Роман Буревой - Боги слепнут
– Мы в плену?
– Да, в плену. Но мы живы.
– А Нисибис?
– Римляне не смогли его удержать. Монголы пробили брешь в стене и затопили город водами Джаг-Джаг.
– Значит, Руфин не пришел к нам на помощь?
Кассий вздохнул:
– Получается, что так.
– Рутилий? – Элий бросал вопросы как камни. Они попадали в цель и вызывали жгучую боль.
– Погиб.
– Неофрон?
– Здесь.
– Есть вести из Рима?
– Не для нас. Мы отрезаны от остального мира.
– Значит, ты не знаешь, что случилось с армией Руфина?
– Думаю, взяв Нисибис, монголы нагрузились добычей и ушли.
– Но ты этого не знаешь?
– Не знаю. Малек послал своего человека в Луксор, в храм Либерты, чтобы сообщить о пленных и потребовать выкуп. Но посланец не скоро возвратится.
Все самые худшие предположения подтверждались.
– Малек догадался, кто я?
– Надеюсь, что нет. Иначе он будет тянуть время и стараться получить как можно больше денег. Не думай больше ни о чем, постарайся уснуть, – посоветовал Кассий.
Он растворил таблетку в чашке с водой и дал выпить раненому.
Элий повернулся на бок.
– Три легиона погибли. Орлы остались, а людей больше нет, – пробормотал Элий, закрывая глаза.
– Тебе это приснилось?
– Нет. Мне сказал об этом тигр.
Кассий Лентул решил, что раненый бредит.
IIВ это утро Вер открыл глаза и вновь увидел мир. Яркий, веселый, замечательный мир. Золотой, осенний…
Вер вскочил. Каждый мускул наполнился энергией. В мозгу проносились тысячи мыслей. Он думал обо всем сразу – о войне, о Риме, о несправедливости, о маленьком императоре, об изгнанниках-гениях, о Трионе, о Бените.
Элий жив. Долгие ночи и дни он был в мире теней. А теперь вернулся. Элий не мог умереть. Даже в ядерном Тартаре, созданном Трионом, не мог сгинуть: желание, заклейменное Юнием Вером, еще не исполнилось.
Вер заметался по дому. Ему хотелось немедленно выйти. Дом казался темницей. Но он боялся.
Что если он выйдет он на улицу, а римляне начнут его упрекать: что же ты, лучший гладиатор Империи, обладатель венков и наград, не смог победить какого-то захудалого божка. Это из-за тебя Рим проиграл! Из-за тебя погибли легионы. Порой Вер отчетливо слышал эти упреки. Несколько раз он подходил к двери и останавливался. Сейчас распахнет ее – а там толпа. Кричат, грозят кулаками, в лицо летят тухлые яйца и гнилые плоды. А впереди Вилда с фотоаппаратом. И каждая вспышка как выстрел. Вер толкнул дверь. Она медленно открылась. Перед домом никого не было. Ни единой души. Лишь напротив, у входа в инсулу две девочки играли среди разросшихся лавровых роз.
Вер ничего не понял, огляделся, все еще ожидая осады. Сделал неуверенно шаг, другой. Дошел до фонтана. Какой-то парень сидел на ободке фонтана и читал «Либеральный вестник». На первой странице красовалась карикатура на сенатора Бенита. Вер заглянул парню через плечо, просмотрел заголовки. «Сенатор Флакк заявляет: мы слишком легкомысленно относимся к происходящему», – гласила передовица.
Вер двинулся дальше. Он шел по городу очень медленно, будто заново его узнавал. На перекрестке вместо статуи Руфина стоял мраморный Элий. Вер остановился и долго смотрел на изваянного в мраморе друга.
– Но ты ведь жив, Элий, я это точно знаю, – прошептал Вер.
Кто-то остановился подле. Вер не оборачивался. Стоял склонившись, касаясь руками складок мраморной тоги. Рука неведомого дарителя положила на базу статуи букетик цветов и несколько печеньиц. С ближайшей крыши голубь приметил добычу и устремился за жертвоприношением, выхватывая крошки из рук.
– Ты еще вернешься в Вечный город, – пообещал Вер каменному двойнику друга на прощание.
Вер ошибся. Никто не собирался его ни в чем упрекать. Никто его не узнавал. Вер нарочно смотрел людям в глаза, улыбался встречным, потом стал здороваться со всеми подряд. Ему отвечали, но как-то безлико – так приветствуют чужака. Молодые женщины улыбались. Но лишь как интересному молодому человеку. Наконец какая-то матрона, ответив на его приветствие, внезапно остановилась, пройдя несколько шагов и спешно повернула назад.
– Ты – Юний Вер. Гладиатор Юний Вер?
– Да я… – Он покраснел. И сердце забилось сильнее.
– Говорят, ты болел. Теперь поправился?
Вер кивнул.
– Будешь вновь выступать?
– Зачем? – он не понял, о чем она говорит.
– Дисквалификацию отменили. Ты можешь вернуться в гладиаторскую центурию. Все только этого и ждут. Все. – Она бросила это «все» весомо, как приговор суда. К чему она его приговаривает? К арене?
