Майкл Муркок - Стальной царь
Голос из-под шлема звучал металлически и приглушенно.
— Английский ренегат Бастэйбл. Мы слышали о вас, — слова звучали хрипло и злобно. Человек этот казался мне одновременно и сумасшедшим, и пьяным. — Это что, честный спор на английский манер? Убивать казаков?
— Я офицер добровольческого воздушного флота, — заявил я ему.
Металлическая маска поднялась и уставилась прямо на меня.
— Что вы там делали? Наемник? Я не стал ничего объяснять ему. Он тяжело откинулся на стуле, точно его придавила тяжесть собственной власти.
— Вы завербовались, чтобы сражаться против японцев, это верно?
— Более или менее, — ответил я.
— Стало быть, вам приятно будет услышать, что японцы почти разбиты.
— Я принял бы такое известие с радостью. Если бы эта война наконец закончилась, я был бы только рад. Если бы закончились все войны.
— Так вы пацифист! — Джугашвили расхохотался под шлемом. Это был страшный смех. — Для пацифиста, друг мой, вы слишком много пролили крови. Под Екатерипославом погибли две тысячи человек. Но мы взяли город и уничтожили воздушный флот, который вы натравили на нас. Что скажете?
— Если война с Японией почти закопчена, — возразил я, — то вашему триумфу длиться недолго. Должны бы знать.
— Ничего подобного, — он сделал знак одному из своих людей, который подошел к боковой двери, открыл её и кого-то позвал. Мгновением позже я увидел, как оттуда показался… Гарри Бирчингтон. Передо мной во всей красе вновь стоял Нервогрыз из лагеря Рисири.
— Здорово, Бастэйбл, старый товарищ! — вскричал он. — Я знал, что в России должна найтись пара-тройка истинных социалистов. Но я отыскал самых лучших.
— Вы работаете на этих людей?
— Разумеется. Я так счастлив, что смог предоставить в их распоряжение свои таланты.
Не прошло и секунды, как его обычный самодовольный тон стал действовать мне на нервы.
— Мистер Бирчингтон обслуживает наши воздушные корабли, — пояснил Стальной Царь. — И оказывает нам большую помощь в других областях.
— Как мило с вашей стороны говорить об атом, сэр, — Бирчингтон улыбнулся своей пакостной улыбкой, гордой и смущенной.
— Доброе утро, мистер Бастэйбл, — я тотчас узнал теплый иронический голос. Обернувшись к двери, я увидел миссис Уну Перссон. Поверх шинели у неё были скрещенные патронные ленты, на бедре «смит-вессон», меховая шапка на голове. Нежный овал лица и светло-серые глаза — она была прекрасна, как всегда.
Я поклонился.
— Миссис Перссон.
Я не видел её с того времени, как мы встречались в мире Черного Аттилы. В её глазах появилось то особое выражение узнавания, какое бывает у всех путешествующих между мирами в мгновение встречи.
— Предполагаю, вы присоединитесь к нашей армии, — многозначительно сказала она.
Я полностью доверился ей и тотчас принял её намек. К величайшему удивлению Пильняка, я кивнул.
— Это было моим намерением все это время, — заявил я.
Джугашвили ничуть не удивился.
— Многие за границей настроены к нам положительно. Люди, которые знают, как ужасно страдали мы под властью Керенского. А что ваш спутник?
Пильняк выпрямился.
— Пусть меня доставят туда же, где томятся мои товарищи по плену, — сказал он.
Стальной Царь пожал плечами. Металл его маски блеснул и отразился в его глазах.
— Превосходно, — он дал знак своим людям. — Сделайте с ним то же, что…
Внезапно вмешался Махно:
— «Сделайте»? Что вы хотите сказать этим, товарищ? Джугашвили отмахнулся:
— Нам нужно теперь прокормить очень много ртов, товарищ. Если мы оставим этих людей в живых…
— Они пленные, захваченные в честном бою. Отправьте их в Харьков. Я не хотел ничего, кроме их корабля. Пусть уходят!
Пильняк переводил взгляд с одного на другого. Он никогда не думал, что станет яблоком раздора в моральных разногласиях двух бандитов.
— За все решения отвечаю я, — сказал Джугашвили. — И я решил, что…
— Я взял их в плен, — Махно был охвачен ледяной яростью. Он понизил голос, но чем тише он говорил, тем больше властности излучал. — И я никогда не дам согласия убить их!
— Это не убийство. Мы лишь выметаем сор истории.
— Вы намерены убить честных людей.
— Они посягнули на социализм.
— Наша жизнь должна быть примером для остальных! — заявил Махно. — Вот единственно возможный путь.
— Вы идиот! — Джугашвили поднялся и ударил по письменному столу здоровой рукой. — Почему мы должны кормить их? Почему мы должны отсылать их назад? Чтобы они продолжали сражаться против нас?
