее.

Я вышел из кабинета в расстроенных чувствах. Зашел в отдел кадров, расписался в получении своих реликвий: медали, солдатской книжки, а также наград — именных часов и ордена Красного Знамени. Еще забрал партбилет. Я же в Архангельске из-за отсутствия партийных документов так и не встал на учет, хотя сам являюсь членом губкома. М-да, чудеса, да и только.

Машины, разумеется, на обратную дорогу мне никто не дал, пришлось тащиться пешком до Ярославского вокзала, благо что после архангельских дорог полчаса показались прогулкой. Пока шел, тихонечко матерился. И впрямь, ну кто же так делает? Хоть бы предупредили заранее. К коллегии же готовиться нужно. Из той жизни помню, что заседание коллегии — суперважное и ответственное дело, а если кого-то из провинциальных начальников вызывают на нее с отчетом, да еще по поводу жалоб и накопившихся вопросов — погоны летят с плеч, как шальные галки. А в двадцатом году у меня не погоны слетят, а голова. Погон, конечно, тоже жалко, да и нет их тут еще, а голова всего одна. Впрочем, коллегия завтра, а заседание Малого Совнаркома — послезавтра.

Мне даже стало немного веселее. Прямо завтра точно не расстреляют, а там видно будет.

Мой бронепоезд никуда не делся, так себе и стоял на запасном пути (хм, прямо как в песне), солдаты не дезертировали, пьяных песен не пели, Спешилов и Анна тоже оказались на месте.

— Вот, — гордо сказал я, вытряхивая деньги на стол. — Забирайте и уматывайте.

— Володь, а ты чего такой грустный? — забеспокоился Виктор.

— На коллегии выступать, а никто не предупредил, — пожаловался я.

— Ну так и нас так же, — повеселел комиссар. — Как всегда — срок исполнения приказания прошел вчера! Ничё, выступишь.

Эх, Витька, мне бы твою жизнерадостность. А чего я переживаю раньше времени? Щас быстренько отчет состряпаю, Анна потом отпечатает, а можно даже и от руки написать — я в Москву отчеты каждый месяц шлю, подождут. И впрямь, выступлю. Надо только выглядеть солиднее.

— Вить, подожди немного, не убегай, — попросил я комиссара. — Орден помоги прикрутить. Скажи, дырку на каком расстоянии колоть? Глянь.

Я вытащил коробочку, достал еще ни разу не надеванный орден. Жаль, нет зеркала, не посмотреться.

— Наконец-то! — обрадовался Виктор моему ордену, словно собственному. — Сегодня вручили?

— А я разве не хвастал? — удивился я. — Вручили уже давно, в декабре, только носить не разрешили.

— Ну ни х... себе, — выругался комиссар, потом смутился, вспомнив, что рядом девушка. — Ань, извини, но твой начальник порядочная скотина. Орден еще осенью получил, а до сих пор не похвастал.

— Вить, а я думал, что говорил, — растерянно сказал я. — А может, не тебе говорил, а Серафиму? Не ругайся, лучше дырку помоги проколоть.

Утром следующего дня я сидел в приемной зала заседаний, где проходили коллегии, не в одиннадцать тридцать, как приказано, а в половине одиннадцатого. Кто знает этих товарищей из коллегии? Может, раньше дела закончат, а может позже. Но лучше посидеть лишний час.

И оказался прав. Ровно в одиннадцать дверь кабинета открылась, и оттуда выглянул Артузов. А что, Артур уже член коллегии ВЧК?

— О, Владимир, богатым будешь! — поприветствовал меня Артузов. — А мы первый вопрос уже обсудили, думаем — может товарищ Аксенов уже пришел?

Артузов затворил за собой дверь, осмотрел меня с головы до ног, кивнул: — С орденом совсем отлично смотришься. Только бороду зачем отпустил?

— С бородой посолиднее выгляжу.

— Глупости, — махнул рукой Артур. Потом, сбавив голос до шепота, спросил: — Ты Бухарину когда успел на хвост наступить?

— Бухарину? На хвост? — удивился я. — Да я его и видел-то один раз в жизни, может два.

— Эх, я только утром с фронта приехал, ничего толком не узнал. Ладно, пойдем. Жаль, Феликса Эдмундовича нет, но ничего, мы с Кедровым тебя сожрать не дадим.

Коллегия ВЧК — семь человек, но кроме Артузова я знал лишь Кедрова, Ксенофонтова и самого Бухарина. Еще трое совершенно мне не знакомы. Кто они — чекисты или члены ЦК, вроде Бухарина, непонятно.

— Вот это и есть товарищ Аксенов, начальник губчека Архангельской губернии, — представил меня Ксенофонтов. — Пожалуйста, товарищ начальник губчека. У тебя десять минут, все по сути.

Набрав полную грудь воздуха и почти не заглядывая в шпаргалку, я начал доклад.

— Первая задача, стоявшая перед губчека — остановить самочинные расправы, — сообщил я. — В первые дни, когда Северный фронт лопнул и стал откатываться к Белому морю, солдаты белой армии либо сдавались в плен и приводили с собой арестованных офицеров, либо разбегались по домам, убивая собственных командиров. Тоже самое в городах — либо самочинно арестовывали офицеров, чиновников, либо их убивали. В некоторых подразделениях доходило до того, что военнослужащие бросали жребий — кто сегодня пойдет в расстрельную команду. После создания губчека всех, кто занимался самосудом, мы арестовывали и, как следствие, число самосудов резко сократилось, хотя и не сошло на «нет».

— Почему не удалось полностью покончить с самосудами? — перебил меня полный товарищ, один из немногих, кто был одет в костюм с галстуком.

— Северный фронт проходил по огромной территории, — пояснил я. — В зоне действий шестой армии порядок удалось навести быстро, но на Кольском полуострове, в тундре, все гораздо сложнее. В Мурманске удалось создать местное бюро губчека недавно, в начале апреля, после того как восстановили железную дорогу. Бывали случаи, когда пленные солдаты, чтобы не вести офицеров в Архангельск, просто их убивали. К сожалению, не могу сказать, что удалось полностью прекратить самосуды. Самая сложная ситуация — в деревнях. Теперь, когда начали возвращаться красные партизаны, и те, кто служил в Красной армии, они начали мстить своим односельчанам за службу или за помощь белой армии. Очень часто идет простое сведение старых счетов, но ему придают политическую окраску. Покончить с самосудами в деревнях силами одной губчека невозможно, но думаю, что теперь, когда восстанавливается Советская власть в деревне и ее органы, милиция, станет легче. — Товарищ в цивильном костюме кивнул и я решил, что можно продолжать дальше: — Параллельно началась работа по борьбе с контрреволюцией — создается агентурная сеть по выявлению тех, кто активно сотрудничал с интервентами или служил у белых. Уже есть определенные результаты. Если конкретно, в цифрах, то нами выявлено пять бывших сотрудников контрразведки белой армии и два английских агента российского происхождения, по милости которых ряд советских граждан были арестованы, а потом казнены.