Хиллари Родэм Клинтон - Тяжелые времена
– Мне уже 82 года. Я не протяну слишком долго, – сказала она. – А то, чем я занимаюсь, крайне важный вопрос. И я ничего не боюсь.
Вскоре после моего визита доктор Гао была вынуждена покинуть Китай. Сейчас она живет в Нью-Йорке, где продолжает писать и говорить о проблеме СПИДа в Китае.
Большая часть времени в ходе моего первого визита в Пекин в качестве госсекретаря США была посвящена знакомству с высокопоставленными китайскими чиновниками. На одном из обедов в тихой, оформленной в национальном стиле государственной резиденции «Дяоюйтай», в которой останавливался во время своего знаменитого визита президент США Никсон и где мы также поселились в ходе поездки в страну в 1998 году, я познакомилась с членом Госсовета КНР Дай Бинго. Дай, наряду с министром иностранных дел КНР Ян Цзечи, в последующем станет моим основным партнером в китайском правительстве. (В Китае член Государственного совета по рангу выше министра, в иерархии должностей этот пост чуть ниже поста вице-премьера.)
Являясь карьерным дипломатом, Дай был близок к Ху Цзиньтао и умело лавировал в хитросплетениях внутренней политики китайских властей. Он гордился своей репутацией человека из глубинки, который добился признания и известности. Невысокий и щуплый, он, несмотря на преклонный возраст, оставался бодрым и здоровым, регулярно занимаясь физическими упражнениями и совершая длительные прогулки, которые он также настоятельно рекомендовал и мне. Он свободно беседовал на исторические и философские темы и так же свободно обсуждал текущие события. Генри Киссинджер рассказывал мне, как высоко он ценил свои отношения с Дай Бинго, считая его одним из наиболее интересных китайских руководителей, с которыми он когда-либо встречался, человеком широких взглядов и восприимчивым ко всему новому.
Дай Бинго часто высказывался о логике развития истории. Он с одобрением повторял ту поговорку, которую я использовала в своей речи в Азиатском обществе: «Если находитесь в одной лодке, пересекайте реку мирно». Когда я сказала ему, что, по моему мнению, Соединенным Штатам и Китаю предстоит дать свой ответ на извечный вопрос о том, что произойдет при встрече двух держав – уже сформировавшейся и нарождающейся, – он с энтузиазмом согласился со мной и впоследствии часто повторял мою формулировку. Согласно истории развития человечества, такой сценарий часто завершался конфликтом, поэтому только от нас зависело, сможем ли мы наметить такой курс, который позволит избежать подобного итога. Для этого требовалось удерживать соперничество между нашими странами в приемлемых границах и всячески содействовать их сотрудничеству.
Мы с Дай Бинго сразу же нашли общий язык, и в последующем мы общались в течение многих лет. Иногда мне читали длинные лекции о том, что Соединенные Штаты делают неправильно в Азии, сопровождая это саркастическими репликами, но всегда – с улыбкой. В другой раз мы детально и с большой заинтересованностью обсуждали необходимость во имя будущих поколений поставить американо-китайские отношения на прочную основу. Во время одного из моих первых визитов в Пекин Дай передал мне тщательно подобранные личные подарки для Челси и моей матери, которые явно выходили за рамки обычного дипломатического протокола. Когда он вскоре приехал в Вашингтон, я в ответ передала ему подарок для его единственной внучки, который, как мне показалось, весьма порадовал его. В начале нашего знакомства он достал небольшую фотографию девочки и показал ее мне, сказав: «Это то, ради чего мы живем». Это проявление чувств отозвалось в моей душе. Ведь я пошла на государственную службу, прежде всего, ради благополучия детей. Как государственный секретарь, я могла сделать мир немного безопаснее, а жизнь – немного лучше для детей в США и во всем мире, в том числе и в Китае. Я расценивала свою работу как возможность и как ответственность. И то, что Дай Бинго поделился со мной своими чувствами, стало основой для наших прочных отношений.
