Александр Антонов - Звезды против свастики. Часть 1
– Прекрасная работа, агент Флора! – Резидент абвера в Москве выглядел довольным. – Как говорится, лиха беда начало. Теперь вам предстоит выполнить основную, самую трудную часть работы…
– Не думаю…
– Простите… – растерялся резидент. – Я вас не понимаю…
– Не думаю, что вторая часть работы будет труднее первой, – самодовольно улыбаясь, пояснила Евгения.
– Вот как? – резидент внимательно посмотрел ей в глаза. – И на чём, позвольте спросить, основана такая уверенность?
– Пусть это останется моей маленькой женской тайной, – не без доли кокетства ответила Евгения. – Для вас ведь важен результат, а не метод его достижения, не так ли?
– Пожалуй… – с некоторой долей сомнения согласился резидент. – Хорошо, агент Флора, буду ждать от вас результата. Да поможет вам бог!
Непривычная сухость во рту и голова словно в ватном коконе.
– Пить… – это она сказала?
– Сейчас, доченька!
Какой знакомый голос. Машаня открыла глаза. Она находится в своей комнате и, что характерно, лежит на своей же кровати. Мама-Оля сидит у изголовья со стаканом в руке. Помогает поднять голову. Подносит стакан к губам.
– Пей, доченька…
Какая вкусная вода… И тут же накатили воспоминания. Машаня закрыла глаза и со стоном откинулась на подушку.
– Тебе плохо, доченька?
– Мама-Оля, я этого не хотела…
– Так ты об этом… – Почему она облегчённо вздохнула? – Успокойся, доченька, ты ведь ничего и не сделала.
Машаня резко открыла глаза:
– Что ты говоришь, мама-Оля? Я сбила человека, насмерть.
– Да нет же, говорю тебе, никого ты не сбивала, это всё подстроено.
Огромное облегчение и невероятная жажда новых знаний:
– Как?.. Кто?.. Зачем?..
– А вот это он тебе расскажет, – Ольга Абрамова кивнула на вошедшего в комнату Николая Ежова, – а я пойду. Второй раз такое слушать мне не по силам…
– Она знает? – Машаня кивнула в сторону закрывшейся двери.
– Ну и вопрос, – улыбнулся Ежов. – Списываю его на твоё ещё не до конца прояснённое сознание. Конечно, она что-то знает, раз оказалась у твоей кровати. И в первую очередь то, что дорожное происшествие с твоим участием подстроено. Кем конкретно и уж тем более зачем – в это мы её не посвящали, да она и не спрашивала. И уж точно не знает, что ты секретный агент Второго главного управления КГБ СССР, работающий в Главной военной прокуратуре под прикрытием. Про это в твоём ближнем окружении, кроме меня, знает только один человек…
– Папа?
– Нет, не он. Не гадай. Придёт время – узнаешь. А пока слушай, что на самом деле произошло на дороге…
– Значит, подставу на дороге организовала германская разведка… – задумчиво произнесла Машаня, после того, как Ежов закончил рассказ. – И что дальше, дядя Коля, вербовка?
– А сама-то как думаешь?
– Так и думаю, – кивнула Машаня. – Вот только крючок они для меня придумали какой-то хилый, даже обидно.
– Это только кажется, пока ты не знаешь личности того, кто станет тебя вербовать, – сказал Ежов.
– Личность, которая усилит эффект вербовки… – нахмурила лоб Машаня. – Евгения?!
– Точно, – подтвердил Ежов.
– Господи… – Машаня прикрыла глаза. – Бедный папка…
– А я вовсе не считаю твоего отца бедным… Привет, болящая!
Машаня открыла глаза и уставилась на Евгению. Её интересовало даже не когда та успела войти, а в качестве кого?
– Машаня, знакомься, – сказал Ежов. – Твой новый напарник по работе, секретный агент Второго главного управления КГБ СССР, Евгения Жехорская!
Машаня вновь прикрыла глаза и с грустной улыбкой покатала головой по подушке:
– Ну, это уж не контрразведка – оперетта какая-то!
Николай Ежов встал и направился к двери; Евгения хотела выйти вместе с ним, но он жестом предложил ей остаться. Теперь она сидела возле постели Анны-Марии, и не знала, что ей делать: «больная» лежала, закрыв глаза, и желания к разговору не выказывала.
– А почему ты не спрашиваешь, – решилась начать первой Евгения, – по какой причине тебя не предупредили о предстоящей подставе?
– А зачем? – не открывая глаз, ответила Анна-Мария. – Разве это не очевидно? Вы побоялись, что с этой ролью я не справлюсь, нет?
