Провокатор (СИ) - "Д. Н. Замполит"

До конторы мы добрались быстро, городок был небольшой, Иоганн доложил мне состояние дел и, честно говоря, я впал в ступор. Присылаемые из Москвы чертежи и бумаги исправно патентовались, но вот выхлоп с этого был самый мизерный, такое впечатление, что тщательно отобранные для внедрения именно в это время идеи оказались никому не нужны. Неужели я настолько ошибался?

— Погодите, Иоганн, а как получается, что у конторы нет систематических доходов? Как вообще пользователи узнают о наших изобретениях?

— Полагаю, что он работают в патентной библиотеке, находят там сведения и обращаются сюда.

— То есть, они выходят на нас сами? Никакой целенаправленной ознакомительной работы не ведется??? — ах вот оно, в чем дело. Конечно, если сидеть и ждать, что кто-то сам найдет патент и принесет за него денежку, то никаких не то, что золотых, а даже медных гор нам не видать. — Есть же десятки фирм, которым наши патенты могут быть полезны, почему же вы не рассылаете им сведения?

— Как вы знаете, я не инженер и даже не чертежник, я не могу оценить техническую сторону и, значит, не могу выбрать нужные фирмы. Кроме того, у меня имеются и другие обязанности, которые я должен исполнять… — Гагин нахмурился, давая мне понять что в первую очередь он агент.

Черт. Так, надо срочно искать человека на рассылку. Наши не годятся — еще не хватало, чтобы под одной крышей работал сыск и подполье, хотя это и было бы весьма забавно. Нужен местный, со нативным знанием языка, разбирающийся в технике и чтоб работал за невысокую зарплату… О! Тут же вроде есть политехникум?

— Скажите, а можно ли нанять на работу студентов?

— Да, конечно… — быстро согласился Иоганн. — Несколько молодых людей даже сами приходили в поисках места, они оставили свои заявления, я сохранил их вот здесь.

— Давайте, вечером посмотрю, — я принял от Иоганна пачку бумаг и запихнул их в свой портфель.

Хаген поселили меня в симпатичный пансион на Левенштрассе, у стен старого города, извинившись, что не в центре, зато близко к конторе. В чистенькой комнатке с кроватью и умывальником я распаковался, получил указания хозяйки прибыть на ужин к семи вечера и пошел размяться и заодно отправить весточки в Москву и по нескольким здешним адресам, полученным от Савинкова и Муравского. Минут через пять неспешного хода я оказался у ратуши — ничего себе “не в центре”, я прошел-то от силы метров пятьсот! Еще через несколько минут и пару вопросов я оказался на почте, заполнил бланки, отбил телеграммы, послал письма и открытки и весьма довольный собой пошел смотреть Швейцарию.

В Швейцарии было тесно.

Весь центр занимал всего километр в длину от озера до вокзала, и примерно столько же поперек, по сути, это и был весь город. Дома с фахверком, узкие улочки, еще не облагороженные массовым строительством ни в югенд-, ни в баухаус-, ни в интернациональном стиле, все еще впереди. Но чисто, ухоженно, удобно, видно, что в эту землю, со времен буйных швейцарских наемников и вплоть до сегодняшних дней тишайших цюрихских гномов успели вложить изрядно золота на квадратный метр. Банки и солидные конторы занимали несколько кварталов вокруг ратуши, дальше шли магазинчики, ресторанчики, пивные и разнообразные мастерские. Бродил я до вечера и совсем позабыл про дела и даже про ужин в пансионе — пьяный воздух свободы сыграл с инженером Скамовым злую шутку — так что пришлось перекусить в городе. Нагулялся я изрядно и, глянув лишь пару заявлений, завалился спать, благо уже стемнело.

Как оказалось, это было самое правильное решение, а то хрен бы я выспался.

Глава 11

Лето 1898

Утром я примчался в контору даже не закончив завтрак, судорожно сжимая в руке одно из пяти заявлений от студентов Политехникума и потребовал от Иоганна срочно найти автора. Посыльный отправился по указанному на бумаге адресу, а я не находил себе места два или три часа, до появления соискателя. Невысокий молодой человек лет двадцати, с высоким лбом, густыми жесткими волосами и каким-то несерьезным пушком на верхней губе, где весь мир привык видеть знаменитые усы, прибыл ближе к полудню.

