Целитель-11 - Валерий Петрович Большаков
— Пошли скорее, — воскликнула Лиза, страстная поклонница двойных акселей и тройных тулупов, — а то все билеты разберут!
Мы прибавили шагу, замечая целую вереницу желтых «ЛиАЗов» и красно-белых «Икарусов». В сторонке выделялась коробчатая «Магнолия» — передвижная телестудия, от которой уползала вязка кабелей.
— Алё! — Настя недоуменно глянула на радиофон, тряхнула его и воззвала снова: — Алё! Странно… Не работает…
— Связи нет, — просветил ее Володька, беззаботно щурясь. — Горы!
— Да причем тут горы… — забурчала сестричка, пряча радик. — Авария, наверное… Я маме обещала позвонить, как приеду, а на вокзале… забыла совсем!
— Чучелко! — ласково сказал я, приобнимая Настю. — Не волнуйся, маме не до тебя. Она вся поглощена воспитанием подрастающего поколения.
— Юлька такая хорошенькая-хорошенькая! — засюсюкала сестренка, складывая кулачки на груди.
— Ну, так обрадуй бабушку, — вкрадчиво шепнул я ей на ухо. — Еще одной девочкой! Ну, или мальчиком. Костя давно готов!
— Я не готова, — вздохнула Настя. — Знаешь, чего боюсь? Что, вот, старая жизнь кончится и начнется новая, семейная. А вдруг того хорошего, что было, в ней уже не останется? Понимаю, придет другое, но понравится ли оно мне? Только ведь ничего уже не изменишь!
— А ты не переживай, — усмехнулся я, подходя к кассе. — Пусть все идет своим чередом… — и протянул деньги под стекло, глянув на схему трибун. — Семь билетов, пожалуйста, по два рубля.
— Во дерут… — забурчал Киврин. — Я на Олимпиаду за пять рэ покупал, на отборочный, так то Олимпиада!
— Не ворчи! — Наташа чмокнула его в нос. — И не будь жадиной!
— Я не жадный, — заулыбался Володя, — я домовитый.
— Пошли, домовитый!
Мы устроились на трибуне не в худшем месте, довольно близко к арене, где ползали ледовые комбайны, похожие на синих жуков, и начищали каток.
— В Медео самая чистая вода в мире, — делилась своими познаниями Лиза, — и лед получается идеальный! — раскрыв свою объемистую сумку, она торжественно достала пирожки. — С капустой. Держи!
— Теплый еще! — изумился я, вгрызаясь в блестящий, словно лакированный бочок.
Надо ли говорить, что открытие чемпионата я пропустил, занятый более увлекательным делом? Наташа раздавала рогалики с коржиками, а Настя бережно разливала чай из термоса по бумажным стаканчикам.
— Мне половинку, — улыбнулся я сестренке, — чтоб не остыл.
— Тебе, может, с мякотью? — отзеркалила мою улыбку Настя, и чуть не пролила паривший чай. — Ух, ты! Моисеева и Миненков! Они в Инсбруке второе место заняли, в феврале еще!
Киврин, сидевший рядом, пихнул меня локтем.
— Держи! — он протянул полевой бинокль, потертый, но по-прежнему сорокакратный.
— О-о! Самое то… — я навел оптику на Моисееву.
Не зря же ее постоянно признавали самой хорошенькой фигуристкой, даже на мировых ристалищах.
Ну, в общем-то, да… Фигурка, личико… Косметики, конечно, наложено, как на гейше, но уж таковы правила любого шоу, начиная с театра. Иначе зрители увидят бледное пятно вместо лица.
— Костюмы красивые, правда? — сказала Рита, толкаясь мне в плечо.
— Костюмы?
А, ну да, черный костюмчик с синим отливом…
Все-таки, до чего ж мы разные! Женщины обращают внимание на внешнее, оценивая одежду, туфельки, прическу, а мужчины зачастую и не видят вовсе «обертку»! Они оценивают «конфетку» — суть, а не форму, раздевая девушку глазами, исследуя ее фигуру и формы.
Поэтому прелестницы, собираясь на свидание, зря мучают себя вопросом, что же им надеть — платья нам только мешают…
Энергично загремел пасадобль, и пара, застывшая на льду, ожила, закружилась в жестком ритме. А я, пользуясь моментом, оглядел трибуны в бинокль.
Удивительно, но стадион был полон едва наполовину — целые ряды пустовали. Вот телеоператор ссутулился, плавно ведет камеру, держа танцоров в прицеле… Тьфу ты! В фокусе.
«Забавно…» — мелькнуло у меня.
Рита как раз шушукалась о чем-то с Настей, и я отклонился назад. Марина, сидевшая выше, подалась ко мне.
— Марин, глянь на крайнюю трибуну слева.
— А что там?
— Сплошь казахи! Тут везде народ с русскими мор… э-э… лицами, и только там — нерусь.
«Росита» приложила бинокль к глазам, и теперь мне были видны лишь пухлые губы четкого рисунка.
— Да-а… — приоткрылись они, выпуская согласие. — Странно…
Музыка смолкла и трибуны заплескали.
— Пять — шесть, пять — семь, пять — шесть, пять — восемь… — разнесся голос диктора.
Зрители шумели волнами, одобрение сталкивалось с возмущением.
