Андрей Величко - Дядя Жора
Так вот, в этих условиях еврейские деловые круги обратили самое пристальное внимание на Бунд. А насчет интеллигенции… Да, в небольших количествах она присутствовала в партии с момента ее образования, но массовый наплыв случился уже после получения, так сказать, социального заказа, причем оплаченного. Так, а до чего там дошел мой визитер?
— И эти круги испытывают определенное беспокойство по двум причинам — открыл мне глаза он. — Первая… Георгий Андреевич, вы же только что разрешили мне называть вещи своими именами! И я вам прямо заявляю — то, что вы делаете в области взаимоотношений государства и частного капитала — это произвол!
— А что, разве он когда-нибудь был похож на что-то другое? — удивился я. — Именно произвол, таковым он и был задуман, таковым и реализуется. Или вы считаете, что он реализуется недостаточно решительно?
По виду собеседника было совершенно ясно, что ни малейшего недостатка решительности он не видит, но я решил до конца прояснить этот вопрос:
— Весь народ России должен жить по одному закону, это неоднократно подчеркивал император, ну а я прилагаю все силы для того, чтобы оно побыстрее стало именно так. Но ведь народ же, а не элита! Ибо она всегда какой-то мере причастна к созданию законов, и что, она их будет писать сама против себя? Не смешите. И пока у нас не отработан механизм разработки и принятия дополнительных законов именно для элиты, которые она должна соблюдать помимо общих, эти законы временно заменяются произволом со стороны его величества, меня и последнее время в какой-то мере премьер-министра. А к элите мы относим всех, могущих оказать реальное влияние на политику государства. Причем чиновник начиная с четвертого класса относится к элите автоматически, а просто состоятельный человек — только когда начинает лезть в политику. Я вполне допускаю, что лично вам или еще кому-то такое положение дел не нравится, но это не мои проблемы.
— Надеюсь, что этот… э-э-э… переходный период кончится достаточно быстро! — вздохнул гость и продолжил:
— Однако пока в определенных кругах наличествует серьезное беспокойство, не будет ли что-либо подобное культивироваться и в образовавшемся государстве.
Вот, значит, с чем связано вдруг охватившее некоторых стремление к собственной государственности, сообразил я. И разъяснил:
— Ничего похожего на произвол не будет, но в случае соблюдения несложного… ну, скажем, кодекса. Первое — без согласования с комиссариатом запрещено финансово поддерживать любые политические либо общественные движения в России. Второе — накладывается запрет на поддержку некоторых партий и вне наших границ, их список будет вам вручен. И, наконец, ни в коем случае нельзя вести никаких несанкционированных дел с субъектами, находящимися в списке нелояльных к России. Список небольшой, на сегодняшний день там все Ротшильды, Рокфеллер и банкирский дом "Кун и Леб". Пока эти пункты будут соблюдаться, Россия полностью воздержится от какого-либо вмешательства во внутренние дела новообразованного государства. Ой, зря вы с таким облегчением вздыхаете, я же еще не закончил… Так вот, между Россией и вами должен быть подписан еще и договор о взаимной выдаче преступников. Какие статьи в нем перечислите вы — это ваше дело, а Россия потребует выдачи по статьям из раздела "Преступления против Империи". Они, кстати, срока давности не имеют. Да, и побледнели вы тоже зря, дослушайте же до конца, прежде чем реагировать! Так вот, иметь право и пользоваться им — это две большие разницы. Россия вам устно обещает, что не будет пользоваться своим правом требовать экстрадиции, пока вы будете прислушиваться к рекомендациям финансового департамента Ее Величества. Ну, а конкретно на кого и сколько у меня есть материала — пусть это пока останется моей маленькой тайной.
Глава 15
У меня зазвонил телефон.
В отличие от героев Чуковского, мне не было повода предполагать, что звонит слон, потому что на аппарате зажглась вторая слева лампочка, означающая, что звонок из Георгиевска.
"Ну, если опять что-то переносится, то даже и не знаю", — подумал я, снимая трубку. Но услышал всего лишь:
— Жора, ты? Фишман на проводе. Не передумал послезавтра к нам лететь?
— Типун тебе на язык, — со всей искренностью пожелал я собеседнику.
— Ну, мало ли… А на чем собираешься?
— На обычной армейской «Кошке», чего зря «Кондор» гонять.
— Это самое, — замялся Боря, — может, хоть на широкофюзеляжной полетишь? А то у этих бомберов со всех щелей дует, как бы у тебя ревматизм не обострился.
