И опять Пожарский. Тетралогия (СИ) - Шопперт Андрей Готлибович

Событие тридцать третье

Дуня Фомина после возвращения со схода ходила по дому как пришибленная. Делала что-то по хозяйству, не замечая этого. Накормила скотину. Покормила мужа и детей. Уложила всех спать, помолилась на прекрасную икону и тоже улеглась на лавку, а сон не шёл. Всё вспоминалось ей, как ангелочек их "Петюнюшка" несколько раз именно её Дуньку Фомину перед всем обществом отметил. Хотелось Дуне в ответ, что-то сделать для княжича, отблагодарить, но не знала она как. Вот и мучилась весь день, да и всю ночь проворочалась. А на утренней дойке ей как обухом по голове саданули. Масло ореховое в горшочке расписанном, вот что надо сделать и подарить "Петюнюшке".

Дуня была баба решительная, девкой так вообще была огонь. Подоив двух коров и процедив молоко, она поставила его у печи отстаиваться и пошла по соседкам. Те тоже подоили коров, и на просьбу Дуни дать ей до завтра по полведра молока, пожали плечами, и молока в ведро налили. В итоге у Дуни скопилось четыре полных ведра молока. Весь день она отстаивала сливки и взбивала масло. В итоге у неё к вечеру получился полугарнец масла. (1,7 литра).

На следующее утро Дуня проделала ту же операцию. Соседки пошушукались, но молока дали, благо у каждой теперь имелось две коровы. И опять целый день она возилась с приготовлением масла. Теперь за два дня у неё накопилось достаточное количество для задумки. На третье утро Дуня обиходила скотину и детей, и отправила мужа к брату, чтобы тот дал немного мёда и орехов. Тихон поворчал, но пошёл. С Дуняшей лучше не спорить, если ей вожжа под хвост попадёт. Вернулся Тихон под вечер с лукошком орехов и жбанчиком мёда, и с запахом медовухи. Ничего, все летние и осенние работы закончились, можно и по ковшичку медовухи выпить.

Орехи Дуня расколола на следующий день и натолкла, как могла мельче. А потом начала пробовать, взяла немного масла, подсыпала ореховой муки и мёдом чуть подсластила. Получилась вкуснятина. Но Дуня на этом не остановилась, она сделала ещё одну порцию, но мёда и орехов положила побольше. Эта порция получилась ещё вкусней. Дуня сделала и ещё одну пробу. Ещё больше орехов и мёда, но опыт вышел неудачный, слишком сладкой вышла масса и слегка жидковата. Вот по второму рецепту Фомина и перемешала всё в нужном количестве. Получилось прилично. Утром Тихон был отправлен в Балахну к гончару. Тихон долго отказывался, говорил, что нет денег. Дуня напомнила ему про заначку.

– Так это же на самый чёрный день, – взмолился Тихон и хотел побить дуру жену.

Но выслушал все аргументы и, вздохнув, поехал в Балахну. Вернулся Тихон под самый вечер с двумя горшочками. Дуня оглядела их и осталась довольна.

Следующий день её застал в Вершилово, где она с горшками вломилась к иконописцам. Она ожидала, что те попросту прогонят её или денег потребуют, но всё произошло совершенно по-другому. Старший у иконописцев Иоаким Прилукин попробовал прихваченного Дуней масла орехового, хмыкнул в бороду, забрал горшки и велел прийти через два дня, бо краскам нужно высохнуть.

Эти два дня Дуня провела как на иголках. Всё не терпелось ей увидеть, чего нарисуют на горшочках иконописцы. Если бы она знала, что увидит, то и не дожила бы до просмотра, умерла бы от удара. Иоаким встретил Дуню и низко её поклонился. Это уже насторожило бабу. Все четверо иконописцев собрались у лавки, на которой стояли прикрытые чистой белой тряпицей её горшочки. Перекрестившись Иоаким, махнул рукой и сиплым голосом сказал:

– Сымай, хозяйка!

Дуня дрожащими пальцами сдёрнула тряпицу и охнула. Такой красоты она себе даже представить не могла. Нет, икона, что стояла у них в красном углу была прекрасна. Но это икона. Она и должна быть прекрасной. Это же! Это нельзя было описать словами.

На одном горшочке на зелёной травке, среди жёлтых цветков одуванчика, на которых сидели пчёлки, резвились две белочки. Белочки были в рыжих летних шубках, и так и хотелось протянуть руку, и погладить тёплых шалуний. На втором была изображена ветка сосны с лежащими на иголках шапочками снега и на этой ветке сидела белка в серой зимней шубке, а рядом с ней маленький бельчонок с орешком в лапах. Это было чудо. Дуня не видела ничего подобного в своей жизни. Разве можно в такую красоту ещё и масло накладывать.