Вер замотал головой и отступил.
– Зачем? – повторил.
– Да что же ты… нездоров еще? Бедняга! Надо пригласить знаменитых медиков – они тебя вылечат. Ты должен вернуться на арену. Ты – самый лучший. Никто не сравнится с тобой – ни Клодия, ни Авреол. Они бездари. Один ты – гений!
Вер вздрогнул. Прежде похвала согревала глотком хорошего вина. Теперь только раздражила.
– Я еще болен, – отговорился он и зашагал дальше.
Матрона шла следом, не отставала.
– Могу проводить тебя в Эсквилинскую больницу. Запишешься на прием. Тебе нужны деньги?
Она почти насильно всунула в ладонь Веру свою карточку:
– Если что-нибудь понадобится – звони.
Она наконец оставила его в покое, и Вер вздохнул с облегчением. Прошел в сады Мецената, опустился на мраморную скамью. Сообразил наконец, что кроме таких вспышек восторженности и ненужного поклонения, ему ничто не угрожает. Никто не ведает о его поединке с Сульде. Богам, чтобы заслужить почитание и людской восторг, надо хвастаться своими подвигами. Но никто из людей не видел в нем бога. Только гладиатора. Вот незадача. Что надо сделать, чтобы люди указали на тебя пальцем и сказали: вот бог. И упали ниц. И умоляли и просили… Одеться в доспехи платинового сияния? Шагать по воздуху? Метать молнии? Или сказать: «… никогда не будет правильным поступать несправедливо, отвечать на несправедливость несправедливостью и воздавать злом за претерпеваемое зло»[30].
Но это сказал Сократ много-много лет назад. И никто не обожествил его за эти слова. Августа обожествили за то, что он утопил Рим в крови. Траяна обожествили, за то, что он покорил для Рима новые земли. А Сократа убили.
Вер долго сидел на скамье, размышляя. Поднялся, когда уже стало темнеть, и меж крон пиний и кипарисов вспыхнули желтые шары фонарей. Кто-то шарахнулся в сторону из-под ног. Будто живой коврик лежал у скамейки, а теперь испуганно отскочил. Вер нагнулся и в полумраке разглядел на дорожке какую-то тряпку.
– Кто ты? – обратился он к тряпке, как к живой.
Тряпка хотела приблизится, но боялась. Темная ее поверхность морщилась от нерешительности и страха. Черная дыра-рот то суживалась, то раздавалась вширь. И вдруг звук – странный, протяжный, как завыванье собаки, лишившейся хозяина, разнесся по садовой аллее.
– Л-г– с… – чудилось в этом завыванье. – Ч-т м-н д-л-т?
«Логос, что мне делать?» – расшифровал Вер.
Он присел на корточки и протянул руку к тряпке, приманивая ее, как собачонку.
– Кто ты? – спросил шепотом.
– Л-ц-… – донесся ответ.
«Луций», – перевел Вер.
Страшная догадка кольнула сердце.
– Бессмертная «Нереида»…
– Л-г-с, сп-с-…
Две черных фигуры свернули на аллею.
– Вот он! – крикнул один и указал на тряпку. – Хватай!
В черной форме с недавних пор разгуливали «исполнители желаний».
Луций – хотя и кощунственно было его называть человеческим именем в подобном обличье – метнулся в заросли буксов. Те двое хотели броситься следом. Но Вер заградил им дорогу. «Исполнитель» зарычал и хотел ударить. Вместо этого сам очутился на песке. Сверху на него грохнулся его товарищ.
Вер оглянулся. «Тряпка» исчезла. Он бросился напролом в кусты. Луция нигде не было. Вер звал его, но бывший боец бессмертной «Нереиды» не пожелал откликнуться.
Напрасно Вер метался по аллеям. Он обегал все сады Мецената. Никого! Может, стоит присесть и подождать, пока Луций не появится вновь? Вер опустился на скамью рядом с одиноко сидящим человеком. Лицо у незнакомца было серое, вытянутое, с глубокими складками вокруг рта, голова обрита.
«Убью… ненавижу… ненавижу… убью… «– мысленно повторял человек так отчетливо, что Вер невольно вздрогнул.
Вер положил человеку руку на плечо.
– У тебя несчастье… – начал он.
Человек дернулся и глянул на Вера. Потом выбросил вперед руку. Только реакция бывшего гладиатора спасла нынешнего бога. Лезвие ножа распороло ткань туники. А человек вскочил и бросился бежать.
А Вер застыл. Что же делать? Неужели все из-за того, что он проиграл Сульде? И ничего уже нельзя изменить? И Рим будет катиться вниз… А может плюнуть на все, оставить Рим и податься в Небесный дворец? Прийти сказать, так и так… мерзкая земля, люди мерзкие, все грязь и тлен, не хочу быть там больше, не хочу… пустите меня в ваши чистые сверкающие залы, в ваш небесный Палатин… А на земле мне тошно и страшно… Я оказался слаб, не готов… Ради кого я должен оставаться на земле? Ради Элия? Но Элий думает только о Риме. Вот и пусть думает… а я не хочу… К воронам Элия и его Рим. Ведь я бог… я – бог…