— Добрый день, я по приглашению герра Скаммо, меня зовут Альберт Эйнштейн.

— Прошу, проходите, — господи, кто бы знал, чего мне стоило сохранять спокойствие.

Полчаса я излагал ему его будущие обязанности — принять его на работу я решил сразу, как только увидел подпись. В конце концов, если я даже ничего больше тут не сделаю, только поддержу Эйнштейна в его не очень сытой молодости… Кстати, о сытости.

— Альберт, вы любите пиво?

— Эээ… ну да… — почему-то смутился Альберт. — Но больше вино.

— Отлично! — я ободряюще ему кивнул. — Тогда выбирайте место, куда мы пойдем обедать — там и доскажу остальное.

За обедом я окончательно объяснил, что нужно делать — подавать заявки, получать патенты, оценивать круг заинтересованных компаний, рассылать им письма с предложениями. Короче, поработать патентным коммивояжером не сходя с места. Предложенная зарплата его устроила — еще бы, я зарядил в полтора раза больше того, чем намеревался да плюс предложил процент с купленных лицензий. К концу обеда энтузиазм у Альберта заметно вырос, на чем мы в тот день и расстались.

Следующие два дня Иоганн вводил его в курс дел, я добивал несколько привезенных с собой заявок и под конец предложил их на просмотр Эйнштейну. В основном, это были разные усовершенствования “вечного пера”, сиречь авторучки, о которых я вспомнил при поездке в Питер — кнопочная и рычажная заправка, прозрачный ободок для того, чтобы видеть уровень чернил, завинчивающийся колпачок с прокладкой, клипса, которой ручка цепляется за карман и другие мелочи.

— Как вы думаете, кому будут интересны эти патенты?

— Фабер-Кастелли, Кох-и-Нор Хардмут, Пеликан… — после некоторого раздумья выдал Альберт, а я дополнил:

— Паркер в Америке, Ватерман во Франции, англичан тоже забывать не надо. Кстати об англичанах — как вы думаете, Данхил купит вот этот патент на ветрозащищенную курительную трубку?

— Вещь забавная, но тут судить трудно… — пожал плечами Энштейн.

— Ну, я вижу вы поняли. Занимайтесь, — изобразив доброго дядюшку, я отбыл на почту.

Трудные дороги революционера-подпольщика привели меня в Женеву… — похожими унылыми запевами, как я помню, начинали свои репортажи разъевшиеся на еврохарчах советские журналисты-международники. Но шутки в сторону, я в Женеве и впереди — встреча с самим Плехановым. Ленина как философа еще нет, самая крупная фигура в российской социал-демократии — Георгий Валентинович Плеханов. Теоретик, отринувший народничество ради марксизма, переводчик Маркса на русский, один из лидеров Второго Интернационала, обласканный самим Энгельсом — ух, какая личность! Ленин в двадцатые годы писал, что Плеханов, даже после всех его меньшевистских и оборонческих выкрутасов — лучшее, что есть в марксистской философии. Сорок три года, юнкерское училище, неоконченный Горный институт, “Земля и Воля”, “Черный Передел”, первая марксистская группа в России “Освобождение труда”. Кроме того, среди молодого поколения социал-демократов, Плеханов котировался куда выше своих западных коллег Гэда, Жореса или Лафарга. На верхушке марксистского Олимпа были трое — Бебель, Каутский и Плеханов, причем самым левым был именно Плеханов, яростно критиковавший Каутского за буржуазно-ревизонистское грехопадение.

Дорвавшиеся до заграниц купчики обычно имеют в одежде какую-нибудь несуразность, но шедший в сторону Национального монумента по аллее парка Jardin Anglais был одет вполне аккуратно. Вот черт его знает почему, но русский человек в европах всегда виден за версту — вроде и костюм каких двенадцать на дюжину, и шляпа, даже усы вразлет ничего особенного на фоне таких же усачей-бородачей не представляют, а поди ж ты… Тип лица, что ли или выражение — ни разу не промахивался, наших всегда определял безошибочно. Наверное, и меня так же определяют.