Джеймс Фелан - Охотники
Спрятав аптечку, я надел рюкзак и первым вышел на улицу. Мы немного прошли и свернули на Десятую авеню. Сыпался мелкий снег, садился на плечи, голову и не таял.
На каждом перекрестке мы внимательно осматривали дорогу, заглядывали за углы. В этом районе мусора и разрушенных домов было больше, Пятьдесят четвертая улица и Десятая авеню оказались заблокированы. Я, стараясь не думать о тяжелом рюкзаке, натиравшем плечи, о пистолете, оттягивающем карман куртки, пробирался сквозь завалы, сквозь нагромождение разбитых машин. Нам нужно было выйти на восток, к Девятой авеню.
Я шел первым. Возле пересечения с Пятьдесят девятой улицей мы увидели дом, из окна которого поднимался дымок. Оставив рюкзаки у входа, мы осторожно вошли. Внутри было темно, и я включил фонарик. Но оказалось, что тусклому лучику света нечего освещать – здание заканчивалось ровно там, где начиналось; внутри все было завалено мусором, будто помещение нарочно разрушили изнутри, превратив в пыль и обломки все, что только можно, или будто туда попала какая-то хитрая бомба, не тронувшая лишь стены.
Внутри никого не было, а мне и хотелось меньше всего кого-нибудь там встретить. Дымок, который мы видели с улицы, поднимался от нескольких тлеющих куч мусора на остатках верхних этажей: крыши не было, и они образовали что-то вроде атриума.
Я присел недалеко от дверного проема: оттуда можно было наблюдать за улицей и оставаться незамеченным. Все молчали. Не знаю почему: может, нечего было сказать, может, настолько сильно нас потрясло увиденное. Но каждый будто отгородился от остальных, оставшись совсем один.
– Гребаный город! Ненавижу его!
Анна и Мини посмотрели на меня со слезами на глазах.
– Дейв, а ты ведь не ходил к лодочной пристани…
Дейв промолчал, но я и не ждал ответа. Мои слова не были вопросом.
– Я знаю, что ты не ходил туда. И не говори, что ты там был, только всё забыл, не ври, ладно?
Дейв еле заметно кивнул. Он плакал.
– Если хотите, мы можем расстаться. Прямо здесь. Я один пойду к пристани, а вы – куда угодно. Я ведь не просил вас оставаться со мной. Ни разу. Я никогда не говорил, что боюсь остаться один. Я и так один почти всю свою жизнь. Меня этим не удивишь, так что можете спокойно оставить меня и идти куда хотите: я не стану винить вас, я не стану спрашивать, почему вы ушли.
Я встал и пошел вглубь здания, пытаясь пробраться сквозь кучи мусора, обдирая одежду о полуразрушенные бетонные стены; увидел пару трупов, уже начавших разлагаться, но мне было все равно. Я больше ничего не понимал. Я устал, и друзья тут не помогут: мне нужно остаться одному. Я прислонился к стене и заплакал: я плакал как ребенок, хлюпая носом, плакал, пока не выплакал все слезы, пока не остались силы только на всхлипы. И эти жалкие всхлипы так разозлили меня, что я сжал кулаки и стал лупить ими об стену изо всей силы.
Когда я вернулся к выходу, ребят там не было. Я оцепенел. Не соображая, что делаю, я надел рюкзак, застегнул стропы на поясе, чтобы он, в случае чего, не мешал бежать, спрятал фонарик, достал из кармана пистолет и вышел наружу.
На улице меня ждали Мини, Анна и Дейв. Они казались уверенными, сильными – именно такими, как мне и хотелось.
Я дослал патрон в патронник:
– Я готов. Мы должны добраться до лодочной пристани. Чего бы это ни стоило, нужно найти яхту и к вечеру быть в Нью-Джерси. Чего бы это ни стоило…
23
Впереди шел Дейв, и мне было гораздо спокойнее: он будто разделил со мной часть непосильной ноши. Пробираться по пустым улицам было страшно, ведь за каждым углом нас могла поджидать опасность, черные витрины магазинов будто скалились нам вслед выбитыми стеклами.
В южной части Центрального парка мы наткнулись на два десятка охотников и отсиделись в здании кафе, пока те, еле-еле волоча ноги, прошли мимо. Эти казались еще слабее предыдущих. Они были разных возрастов: от подростков до почти стариков; на них была зимняя одежда, так что, скорее всего, катастрофа застала их на улице, а не в помещении. Стало страшно оттого, что между нами и ними не было особой разницы: просто в нужное время мы оказались под землей. Охотники шли из последних сил, их лица ничего не выражали. Мне страшно хотелось выйти и дать им несколько бутылок воды из кафе. Но я сдержался. Мне ведь только шестнадцать. И не надо лишать себя преимущества, не надо пренебрегать инстинктом самосохранения.
– Похоже, ушли, – сказал Дейв, выглянув наружу.
– Может, побудем здесь еще? Ну хоть чуть-чуть? – попросила Мини.
– Почему нет, – ответил я.
Мы остались в кафе и с удовольствием открыли по баночке колы. Позади был лишь километр, максимум – два. А казалось, что сил больше нет. На каждом шагу поджидала смерть, будто на войне. Нам предстояло сделать серьезный круг: пойти сначала на восток и на север, потом на запад и снова на север, – чтобы обогнуть опасный Центральный парк.
– Нью-Джерси… – задумчиво произнес я.
Дейв эхом повторил:
– Да, Нью-Джерси…
Никому не хотелось разговаривать, но и молчать было нельзя.
– Так хочется в горячий душ! В настоящий горячий-прегорячий душ!
– Да! И голову вымыть как следует, – добавила Анна.
– И побриться.
– И телик посмотреть.
Мини была в своем репертуаре. Я улыбнулся:
– Да, я тоже хочу телик посмотреть.
Друзья болтали о чем-то, а я наблюдал за ними и думал, насколько сильно они изменились со времени той поездки в метро. Мы все изменились.
Пожалуй, больше всех изменился Дейв, особенно после вылазки в город. Он ходил по улицам разрушенного Нью-Йорка совершенно один и занимался там непонятно чем. Но мне и не хотелось знать чем именно. Вариантов было много. Может, он просто сидел в кабине пожарной машины или в каком-нибудь магазине и плакал. Странно, почему мне совсем не интересно, где он провел почти два дня? Да какая мне разница, чем он занимался и где был, – это его личное дело. Лезть к нему с вопросами – все равно что просить Анну почитать вслух дневник или расспрашивать Мини, о чем она думает. Но вернулся Дейв совсем другим. Может, он видел смерть – такую, как видел я…
Анна что-то писала в блокноте – мне нравилось, что даже в такой ситуации она не меняет своих привычек. Хотелось верить, что эти записи помогают ей отвлечься от происходящего, перенестись в другой мир. Она заслужила это право. Анна чуть прикусила губу, склонившись над блокнотом, и мне показалось, что вновь запахло клубникой. Я смотрел на ее яркие губы, на длинные ресницы, на то, как она сосредоточенно пишет, и хотел снова поцеловать ее. Только вот вряд ли я когда-нибудь сделаю это…
Мини. За это время она стала мне дороже всех. Она всегда была рядом – и никогда не мешала, она знала цену вещам – и готова была отдать последнее, она не разбрасывалась эмоциями – и была способна на настоящий поступок. Иногда она наблюдала за мной. Так, как я наблюдал за Анной. Я впервые заметил ее взгляд еще в лагере ООН и понял, что нравлюсь ей. Эти воспоминания заставили меня покраснеть. Я больше не хочу быть подростком, я не хочу находиться здесь. Я хочу перестать проживать воображаемую жизнь и постоянно анализировать свои поступки. Я хочу стать взрослым и сильным, научиться без помощи друзей отвечать на вопросы, которые ставит жизнь…
– Выход в пять, – сказал я.
Ребята согласились.
Из туалета выскочили несколько крыс. Я хотел умыться, но воды в кране не оказалось; на дне раковины были пепел и пыль, а на стене красовалась большая черная отметина. Я увидел себя в треснутом зеркале и снова, как наяву, пережил свой ночной кошмар. Я один стою посреди поля. Вокруг что-то мелькает, вспыхивает. Я вижу себя со стороны, сверху. Я посреди Центрального парка, а вокруг – охотники. У меня есть то, что им нужно, и они об этом знают. Им нужна пульсирующая во мне кровь, и я должен отдать ее. Бороться нет сил. Кровь с рук капает на землю. Я закрываю глаза, поднимаю вверх руки и кричу, что готов… Мой крик дробится эхом и затихает. Открыв глаза, я вижу, что охотники не шевельнулись. Они смотрят на меня так, как я смотрел на них сотни раз. Круг расширяется: они расходятся от меня, как мелкие рыбешки расходятся от хищной рыбы. Неужели они боятся меня так же, как и я боюсь их?
Я откашлялся и выплюнул в раковину слюну пополам с пылью. Из глаз потекли слезы. Вдруг воздух шевельнулся…
Позади в дверном проеме показалась Мини:
– Ты не один. Не верь снам. Все будет в порядке.
Я посмотрел на нее: откуда она знала про мой сон? Ведь я никому его не рассказывал. А вообще, какая разница? Спасибо, Мини! Во многих вещах она разбиралась гораздо лучше остальных. Интересно, смогу ли я когда-нибудь отблагодарить ее за то, что она помогает мне пережить всё это?
– Спасибо, Мини.
Я еще раз посмотрел на свое отражение в грязном зеркале и вышел вместе с ней:
– Я не хотел доставлять проблем. Со мной все в порядке.
Мини ничего не сказала, просто кивнула – показала, что поняла. Она действительно понимала гораздо больше других.
