Борис Толчинский - Боги выбирают сильных
Предположений обнаружилось немало, ибо воистину богата, многоцветна была история Медеи легендарной; нужно сказать, сама именинница, удостоенная чести носить прославленное имя, пребывала в полном неведении относительно спектакля. Сценарий составляла София; кроме Софии, он был известен лишь самим актерам. В иные мгновения душой Медеи Тамины овладевал скользкий страх; она представляла, как будет выглядеть в глазах благородной публики, если волею коварной подруги гостям будут представлены неприглядные моменты из жизни той, мифической, Медеи. Страшные слова, вложенные Еврипидом в уста Медеи, сами собой всплывали в сознании:
«Я должна убить детей. И их не вырветУ нас никто. Сама Ясонов с корнемЯ вырву дом. А там — пускай ярмоИзгнания, клеймо детоубийцы,Безбожия позор, — все, что хотите!»
«Если это случится, если она покажет драму Еврипида, мне конец, — с тоскливым отчаянием думала Медея Тамина. — Всякий, встретивший меня, будет вспоминать невольно: «Вот женщина, Медея, сделавшая несчастными всех людей, которых свели с нею немилосердные боги!». И что тогда? Кто водить дела со мной захочет? Могу ли архонтессой быть с подобной репутацией? А может, она и в самом деле намерена сыграть со мною злую шутку?! О да! Сколь я наивна… О том, что мне блистает калазирис прокуратора и золотой дворец над океаном, я знаю только с ее слов!
Зачем нужна ей я, когда имеется послушный идиот Галерий?.. О, будьте прокляты, отец и мать, ужасным именем дочь одарившие… Nomen et omen[42], как сказал Плавт. Была бы я сама София[43], не Медея, такого страха не испытывала бы!».
Вот такие мысли обуревали именинницу, лицо ее, как ни старалась она унять страх, бледнело с каждой минутой опасно затянувшейся прелюдии; и мнилось ей, что гости только и ждут ее позора, чтобы со злобной радостью потешиться; в иные мгновение хотелось вскочить и убежать, а в иные — вскочить и выгнать вон сказителя и мимов, пробраться за кулисы и поразить актеров, дабы не смог никто из них сыграть злодейство… В отчаянии и ужасе она нашла глазами взгляд Софии — и затрепетала: ей показалось, что в сияющих очах подруги пылают глум и чванное презрение; худшие опасения подтверждались! Медея вспомнила одну из любимых поговорок Софии: «Тот падает красиво, кто падает с огромной высоты».
Да, так! Поманить нектаром и амброзией, возвысить до снегов Олимпа, а затем столкнуть в разверстую бездну Тартара — что может быть красивее в глазах сиятельных потомков Фортуната, ценителей всего прекрасного?..
Медея затворила глаза и ушла в себя: выхода не было.
Очнулась она от резких слов подруги:
— Ты ведешь себя неприлично; нашла время, когда спать. На тебя смотрят!
Медея Тамина раскрыла глаза и с удивлением взглянула на сцену, точно увидела ее в первый раз. Седого сказителя с псалтирионом не было, мимов — тоже. На сцене стоял трон, на троне восседал муж неприятной наружности, а перед троном расположились двое, в ком легко угадывались Ясон и Медея. Ясон показывал добытое им золотое руно и требовал от царственного мужа уступить престол, как было договорено, а царь, коварный Пелий, не радуясь добытому руну, молил богов унять героя…
Медея Тамина почувствовала, как тяжкий камень срывается с души.
Падение в Тартар откладывалось; от избытка благодарных чувств она крепко сжала кисть Софии и прошептала:
— Прости! Прости меня…
На сцене картины сменяли одна другую. Жена Ясона посреди ночи, на середине трех дорог, в час полнолуния, когда трехликая Геката владычествует над землей. К богине колдовства, к своей покровительнице, взывает волшебница Медея; Геката помогает ей составить зелье. Старик Эсон, отец Ясона, едва живой, — и тут же мертвый, — Медея собственной рукой перерезает ему горло…
Хотя история была известной, все зрители сидели, затаив дыхание.
Натуралистичность постановки завораживала. Меч волшебницы бликами сверкал в глаза; старик Эсон истекал живой, человеческой кровью; эта кровь заливала сцену, и как будто даже запах свежепролитой воды жизни разносился по залу, подавляя ароматы благовоний.
Но вот Медея вливает в рану Эсона колдовское зелье и — о, чудо! — старец превращается в юношу, пылающего жизнью! Ясон с восторгом смотрит на отца, который выглядит моложе и сильнее сына, но нет в сыновнем сердце ревности, есть благодарность и любовь к жене-кудеснице.
— Эсон символизирует Илифию, — тихо промолвила София. — Подобно тому как легендарная Медея оживила старца, ты, Медея Тамина, оживишь «золотую провинцию»… А я буду твоей Гекатой, — добавила она после небольшой паузы.
И то был не конец: коварный Пелий должен быть наказан. В следующей сцене Медея представала вместе с дочерьми царя. Трюк с умерщвленным и снова оживленным овном призван убедить дочерей Пелия в способности Медеи вернуть царю Иолка вторую молодость. Завороженные ее искусством, они были согласны.
— Дочери Пелия означают глупцов, чьими руками кудесникам надлежит прокладывать себе путь к успеху, — заметила София.
Опочивальня Пелия. Но дочери страшатся поднять руку на спящего отца. Подвигнутые Медеей, они наконец берут в руки оружие. Неумелы их кинжалы. Израненный, Пелий просыпается; дочери в ужасе. И тогда волшебница сама наносит заключительный удар. Пелий испускает дух.
— Так поступай с врагами нашими, дерзнувшими сказать и не исполнить, — жестко произнесла София.
На сцене Медея расчленяет тело царя. все до того реально, что некоторым женщинам в зале становится дурно. Вот части тела Пелия летят в кипящий котел, и терпкий тошнотворный аромат свежесвареной человечины точно разносится по залу. «Пожалуй, это уже слишком», — подумала Медея Тамина. София прочитала ее мысли и с усмешкой изрекла:
— «Враг не смердит, когда он мертв, а пахнет благовонием». Ты помнишь, кто из великих это сказал?
Дочери Пелия рвут на себе волосы от отчаяния; им раскрывается обман. Однако чародейка с улыбкой на устах убеждает злополучных, что царь вот-вот восстанет из кипящего котла, здоровый, юный и прекрасный.
Вдруг появляется златая колесница, влекомая крылатыми драконами; обманутые в ужасе, а торжествующая дочь Ээта уносится в грядущее…
На этом спектакль завершился; зрители наградили его овацией, а София молвила подруге:
— Ты слышишь, сколь щедры рукоплескания? Это от страха перед силой. Однако ни одна из этих слабых женщин не признается перед публикой в своем страхе. Вглядись, кто громче хлопает — кто больше испугался крови! Они увидели могущество и кровь; без крови невозможно проникнуться величием могущества. Внушивши страх, ты обратишь его в любовь. Запомни это, дорогая.
Актеры вышли снова, чтобы поклониться публике. Среди них не было одного, того самого, кому досталась роль Пелия-царя.
— А почему не вышел Пелий? — спросила Медея Тамина.
София с напускным удивлением воззрилась на подругу.
— Неужто ты не поняла, что сталось с ним? Как может выйти он оттуда, откуда нет возврата смертным?!
Медея почувствовала стесняющий члены холод, словно слова подруги веяли дыханием студеной северной зимы.
— Постой… Нет, нет! Не хочешь же сказать ты…
София измерила Медею насмешливым взглядом.
— Ну до чего ты недогадлива бываешь! Роль Пелия сыграл мой старый раб; я обещала подарить ему свободу, если он будет стараться. Он старался, и я сдержала слово. А ты подумала, галлюцинации?
— А Эсон? — прошептала Медея. — Эсон-то жив!
— Жив, разумеется, — кивнула София. — Он жив, бесспорно, ибо он символизирует Илифию, которую тебе освоить предстоит!
Пока Медея размышляла над этими словами, София взяла фиал с вином и встала с места. Ее увидели, и воцарилась тишина. Она сказала:
— Я поднимаю свой фиал за женщину, которая прекрасна, как истинная внучка солнцемогучего Гелиоса, стойка, как дочь сурового Ээта, изобретательна, как племянница сладкоречивой Цирцеи, сведуща в тайных искусствах, как жрица Гекаты, верна любви и дружбе, как супруга бесстрашного Ясона. Сердце этой женщины открыто стрелам Купидона. Она пленительна, опасна и добра: пленительна для ищущих любовь, опасна для коварных, добра для добрых к ней. Она моя подруга, и я люблю ее; учтите это и не обижайте!
Вслед за Софией именинницу взялись поздравлять гости; затем, когда торжественные речи отзвучали, хозяйка объявила:
— Прошу, поспешите в каюты, отведенные для каждого из вас, и облачитесь для ночного бала; он начнется через полчаса.
Явились слуги, чтобы сопроводить гостей в каюты. София увлекла Медею за собой, говоря при этом:
— Готова спорить, едва ли половина наших гостей придут на бал, остальные настолько захмелели от вина и яств, что будут отсыпаться до утра; с них хватит впечатлений. Но мы с тобой должны явиться во всем блеске! Ты не устала, нет?