— Слушай, ты лучше расскажи толком, чего тебе надо, а мозги мне полоскать и без тебя хватает кому. Чего тебе захватить, что не влезет в "Кошку"-пикировщик?
— Алечку с детьми.
Я напряг память — у Алисы четыре дочери плюс сын, то есть все шесть пассажирских мест будут заняты. Это значит, что мне придется лететь в пилотском кресле, да еще четыре часа слушать за спиной галдеж этого выводка! Нет уж, кушайте сами.
— А чего бы им в своем вагоне не поехать, ведь есть же он у Алисы? — поинтересовался я.
— Он был, — просветил меня Боря, — но, пока он стоял в тупике четыре года, Алечка же никуда не ездила, его малость разукомплектовали… Даже колеса сперли, уроды! Совсем твои явные и тайные полиции мышей не ловят.
— Согласен, отдельные недостатки есть, — признал я, — но и Алиса тоже хороша. Где, черт побери, заявление от потерпевшей? А без него возбудить дело трудно. И у тебя что, денег не хватает любовнице вагон починить?
— Да я им уже мини-поезд заказал, к середине лета будет, а сейчас захвати их, будь другом! Не на обычном же поезде им ехать, они даже и не представляют, как это делается.
— Ладно, уговорил, полечу на «Кондоре». Только сам ей звони и говори, чтобы к половине одиннадцатого они все были на аэродроме. Вылет в одиннадцать, пусть не опаздывают.
— Жора, а ты не можешь послать за ними свою машину?
— Блин, у нее что, и с авто колеса попятили? — возмутился я.
— Нет, но у нее же «Роллс-ройс». Не доедет эта колымага от Петергофа до Гатчины без поломок, а ты же, сатрап такой, ждать их не будешь.
— Господин Фишман, мне стыдно за вас, — сообщил я своему собеседнику. — Я понимаю, что подарить всем твоим пассиям по отечественной машине невозможно, у нас всего три автозавода, но хоть некоторым-то мог бы! Ладно, предупреди их, чтоб не испугались ненароком, и, так уж и быть, в благодарность за полевые транзисторы привезу я тебе это семейство.
— И обратно захватить не забудь! — счел нужным напомнить мне этот лесбиян.
— Тьфу на тебя, кобеля, — попрощался я с Борей и положил трубку. Но, подумав минут пять, позвонил в комиссариат и велел послать разобраться с вагоном какого-нибудь практиканта — хоть многие и считают, что Алиса сейчас в опале, но это же не повод, чтобы сквозь пальцы смотреть на разграбление вагона, находящегося, между прочим, на балансе министерства двора!
Вечером будущий комиссар, малость краснея и заикаясь от неожиданной аудиенции, рассказал мне суть этой истории. Оказывается, вагон три года стоял под открытым небом, потом ему одной прекрасной ночью кто-то разбил стекло, залез внутрь и самую малость там поживился. В результате транспортное средство было отправлено в ремонт, в числе прочего и на профилактику колесных пар, но тут начались события в Китае, а за ними — массовая перевозка всего на Дальний Восток. В депо царил бардак, и на робкий вопрос Алисы "когда же?" ей сказали, что колес сейчас нет, когда будут — неизвестно, все вопросы к канцлеру, который велел любой ценой обеспечить вагоны для Манчжурии. С кандидатом же в комиссары разговаривали более конкретно — если делать все обычным порядком, на приведение этого вагона в порядок потребуется две недели, а для необычного нужно распоряжение свыше.
— Скажите им, чтобы через три недели он точно был, — вынес вердикт я, — и, если на ремонт нужны будут дополнительные средства, пусть обращаются в мою бухгалтерию.
В двадцать первом веке, насколько я обращал внимание, полет на самолетах стал уже такой обыденностью, что даже летящие в первый раз пассажиры вели себя совершено спокойно, но тут это было еще экзотикой, заставлявшей напрягаться почти всех новичков. По поведению в воздухе они четко делились на две группы. Первая бледнела, становилась какой-то заторможенной, задерживала дыхание на каждой воздушной яме и вообще весь полет, стиснув зубы, ждала только одного — когда же он наконец закончится. Вторая впадала в возбуждение.
К моему счастью, Алиса со своими дочерьми и двумя сопровождавшими их фрейлинами относились к первой группе, и только Алексей с восторженным визгом носился от окна к окну. За ним присматривали стюардессы — я, хоть и неплохо относился к мальчику, сейчас был совершено не в настроении общаться с кем-то. Все три с небольшим часа полета я еще раз просматривал уже не раз и не два перечитанные бумаги.
