Андрей Посняков - Шпага Софийского дома
Между книгой и стопкой аккуратно нарезанной бумаги – как определил Олег, формата примерно А-4 – в чинном порядке были расставлены круглые баночки с красками, сделанные из какого-то полудрагоценного камня: из сердолика или яшмы. Перед столом стоял резной табурет из дуба, обитый поверху плотной узорчатой тканью.
– Переписываю тут помаленьку, – усевшись на табурет, небрежно пояснил Гришаня и, схватив лежащую рядом кисть (или писало – черт его знает, как называется), принялся усердно водить ею по раскрытой странице, время от времени окуная в краску.
Олег Иваныч хмыкнул. Из-под кисти Гришани явственно вырисовывалась заглавная буква «М». Только не просто буква – а целая картинка в виде двух мужиков с неводами. Довольно смешных, надо сказать. Еще смешнее Олегу Иванычу стало, когда Гришаня, закончив вырисовывать сети, аккуратно приписал мужичкам пару фраз. На современный Олегу язык они переводились примерно так: «Ты сеть-то будешь тащить, а? Да пошел ты!»
– Ловко! – одобрительно кивнул Олег. – Надеюсь, книга не божественная?
– А и божественная, так и что? – лукаво ухмыльнулся Гришаня. – Я тут, вообще-то, хотел не такое изобразить. Мужика да двух бабищ хотел, словно они… ой, ладно, дальше не буду – срамно больно. Да ты садись, садись, Олег Иваныч, чего встал? – Отрок вскочил с табурета и, пододвинув его Олегу, схватил с подоконника какую-то книгу: – На, посмотри, покуда я за пивом сбегаю! Это «Александрия». Ух, до чего ж мудрена книжица! – Гришаня аж передернул плечами. – Про Александра, царя македонского, да про разные дивные страны. Феофилакту переписываю, игумену. Ну ты посмотри, я мигом!
Прихлебывая принесенное пиво, Олег Иваныч принялся расспрашивать Гришу относительно Новгородской политики. Вопросы мотивировал хитро – дескать, давно в городе не был, все на усадьбе дальней. Да Гришаня и не интересовался особо его мотивацией – знай, мыслию по древу растекался. Олег Иваныч еле успевал запоминать. А после рассказа Гришиного – выводы сделал. Архиепископ (по местному – владыко) Иона, судя по всему, являлся чем-то вроде министра иностранных дел Новгородской республики, по крайней мере – практически полностью определял и контролировал всю внешнюю политику Новгорода. А расстановка сил на политическом небосклоне была следующей: бывшие заклятые враги новгородцев, ливонские рыцари, давно потеряли свое могущество и, находясь в окружении врагов и конкурентов – тех же поляков, литовцев, псковичей, ну, и Москвы, конечно, – были более чем склонны к дружбе с Великим Новгородом. В первую очередь – против Пскова, с которым давно уже имели взаимные территориальные склоки. Псковичи, около ста лет назад отделившиеся от республики, всячески противились любому вмешательству Новгорода в их дела, что новгородцы, к слову, по старой памяти себе позволяли, к тому же Псков выступал и как торговый конкурент Новгорода. Потому и отношения между ними были весьма натянутыми. Да еще псковичей всячески настраивала против Новгорода Москва. Государь московский Иван спал и видел Новгород покоренным. Литва и Польша – государства, находившиеся в союзе-унии, имевшие общего короля – Казимира, издавна враждовали с Ливонским орденом и при первой же возможности всячески его гноили. Рыцари, конечно, огрызались, да уж силы у них были не те, что раньше. Били со всех сторон, еще и в самой Ливонии – конкуренты в лице архиепископа Рижского и прочих духовных владетелей. Не говоря уж о Ганзе – союзе Северо-Немецких городов – монополисте в торговле с Новгородом. Могущественная Ганза относилась к республике по-разному – больше мирно торговала, но вот в данное время все отношения союза с республикой были разорваны – новгородцы добивались равноправия в международной торговле, а этого ганзейцы, естественно, никак не хотели – чего ради им терять монопольную прибыль? Потому и объявила Ганза Новгороду нечто вроде блокады – и сама товары не везла, и другим не давала, по мере возможностей. Выжидали ганзейцы – блокада, она им, конечно, невыгодна, но еще более невыгодна купцам новгородским. Те уж и теребили архиепископа-министра – склоняли к соглашению с Ганзой. Швеция с Данией пока, слава Богу, больше своими внутренними распрями заняты – не до русских проблем им сейчас. Москва… Вот, по словам Гриши, самый главный враг Новгорода! Сколотив войско крепкое, от себя полностью зависимое, давно уж Иван III Московский на богатства да земли новгородские смотрел алчно, да хитер был – куда там Иуде – все захваты свои