— Ну, чего они? — огорченно воскликнула Настя. — Ну, хороший же прокат!
—…Наталья Линичук и Геннадий Карпоносов! — гулкие динамики окатили арену жестяным призвуком.
Вот только не удалось фигуристам восхитить зрителей техникой и артистизмом — микрофон противно взвизгнул, и гортанный голос окатил стадион:
— Свобода Казахстану! Да здравствует Алаш-Орда! Русские, убирайтесь в свою немытую Россию! Казахстан для казахов! Смерть русским оккупантам!
Неизвестный, засевший в будке диктора, не говорил, не толкал речь, а выкрикивал лозунги. Но одними оскорблениями не обошлось — замерцали огоньки выстрелов, и тут же донесся сухой автоматный треск. Буквально тремя рядами ниже пули щепили сиденья.
Мои эмоции в тот момент словно выключились, я как будто вчуже следил за терактом, пригибаясь сам и клоня Риту.
— Это алашисты! — крикнула Марина, словно изумляясь людской подлости.
— Уходим! — гаркнул я. — За мной!
Мое тело действовало на рефлексе — пригнуться, соскочить рядом ниже, рвануться к той самой «казахской» трибуне — туда очереди не долетали. Напряжение, что копилось еще на Байконуре, скручиваясь во мне пружиной, выходило сейчас наружу, освобождая от страхов — легкие дышали вольно, мышцы послушно несли меня, глаза шарили вокруг. Ага…
По крутым ступенькам ссыпались двое автоматчиков в шапках-бориках. Один из них оступился, но другой, с волосами до плеч, развернулся к нам, скалясь и вскидывая «калаш». Грохнул «стечкин», снося хиппующего стрелка, а тут и я допрыгал, ломая горло его неуклюжему напарнику. Вырвал автомат из слабеющих рук, рассовал по карманам запасные магазины…
— Киврин!
— Я! — Володька тоже вооружился, падая на одно колено и резко крутя головой.
— Шапку возьми!
— Есть!
Я оглянулся только раз — девчонки мчались за мной, пригибаясь, вжимая головы в плечи, но никаких криков и слез. Боевые подруги!
А стадион ревел и стонал — толпы людей ломились к выходам, спасаясь от расстрела, и «алашисты» не целились — пули поражали сплошную мишень.
— Сволочи! — выкрикнула Лиза. Голос ее мучительно вибрировал. — Какие же они сволочи!
— Володя! — рявкнул я, не оборачиваясь. — Замыкаешь!
— Есть!
Ага… Борик я подцепил не зря! Автоматчик с пышными, сросшимися бровями и черными усами скобкой, бросился ко мне — и растерялся, не зная, палить ему в «оккупанта», или тот свой. А вот я нажал на спуск без опасных раздумий. «Калашников» коротко татакнул, посылая две пули — и Киврин перебросил новый трофей Марине. Та на ходу передала свой «Стечкин» Рите.
— Володька! Прикрой!
— Давай!
Паче чаяния, казахи с «безопасной» трибуны за нами не охотились — обычные люди, они тоже спасались, не зная, что самозваные вожди уготовили им долю избранных.
В полутемном коридоре — пара неонок болталась на перебитых проводах — раздался испуганный женский визг. Рита присела, вскидывая тяжелый пистолет, и дважды нажала на спуск. Вспышки выстрелов бросили огненный отсвет на ее напряженное лицо. Пули ушли в потолок, сыпя бетонной крошкой, но все же кто-то взвыл в полутьме, а к нам бросилась… Ирина Моисеева. Все в том же костюмчике, изрядно порванном, но босиком.
— Вы… Помогите! — отчаянно выкрикнула она, шаря глазами по нашим лицам. — Вы… кто?
— Свои, свои! — обронил я на ходу.
— Поможете? — выдохнула спортсменка, моляще ширя глаза.
— Да куда ж мы денемся… Бегом!
— Машина нужна! — крикнул Киврин.
На выходе мы увидели застреленного милиционера — парадная форма на груди была изорвана пулями и мокла кровью.
— Девчонки!
— Мы тут! Мы не отстаем!
Я оглянулся на мгновенье, запечатлевая восхитительную картину — шары Лизиных грудей красиво подпрыгивали, натягивая олимпийку. А руки воинственно сжимали автомат. У атомного века свои амазонки…
— Быстрей!
Народу прибывало, люди выбегали, частенько волоча раненых на себе, крики страха и боли нарастали, но у меня своя задача. И свой долг.
— «Рафик»! — заголосил Киврин. — Вон наш «рафик»!
Я круто развернулся.
— Стойте! — одышливо крикнула Настя. — Тут Айдар! Он ранен!
Будь наш водила в борике… Нет, стрелять я бы не стал. Но и помогать… Еще чего! Однако коротко стриженую голову Айдара венчала форменная фуражка-шестиклинка.
— Куда тебя? — сухо выдохнул я, тормозя.
— Нога… — простонал казах.
Сунув автомат сестричке, я подхватил Айдара. С другого боку пристроился Киврин.
— Терпи, казах… — пропыхтел я. — Ключи где?
— В кармане…
Мы с Володькой усадили таксиста на переднее сиденье, и я, оскальзываясь на гравии, обежал маршрутку.