Потребовалось больше получаса, прежде чем иконописцам удалось уговорить Дуню переложить принесённое ею масло в горшочки. Разровняв верх, она накрыла горшочки чистыми кусочками белой тряпицы и перетянула под горлышком шнурком. Очень осторожно поставила она эту драгоценность в корзинку, нести в руках горшочки, Дуня наотрез отказалась и иконописцы нашли для неё корзинку подходящих размеров.

Княжича Фомина нашла рядом со строящейся школой. Он был в одной рубахе, несмотря на морозец, и от него так и валил пар. Княжич вместе с такими же расхристанными стрельцами кидал в деревянный щит ножи, были они все запыхавшиеся, словно только прибежали откуда. Дуня подошла к стоявшему в сторонке ляху и сказала, что у неё есть гостиниц для княжича.

– Оставь мне, я потом передам, не видишь, княжич занят? – лях был сердитый.

Но и Дуня была не робкого десятка.

– Позови Петра Дмитриевича, пан, – упёрла руки в бока Фомина.

Лях оценивающе посмотрел на неё, заржал, как жеребец и окликнул княжича.

– Здравствуй, Дуня, – признал княжич бойкую бабу.

– И тебе доброго здоровьица, князь батюшка. Вот по совету твоему сделала я масло ореховое и мёду ещё чуть для сладости добавила. Отведай, – Дуня протянула "Петюнюшке" корзину с двумя горшочками.

Пётр достал один горшочек повертел его в руках, разглядывая белок, потом передал первый ляху, а сам стал вертеть второй.

– Красота, – наконец произнёс он, и, сняв тряпицу, зачерпнул прямо пальцем ореховое масло. Покатал его во рту и произнёс загадочную фразу, – Нестле отдыхает.

– Кто отдыхает, князь батюшка? – не поняла Дуня, но видела, что угощение "Петюнюшке" понравилось.

– Это тебе, Дуня, знать не положено. Это военная тайна, – и подмигнул сконфузившейся Дуняше.

– Понравилось ли маслице, князь батюшка? – решила уточнить Фомина.

– Это ты всё сама сделала, и масло приготовила, и горшки у иконописцев заказала. Дай я тебя расцелую, Дуняша, – и княжич троекратно чмокнул совсем зардевшуюся молодку в щеки, – Спасибо тебе. Сильно ты меня порадовала, и ещё раз расцеловал Дуню.

Она и не помнила, как до дому добралась. На вопросы мужа только рукой махнула, обняла детишек и разревелась, выпуская тревоги всех прошлых дней. Понравилось княжичу. Смогла и она ему добром за добро отплатить.

Только история на этом не закончилась. В понедельник к ним на двор заявилось целое посольство во главе с князем. Лях и стрельцы остались во дворе, оглядывая разросшееся хозяйство Фоминых, а княжич с ещё одним богато одетым мужиком зашёл в дом. Дуня как раз укладывала детей после обеда спать, а Тихон возился в большой горнице, приделывая к окну занавески.

После всех поклонов и здравствований княжич предложил:

– Садитесь-ка напротив меня, господа Фомины.

Тихон пытался что-то сипеть, что невместно, но второй мужик подошёл и насильно усадил супругов напротив княжича.

– Прости меня, Дуня, не смог я такую красоту себе оставить. Захотелось мне узнать, а за сколько на самом деле можно то маслице продать в Нижнем Новгороде на торгу, княжич залез за пазуху и положил на стол перед Дуняшей что-то завёрнутое в красивую тряпицу.

– Раскрой, Дуня. Это тебе.

Дуняша, ничего не соображая, от неожиданного визита, развернула тряпицу и взвизгнула от испуга. Там лежали две большие золотые серёжки. Они стоили гораздо дороже всего их дома вместе с банькою и пристроем. Это-то Дуня понимала.

– Вот, – начал княжич, – Отвёз я твои горшочки на торг и попросил знакомца Василия Полуярова, – княжич кивнул на пришедшего с ним мужчину, – купца Табунова продать твоё маслице. Он и продал. Да не просто, скандал целый вышел, две купчихи сцепились, еле их разняли. Продали каждый твой горшочек в итоге за десять рублёв. Вот я и решил, на те деньги купить тебе подарок. Носи. Ты их заслужила. Не сидела на печке и не мечтала, когда же на тебя деньжищи посыпятся, а взяла и судьбу свою сделала. В церковь обязательно в них приди. Пусть люди поймут, что Инициатива имеет инициатора!