Курсант: назад в СССР - Рафаэль Дамиров
Был уже пятый час вечера, когда я закончил расставлять бутылки по прилавку и собирался уходить домой. Надо будет еще успеть поужинать и в библиотеку сходить. День сурка уже начинал меня понемногу напрягать. Тренировка — работа — библиотека.
В библиотеке я продолжал читать подшивки газеты и переучивать названия городов, но это мне даже нравилось. А вот знакомство с достижениями партийных лидеров не очень заходило. Но, как комсомолец, я должен был иметь об этом хоть какое-то представление. Я даже изучал их многочисленные награды, когда и за что они их получили. Это бесило больше всего, но раз назвался груздем, уйдешь под закуску.
У одного только Леонида Ильича было около сотни наград. Каждый раз он радовался им, как ребенок. В этом году ему даже дали орден “Победа”, который вручался за выдающиеся успехи в руководстве боевыми операциями большого масштаба. Четырежды Ильич Советского союза оказался единственным в истории человеком, получившим его в мирное время, и единственным, кто затем его лишится… Миша Меченый потом посмертно подпишет соответствующий указ.
День стоял жаркий и посетителей в магазине было мало. Народ старался употреблять в такую погоду пиво, а не сорокаградусную. Неплохое пиво продавали на разлив в пивбаре на соседней улице. У нас было только “Жигулевское” бутылочное. Популярностью оно пользовалось меньше, чем трехлитровые банки в пивбаре.
Маша сидела за прилавком и пилила ногти, когда дверь магазина распахнулась, и в зал ввалились два тела. Не слишком трезвые, но судя по страдальческому выражению небритых и помятых морд, не слишком пьяные. В каждом их движении сквозила жажда похмелиться. Не смотря на жару, тела были одеты, как и подобает настоящим джентльменам: в пиджаки, потрепанные трико и тапки на босу ногу.
— Манька! — расплылся в неполнозубой улыбке один из алкашей. — Займи червонец.
— Еще чего! — бросила в его сторону продавщица. — Все равно не отдашь. Чего пришел? Опять за водкой!
— Ну ты что? — алкаш старался оставаться душкой в общении с дамой. — Мужа бывшего не узнаешь. Займи… А-а?
— Потому и не займу, что знаю тебя, скотину такую. Все пропил. Отвел меня боженька, развелась вовремя с тобой, а так бы глядишь дети пошли. И в кого бы они уродились?
— Дай похмелиться тогда хоть!.. — бывший состряпал глаза, как у нищего, что дежурит у крыльца Собора в пасху.
— Иди отсюда, пока милицию не вызвала, и тебя в вытрезвитель не забрали.
— А моя зарплата где тогда? — глаза его сузились, и “нищий” превратился вдруг в “кухонного” рэкетира. — Я же здесь числюсь еще. Трудовую я не забирал.
— Вот, ты паскуда, бессовестная, — всплеснула руками Маша. — Ты же не работаешь, какая тебе зарплата?
— Да что с ней разговаривать, Семеныч? — вмешалось второе тело, чуть пошатываясь. — Бери бутылку и пойдем. Свое же берешь. Сам говорил, что зарплату тебе не платят.
— И то верно, — Семеныч потянул грязную длань к прилавку, где выстроились в ряд прозрачные бутылки с красно-белыми этикетками “Русская водка”.
— Стоять! — Маша отважно встала грудью на защиту социалистической собственности. — А ну пошли отсюда! Алкашня!
— Дай похмелиться, говорю! — заорал ее бывший и бухнул по прилавку кулаком.
Бутылки жалобно зазвенели. Маша попятилась назад, испуганно хлопая глазами.
— Граждане алкоголики и тунеядцы, — вмешался я. — Прошу заметить, что взять без спроса водку из магазина — это вам не заборы обоссывать. Между прочим, это уголовно-наказуемое деяние. За открытое хищение, совершенное группой лиц по предварительному сговору, вам каждому десяточка корячится.
Алкаши застыли в недоумении. Только сейчас они меня заметили. Хлопали глазами и на миг забыли, как разговаривать.
Наконец Семеныч промычал:
— Маня, это кто?
— Грузчик новый, — отмахнулась продавщица. — Идите уже отсюда. Грабители хреновы.
— Так это он, значит, вместо меня?! — ударил себя кулаком в грудь бывший. — Так вот ты с кем теперь в подсобке кувыркаешься?! Ах ты, сучка!
Ревнивец схватил с прилавка бутылку и бросился на меня размахивая ею, как Муромец булавой. Маша завизжала и отпрыгнула назад:
— Андрей! Уходи! Он, когда шары зальет, дурак совсем!
Я мигом оценил обстановку. Если выстрелить двоечкой в нос, то алкаш непременно завалится и расхвостает казенную бутылку. И возмещать в кассу придется Маше. Что с алкаша взять? Значит, надо как-то помягче. Я увернулся от удара сверху и подхватил локоть на спуске. Перехватил запястье, завернул руку ему за спину, выдернув одновременно бутылку.
Тот завыл от боли в заломленном суставе. Но тут произошел небольшой казус. Я не рассчитывал, что на помощь берсерку придет ассасин. Второй алкаш, пока я крутил первого, тоже схватился за бутылку и бросился на меня.
Что за день сегодня такой? Каждый норовит по башке бутылкой огреть! Я поздно его заметил и отклонился лишь в последний момент. Бутылка скользнула возле уха и уткнулось мне в плечо. Больно было очень, но стекло не разбилось.
Не выпуская из рук ревнивца, я ударил ногой в пузо его напарника. От пинка в живот алкаш согнулся и выронил бутылку. Та хряснулась о зашарканный кафель и разлетелась фонтаном брызг.
Вот, блин! Не уберег добро. Четыре рубля, между прочим, стоит. Придется ментов вызывать. Оформляться будем.
Рычагом кисти я уложил Семеныча на пол и наступил ногой ему на спину. Второго, согнувшегося пополам алкаша, я схватил за ноздри и подтянул к себе поближе. Оба воина выли и тихо матюгались.
— Вызывай ментов, — сказал я ошалевшей Маше.
Та стояла, раскрыв рот, с глазами Мадагаскарского лемура. Затем подобрала челюсть и юркнула в подсобку, где стоял телефон.
Через несколько минут за окном мелькнул желтый уазик, и скрипнули тормоза. Быстро работают. Молодцы.
В магазин зашел старый знакомый. Участковый Осинкин замер в пороге. Перед его глазами открылась картина маслом. Вчерашний школьник одной ногой стоит на спине поверженного алкаша и держит двумя пальцами за ноздри его собрата.
— Пакуй их, дядя Петя! — кивнул я на дебоширов. — Устроили скандал. Разбили казенное имущество. Надо по административке оформить, чтобы с Маши ущерб не высчитали.
Хотя, если захотеть, можно было бы и на уголовку натянуть. Статья такая раньше была: злостное хулиганство. Как раз для таких случаев. Но мне крови не надо. Это педофилов я готов своими руками казнить. А эти кухонные боксеры пускай живут. Сюда они больше явно не сунутся.
У Осинкина задергались кустистые усы, он чуть сумку-планшет из рук не выронил. Усы задергались еще больше, когда он узнал во мне того самого задохлика, что отбрил его после жалобы