– Да, – подтвердила Евгения. – То есть…
– Ну что «то есть»? – открыла глаза Анна-Мария. – Откуда, милая «матушка», такая в вас неуверенность? Ты ведь сама сказала, – легко перескочив с «вы» на «ты», продолжила Анна-Мария, – что за нами следили. Ты по приказу своего немецкого начальника даже писала наш разговор в машине, а на месте происшествия нас снимали ещё и на камеру, верно?
– Да, – кивнула Евгения. – И не только немцы, но и наши.
– Вот видишь! – воскликнула Анна-Мария. – Знай я о съёмках одновременно в двух фильмах: отечественном и иностранном, у меня бы точно от волнения «в зобу дыхание спёрло». Каркать бы я, конечно, не стала, но напортачить могла. Так что всё правильно…
Евгения не ответила, взглянула на прядку седых волос, что образовалась у виска Анны-Марии, и в который раз подумала: насчёт «правильно» она сильно сомневается.
– Ты мне лучше скажи, партнёрша, – Анна-Мария посмотрела на Евгению, – нас во время вербовки тоже на камеру снимать будут?
– Нет, – быстро ответила Евгения, – только разговор на диктофон.
– Ну, это легче, – как бы успокоилась Анна-Мария, – но всё равно надо репетировать.
– Обязательно, – обрадовалась Евгения перемене в настроении Анны-Марии, – сегодня вечером и репетнём!
– Фи, – усмехнулась Анна-Мария, – откуда ты откапала это словечко «репетнём», надеюсь, не в Государственном комитете по Экономике и Финансам, где ты трудишься, верно, тоже под прикрытием?
Что ответила её Евгения нам с вами, в общем-то, понятно, верно? Так может, лучше послушать, о чём в соседней комнате ведут негромкий разговор Николай и Ольга?
– Ты седую прядь у Машани заметил? – спросила Ольга.
– Точно! – кивнул Николай. – Надо Евгении напомнить, чтобы они её до приезда Шефа закрасили.
– Не пыли! – поморщилась Ольга. – Это они и без твоей подсказки сделают. Я не про то.
– А про что? – удивился Николай.
– А про то, Ёшкин каравай, что коли пошла такая пьянка, коли девчонкам вместе в шпиёнов играть выпадает – я ведь не полная дура: о чём не ведаю – докумекаю! – то пришла пора мирить их всерьёз. И кто, как не я, должна это сделать?
– И каким же это макаром? – полюбопытствовал Николай.
– А двойным! – хлопнула себя по коленке Ольга. – И перед Юлей повинюсь, и девчонок через это помирю!
– Так ты и вправду её узнала… – Николай покачал головой. – Евгения давно тебя в этом подозревала.
– Тем паче нечего мне более таиться! – воскликнула Ольга.
– Да тише ты, – урезонил подругу Николай. – А как с Павликом поступишь?
– С внучком? – уточнила Ольга. – Никак. У него уже есть два отца: названый и приёмный – третьему тут делать нечего! И запомни: никого более в эту тайну посвящать не надо!
– Да я-то могила, – заверил Николай. – А вот девчонки…
– Так они, чай, себе не врагини? – усмехнулась Ольга. – Им резону молчать есть больше, чем тебе.
– Евгении – Юлии понятно, – согласился Николай. – А Машане?
– А ей тем более, – хлопнула его по плечу Ольга. – Уж ты мне поверь!
Не откладывая дела в долгий ящик, Ольга, проводив Николая, извлекла на свет божий бутылку красного вина, чем сразу дала понять девушкам, что виды на вечер (в плане прорепетировать) придётся коренным образом менять. Нет лучшего лекарства против глубоких душевных ран, как обильно полить их слезами. Ох, и наплакались они в тот вечер. И бутылки вина под те слёзы, конечно, не хватило. Благо, в доме не очень-то и пьющих, но запасливых Жехорских достойное продолжение для банкета нашлось.
Когда Ольгино признание дополнила своим рассказом Евгения, и всем всё стало ясно, души их очистились от скверны, и, обильно политые помимо слёз ещё и вином, раны уже не так отчаянно саднили, Машаня, воспользовавшись тем, что Ольга на время вышла из комнаты, спросила у Евгении:
– Ответь, только честно: ты хотела, чтобы Глеб узнал про ребёнка?
– Зачем? – горько улыбнулась Евгения. – Мне, как Евгении, этого не надо. Юлия умерла, забрав любовь к Глебу с собой в могилу. Что касается Павлика, то у него есть заботливый отец, любящая сестра и младший брат, вряд ли моё признание сделает кого-то из них двоих (Глеба или Павлика) счастливее.
– Обещаешь, что так и будет?
Евгения посмотрела в глаза Машани, что-то там увидела, но без колебаний ответила твёрдо:
