Неправильный боец РККА Забабашкин - Максим Арх
«И именно здесь я буду жить как господин, веселиться, пить, гулять и править своими рабами!» — радостно думал часовой.
И это был последний миг потомка немецкого лавочника на русской земле, потому что тринадцатиграммовая пуля выбила всю спесь и фантастические несбыточные мечты из его бестолковой головы, пролетев сквозь безмозглый арийский череп и вылетев насквозь.
Мартин Швайнштайгер отправился в далёкие чертоги ада, а Алексей Забабашкин продолжил очищать землю от поганой нечисти.
* * *Алёша
Атаку я начал сразу, как только стало темнеть. Перед этим, разумеется, нашёл подходящее для снайперской позиции дерево. Оно вновь должно было отвечать двум критериям: должно было быть высоким и находиться на отдалении не менее полутора километров от места, по которому я собирался работать.
И оно довольно быстро было найдено.
Пока карабкался на очередную берёзу, меня посетила мысль, что за последний день я, пожалуй, взобрался на деревья столько раз, сколько не забирался за всю прошедшую жизнь.
— Ну да ничего, многое приходится в жизни делать впервые, — сосредоточившись на цели, сказал себе я и, услышав урчание в животе, нажал на спусковой крючок.
Пока дожидались темноты, перекусили тем, что ранее предназначалось диверсантам. Куриный суп с картошкой и жареная баранина с перловой кашей были более чем достойными и завтраком, и обедом, и ужином в одном «флаконе».
Там же, за приёмом пищи, и был разработан план, который я сейчас начал реализовывать.
И от предыдущих за сегодня планов он фактически ничем не отличался. Поменялось только место проведения новой операции, а способ ликвидации противников остался прежний — молниеносный отстрел с расстояния, чтобы те не слышали звуки выстрела.
И в очередной час «Икс» я начал осуществлять задуманное с тех солдат, что стояли на частично возведённых вышках у леса.
С них я решил начать потому, что они находились на самых высоких точках в той местности, так с них могли увидеть, что их камрады замертво падают на землю. После чего поднять абсолютно ненужную мне тревогу.
Сейчас же, после их ликвидации, больше никто из немецких солдат не мог с одного конца лагеря увидеть то, что происходит на другом конце.
И этим, естественно, вовсю пользовался советский снайпер — я.
После смерти тех, кто стоял на вышках, я быстро дозарядил винтовку, чтобы в магазине вновь было пять патронов, и уничтожил вначале двух солдат противника, что стояли с внешней стороны южных ворот (которые были ближе к нам), а затем и двух солдат, что были с внутренней стороны.
Вновь дозарядил и уничтожил экипаж и пулемётчика «Ханомага», что стоял у деревьев, росших возле западной стены из колючей проволоки.
Все четверо умерли в течение трёх секунд, и никто из них даже пикнуть толком не успел.
Ну а я, удовлетворённый началом отстрела, без промедления переместил свой взор, а вместе с ним и дуло «мосинки», на восточную часть ограждения.
Там под навесами находились десять человек. Первые пять умерли довольно быстро, и их почти молниеносная смерть (все умерли в течение трёх секунд), никакого особого ажиотажа не вызвала и вообще первое время осталась не замеченной для других солдат. Когда же я начал перезаряжать, своих валяющихся в грязи камрадов, наконец, увидела пока ещё живая пятёрка.
Они вскочили из-за стола и даже направились к прислоненным к растущему рядом дереву винтовкам. Точнее сказать — собирались направиться. Но судьба им в этом сегодня не благоволила. И они один за другим стали умирать от отравления свинцом, получая оный в голову.
Однако, к моему недовольству, одному солдату вермахта, самому последнему, перед смертью всё же удалось поднять тревогу. Не знаю, специально он это сделал или нет, но прямо перед своей кончиной он таки сумел выстрелить в воздух, тем самым привлекая к себе внимание.
И, разумеется, выстрел внимание привлёк. Из кабин и кузовов двух грузовых машин, что стояли неподалёку, стали выглядывать солдаты. Очевидно, они спали в кунгах, и поэтому спросонья не сразу понимали, что происходит. И тут, конечно же, на помощь к ним приходил для разъяснений я. А точнее не я, а пули от моей «мосинки», которые, отправляя их в преисподнюю, нежно шептали им, пролетая сквозь пустые черепа: «Вам всем пришёл полный конец!»
И шёпот этот в течение десяти секунд услышали все двенадцать человек, кто решил посмотреть, что происходит вокруг.
Судя по открытым ртам тех, кто умирали последними, они перед смертью кричали что-то типа: «Аларм!», но никто из камрадов их уже не слышал и не мог слышать, ибо все они к тому времени уже были мертвы.
Однако их крики и вопли всё же привлекли к себе внимание. Правда, не стоящих у северных ворот камрадов (те были далеко и не слышали), а военнопленных.
Те заметили суету, творящуюся за колючкой и почти все, поднявшись на ноги, начали осматриваться.
Моя атака уже шла полторы минуты и за это время многие военнопленные, очевидно, смогли разглядеть, что солдаты фюрера, по не совсем понятной причине, почти все лежат на земле и не шевелятся.
Это вызвало бурление среди пленных.
И это бурление, в свою очередь, не могло не вызвать вначале удивление, потом настороженность, а следом за этим и подозрение у тех немецких солдат, что к этому времени оставались живыми у северной, «необработанной» стороны периметра.
Было их немного, но они пока были.
И тут уж мне пришлось работать в поте лица, доведя скорость стрельбы и перезарядки до немыслимых пределов. Я, конечно же, не знал и не мог засечь эту самую скорость, но работал я на пределе возможностей.
Ствол винтовки системы Мосина дымился и раз в секунду изрыгал пламя, которое свидетельствовало о выстреле. А значит, и о том, что очередной фриц никогда больше не