— Некоторые из них будут сражаться против… Но другие поймут суть нашего дела и расскажут об этом своим товарищам, — Махно скрестил на груди руки. — И так всегда. Проявляя жестокость, мы лишь даем повод для дальнейшей жестокости. Ради бога, Джугашвили, это же все довольно простые аргументы. Чего вы хотите? Потоков крови? Как вы можете, в таком случае, утверждать, что представляете собой свет и свободу? Вы уже несете ответственность за массовое избиение евреев, за разрушение деревень, за мучения неповинных крестьян. Я согласился предоставить вам мои корабли, поскольку вы заверяли, что подобные инциденты были несчастными случаями и что подобного не повторится. Но вы не прекращали резни. И вот теперь вы хотите мне доказать, что убийства должны продолжаться. Вы лжец, вы тиран и святоша!
Когда Махно замолчал, голос из-под шлема зазвучал громче.
— Я велю расстрелять вас, Махно. Ваши анархистские бредни суть голые измышления высоколобых болванов. Люди жестоки, жадны и беспринципны. Для святости их нужно дорастить. И их нужно наказывать, когда они совершают ошибки, — он тяжело закашлялся. — Ничего другого русские не понимают. Только кнут и пряник. И казаки ничего другого не поймут.
— Вы не можете говорить за всех казаков, — сказал Махно с легкой усмешкой. — Я больше вам не помощник. Я передам весь наш разговор людям, которых я представляю, и спрошу их, не уйдут ли они со мной.
Он повернулся, чтобы идти.
Внезапно Стальной Царь принял примирительный тон:
— Нелепо, Махно! Мы с вами сражаемся за одно дело. Отправляйте своих пленных в Харьков, куда угодно, если хотите. А вы что думаете, миссис Перссон?
— Я думаю, это показало бы правительству, что казакам не чуждо милосердие, что они вовсе не негодяи и не сброд и что они справедливы. Это было бы доброе дело.
Казалось, она имела на него значительное влияние, потому что он кивнул в знак согласия.
Махно казался не вполне довольным, но он явно думал о безопасности Пильняка и остальных. Он глубоко вздохнул и наклонил голову.
— Я беру на себя ответственность за военнопленных, — сказал он.
Уходя вместе с Махно, Пильняк крикнул через плечо:
— Желаю вам счастья с вашим новым господином, Бастэйбл!
Я знал одно: если я и верен кому-либо, то только миссис Перссон. Я доверял ей.
Когда Махно исчез, Джугашвили начал смеяться.
— Что за нелепый детский театр! Что за спор о жизни нескольких москалей!
Миссис Перссон и я обменялись взглядами. Тем временем Гарри Бирчингтон в точности копировал смех Стального Царя. Ни тот ни другой не имели никакого чувства юмора.
— Верно, что японцы почти разбиты? — спросил я миссис Перссон.
— Разумеется, — ответила она. — Уничтожение их — вопрос нескольких дней. Они уже начали переговоры о перемирии.
— Тогда все эти люди обречены, — сказал я. — Казаки никак не смогут оказать сопротивление всему российскому флоту.
Бирчингтон меня услышал.
— В этом вы заблуждаетесь, старина, — заметил он. — В этом вы очень сильно заблуждаетесь.
Если я не ошибаюсь, миссис Перссон вздохнула.
Глава 6
Тайное оружие
Когда позднее предводители казаков возвратились к своим людям, Стальной Царь предложил нам всем подняться на верхний этаж и приступить к ужину. У меня ещё не было возможности поговорить с миссис Перссон наедине, поскольку все это время меня осаждал Бирчингтон, желая обрисовать мне картину своего спасения при нападении на Рисири. Его пригласили (как он это сформулировал) в Харьков, поскольку он совершил ошибку, признавшись в том, что он — инженер, а русским были нужны инженеры на харьковской железной дороге. Вскоре после этого мой Нервогрыз уже находился в поезде, на который напали бунтовщики. Повстанцы притащили его к Джугашвили, и революционер заключил его в свои объятия.
— У него настоящий размах, старина. Не то что у дураков в Лондоне и Шанхае, не хотевших дать мне шанса. Мне только всего и нужно было, что немного доверия и немного финансовой поддержки. Они бы не поверили, какие открытия я здесь сделал. Грандиозные идеи! Значительные идеи! Идеи, старина, которые потрясут мир!
Я заметил, что меня клонит в сон.
— Стальной Царь, дорогуша, дал мне огромные возможности. Я создаю для него вещи, которые окажут решающее воздействие на победу революции. И тогда у нас будет настоящий социализм. Все будет отлично функционировать, как хорошо смазанная машина. Каждый будет чувствовать себя вольготно, как винтик в налаженном механизме. Они увидят, они оценят. И для всего этого ему потребовался всего лишь один Бирчингтон. Я — ключевой фактор, старик. Я войду в историю. Так говорит Джугашвили.
