Секретная командировка - Евгений Васильевич Шалашов
– Значит, ты … вы, – поправился он, – сотрудник сыскной полиции, а не чека?
– Вы бы, уважаемый гражданин, мне представились для начала, – сказал я и вздохнул. – Очень тяжело разговаривать с человеком, не зная его имени. Или вам его стыдно произнести?
– Извольте. Беловесов Василий Петрович, одна тысяча восемьсот восемьдесят второго года рождения, православного вероисповедания, подполковник. А, еще потомственный дворянин. Награжден орденом святого Владимира с мечами. Проживаю… Проживал в городе Петрограде, улица Шпалерная дом семь, в съемной квартире.
Я старательно записывал все данные и, даже умудрился поставить всего одну кляксу.
– Достаточно? – поинтересовался подполковник Беловесов. – Или чтобы поставить к стенке вам нужны еще какие-то данные?
– Ох, да что же вы, гражданин Беловесов, все к стенке, да к стенке, – сказал я с досадой, откладывая ручку. – Лично я, сам бы вас пристрелил за вашу подлость, а что решит трибунал, я не знаю. По законам Российской империи изнасилование каралось каторжными работами, а в республике еще и закона-то нет.
– Слушай, Аксенов, или как там тебя? – вскипел подполковник. – Ты что такое мелешь?
– Молчать! – рявкнул я в ответ так, что чернильная ручка скатилась со стола, а в дверях кабинета показалось испуганное лицо паренька из конвойной команды. – Вы, гражданин подполковник, мне сейчас будете лапшу вешать, что вы с вашими подельниками этой девушке стихи вслух читали?
Вскочив со своего места, я подбежал к подполковнику, ухватил его за плечи, встряхнул и, приблизив свое лицо к его лицу, прошипел:
– Вы думаете, гражданин потомственный дворянин, что сможете уйти от ответственности за содеянное, раз нет уголовной статьи в эрэсэфэсээре? Нет, дорогой мой гражданин Беловесов, пусть к стенке вас не поставят, но вот в тюрьму я вас засажу лет на восемь, а то и на десять. А еще за нанесение телесных повреждений.
Кажется, подполковник был окончательно ошарашен. Он ждал каких-то иных вопросов, а здесь такое. Мне же надо было доигрывать до конца.
– Простите, гражданин подполковник, нервы, – убрал я руки с плеч подполковника и сел на свое место. – Ежели что – можете на меня пожаловаться.
Беловесов покраснел, покрылся испариной.
– Водички не хотите? – невинно поинтересовался я.
Подполковник пил жадно, а зубы стучали о край стакана. Поставив стакан на стол, посмотрел на меня затравленным взглядом.
– Боже мой! Какое нелепое обвинение! – выдавил он. – Вы обвиняете меня в изнасиловании?
Посмотрев на гражданина подполковника как можно презрительнее, я спросил:
– А в чем я вас должен обвинять? В скупке или продаже краденого? Увы, доказательств этого нет.
– Краденого?
Похоже, подполковник сейчас либо бросится на меня, либо его хватит удар. Посему, я как можно спокойнее сказал:
– Вообще-то моя группа работала по знаменитой скупщице краденого. Вам же знакома Амалия Карловна фон Беккер, бывшая актриса императорского театра?
Заглянув в папочку, вытащил из нее паспорт старухи, пошелестел страничками.
– Вот, ваша знакомая на самом-то деле Пелагея Ивановна Самойленко, шестьдесят первого года рождения, мещанка города Устюжна. У нас она подозревается в скупке краденого. Соответственно, за ней уже месяц ведется наблюдение. У череповецкого уголовного розыска было предположение, что она перепродает краденое имущество в Петроград. Собственно для этого в ее окружение и был внедрен оперативный агент, которого вы со своими подельниками избили и изнасиловали. Ладно-ладно, – поднял я вверх обе ладони. – В изнасиловании вас обвинять сложно, так как факт изнасилования должен быть зафиксирован врачом. Да, понимаю, следы воздействия на половых органах женщины, ссадины и все такое прочее.
Насчет подозрений в скупке краденого я врал, а то, что Амалия оказалась Пелагеей – чистая правда. И впрямь, может ли Беккер быть «фоном»?
– Вот что, гражданин инспектор, я вам хочу сообщить, что ни я, ни мои подельники, как вы выразились, никого не насиловали. И уж если на то пошло, я требую, чтобы меня передали в ЧК!
Ишь ты, требовать он мне тут будет!
– Требовать, подполковник, вы будете от своей жены! – жестко сказал я. – А для Всероссийской чрезвычайной комиссии вы слишком мелкая сошка, чтобы она обращала на вас внимания. Вы – уголовник, избивавший женщину. Не исключено, что вы еще и скупщик краденого.
На подполковника было жалко смотреть. Куда подевалась его бравада? Передо мной сидел не бравый офицер, а растерянный мужчина, выглядевший лет на пятьдесят, не меньше. А я продолжал его «добивать».
– Давайте, гражданин подполковник, сопоставим факты. Во-первых, – принялся я загибать пальцы, – когда я ворвался в дом гражданки Самойленко, то застал вас и ваших подельников за избиением женщины. Было такое? Во-вторых, на женщине была порвана одежда – блузка, сорочка. Как вы считаете, если я стану свидетельствовать на суде, мне поверят? И даже если врач не выдаст заключения об изнасиловании – а он, если мы его попросим, выдаст, то для суда хватит и заявления потерпевшей. Вполне возможно, что вы серийный насильник. Ну, мы сделаем ваш фотографический портрет, отправим в Петроград. Попросим наших товарищей, чтобы они напечатали его в газетах – может, в Питере есть жертвы. Знаете же, женщины, которых изнасиловали, часто боятся или стесняются обращаться за помощью в правоохранительные органы.
– Я требую, чтобы меня передали в чрезвычайную комиссию, – глухо прорычал подполковник.
– Да с какой стати? – удивленно воздел я брови. – Мы, понимаете ли, ловим уголовников, а потом должны отдавать их чекистам? Нет уж, мы вас доведем до суда. И сядете вы, гражданин подполковник, по двум статьям – причинение телесных повреждений, степень тяжести пока не знаем, врач должен установить, и за изнасилование.
– Еще раз говорю – я никого не насиловал. Да, вашу девку мы били, такое было. Амалия Карловна рассказала, что девица чересчур любопытна. Мы решили присмотреть за ней и застигли ее на том, как она копается в моем саквояже. Ну, не выдержали. И одежду на ней порвали чисто случайно. Я боевой офицер!
– Вот пусть ваши фронтовые товарищи, посмотрев газеты, увидят, кто скрывался под личиной их друга. Даже если девушка копалась в вашем саквояже, как вы сказали, то это не повод устраивать самосуд. Кстати, – оживился я. – Если вы будете настаивать в суде на своей версии, то за