объяснял желанием русское государство строить, с собой, любимым во главе, естественно, именно Московию и называл Русью – хотя, по правде сказать, было то княжество не чем иным, как углом медвежьим, дальним да диким, только вот ресурсов имело немерено да войско сильнейшее. Ну, кроме откровенной силы, глава русской церкви православной, митрополит Филипп – в Москве жил. А потому и объявлял себя князь московский Иван ничтоже сумняшеся защитником православия, причем – единственным. И как хитро все поворачивал, змей! Только Москву называл Русью, хоть, скажем, в том же Великом княжестве Литовском уж намного больше русского народу жило, да еще плюс к этому народу Тверь, плюс Псков, плюс, само собой, Новгород… Большую проблему Москва представляла собою для Новгорода. Во-первых, открытый конфликт с ней был нежелателен, как по военным, так и по идеологическим мотивам: Москва – центр православия. Кроме того, московский князь контролировал всю торговлю низовым хлебом, то есть зерном, выращенным в центральных и южных русских землях. А от этого хлеба сильно зависел Новгород, если не сказать больше… Да и пятнадцати лет не прошло, как воевал Новгородские земли московский князь Василий Темный, отец нынешнего великого князя Ивана. По Ялжебицкому миру уплатили новгородцы десять тысяч рублей серебром контрибуции, да наложил Василий свою лапу на волости Новгородские – Бежицу, Волок Ламский, Вологду. Да и верховный суд с тех пор принадлежал московскому князю – именно ему должны были новгородцы высказывать «свои обиды», именно у него «искать управу». Хорошо хоть вольности свои сохранили, да новый князь, Иван, тем недоволен был, время выжидал да искал «обиды» мнимые.
Олег Иваныч покачал головой.
Итак, вкратце на данный момент получалось следующее:
Ливонский орден – вынужденный союзник Новгорода, Литва и Польша – враг ордену, но не враг Новгороду, поскольку враг Москве. Псков – друг Москве, враг ордену, Новгороду, Литве. Татары еще были… Те – Москве то враги, то друзья. Так же и Литве… Новгороду? Далековато они от Новгорода, хотя, под московской рукой, тоже пограбить могут… Самый же хитрый и коварный враг Новгорода – Москва, которая, ежели разобраться, в перспективе – и Пскову враг тоже, хотя в данный момент – и друг… Да, запутанная ситуация, без ста грамм не разберешься… За кого же в этой ситуации он, Олег Иваныч? Ну, пока, конечно, за Новгород, как наиболее симпатичный по своему (республиканскому) устройству, да и друзья здесь появились уже. Почему не Орден? Ведь там тоже друзья имеются: рыцарь Куно, купец Иоганн Штюрмер. Так ведь сам-то Олег Иваныч, чай, не немец, а природный русак, и патриотизм ему уж никак не чужд! Так что – Новгород! И город русский, и друзья, и человек, даже незнатный, здесь кой-какие права имеет. Уж куда лучше Москвы, где главным принципом государственной власти, по словам того же Гриши, была пошлая пословица, ненавидимая Олегом Иванычем еще с оперских времен. Пословица такая: «Я начальник – ты дурак!» И никаких прав. Распоряжения начальства благоговейно исполнить – вот самое главное право московское. И единственное… Нет, Олегу Иванычу с такими правилами не по пути!
За рекой вдруг ухнул колокол. Не просто так ухнул – тревожно, зовуще, настойчиво! Ухнув – замолк ненадолго… Затем – опять… И потом уже не останавливался – звенел, словно кремлевские куранты в новогоднюю ночь. Пожар тут у них, что ли? Иль бьют кого?
– Вече! – занырнул в келью едва убежавший Гришаня. – Бежим, Олег Иваныч, не покричим, так посмотрим! А ну, давай, давай, успеем еще пива выпить!
С явным неудовольствием Олег Иваныч уступил настойчивым просьбам отрока. Уж больно не хотелось опять тащиться за реку на Торговую сторону – а ведь именно оттуда долетали до Софийского двора зовущие колокольные звоны.
Ой, неохота тащиться. Ну да ладно. Черт с ним, с вечем ихним. Главное, Гришаня жив, только, похоже, свихнулся малехо на почве сексуальных рисунков в божественных книжицах. Чего он там вместо рыбаков хотел изобразить-то?
Гришаня ускорил ход, почти бежал уже, и Олег Иваныч вынужден был не отставать от него. Выскочив из Владычного двора, пробежали мимо каменных стен Детинца, чуть свернули – Олег едва не упал – понеслись дальше в компании таких же сумасшедших торопыг. Все эти люди – в богатых одеждах и не очень, видно, с радостью побросали работу ради участия в вече. Как же, это у них типа народного собрания или Государственной думы. Ну и народу! И все к мосту ломятся! Не провалился бы, не так уж он и широк, мостик-то.