Что касается министра иностранных дел Ян Цзечи, то он дорос до ранга дипломата, начав карьеру в качестве простого переводчика. Его превосходное знание английского языка позволило нам достаточно долго, порой энергично беседовать во время наших многочисленных встреч и телефонных разговоров. Он редко выходил за рамки имиджа осмотрительного дипломатического представителя, однако мне иногда удавалось рассмотреть в нем живого человека. Однажды он рассказал мне, что в детстве ему приходилось, дрожа от холода, сидеть в Шанхае в неотапливаемом классе и его руки так замерзали, что он не мог держать ручку. Его путь от промерзшего школьного класса до МИДа являлся для него источником огромной личной гордости за прогресс своей страны. Он был непримиримым националистом, и у нас порой возникали жаркие споры, в частности на такие непростые темы, как проблемы с Южно-Китайским морем и Северной Кореей, или же о территориальных разногласиях Китая с Японией.
Как-то поздно вечером, во время одной из наших последних бесед в 2012 году, Ян принялся восторженно говорить о многочисленных выдающихся успехах Китая, в том числе о его спортивном превосходстве. Этот разговор состоялся буквально через месяц после Олимпийских игр в Лондоне, и я осторожно заметила, что США в действительности выиграли на ней больше медалей, чем любая другая страна. Ян Цзечи, в свою очередь, объяснил то, что на Олимпиаде «фортуна отвернулась» от Китая, отсутствием травмированной «звезды» баскетбола Яо Мина. Он также пошутил, что следует создать «дипломатическую Олимпиаду» с такой дисциплиной, как «преодоление расстояний», и это обеспечит США как минимум одну медаль.
Во время нашего первого разговора в феврале 2009 года Ян Цзечи неожиданно для меня поднял тему, которая, оказывается, явно беспокоила его. Китайская сторона готовилась в мае 2010 года провести крупную международную выставку, аналогичную тем, которые организовывались и в предыдущие годы. Каждая страна должна была создать свой павильон, чтобы представить свою национальную культуру и национальные традиции. Как сообщил мне Ян, отказались от участия только две страны: крошечная Андорра и Соединенные Штаты. Китайцы усмотрели в этом знак неуважения, а также признак упадка США. Я была удивлена этой информацией и пообещала, что удостоверюсь в том, чтобы Соединенные Штаты были достойно представлены на данном мероприятии.
Вскоре я обнаружила, что на организацию павильона США не были выделены средства, что все сроки для решения этого вопроса уже прошли и что ситуация вряд ли изменится, если только не предпринять решительных шагов. Все это представляло могущество США и американские ценности перед азиатскими странами отнюдь не в лучшем свете. Поэтому я лично занялась этим вопросом и добилась создания нашего павильона, что означало сбор денег и обеспечение поддержки со стороны частного сектора в рекордно короткие сроки.
Мы развернули наш павильон, и в мае 2010 года я была в числе миллионов людей со всего мира, побывавших на этой выставке. На павильоне США были представлены национальные экспонаты и рассказывалось о наиболее чтимых нами ценностях: настойчивости, инновационном подходе и своеобразии. Больше всего меня поразило то, что добровольными гидами выступали американские студенты. Они представляли все аспекты жизни американского народа и историю США, и все они говорили на китайском языке. Многие китайские посетители были поражены, услышав, что американцы с таким энтузиазмом говорят на китайском языке. Они останавливались, чтобы побеседовать, задавали вопросы, шутили, делились различными историями. Это в очередной раз напомнило, что для развития американо-китайских отношений личные контакты могут сделать столько же или даже больше, чем большинство дипломатических переговоров или заранее распланированных встреч на высшем уровне.
После моих бесед с Дай Бинго и Ян Цзечи в ходе поездки в феврале 2009 года у меня появилась возможность лично встретиться с председателем КНР Ху Цзиньтао и премьером Госсовета Вэнь Цзябао. Это была моя первая встреча, по крайней мере, из десятка встреч с ним на протяжении следующих лет. Высшие руководители Китая были менее раскованными и более «запрограммированными» в ходе состоявшихся бесед, чем Дай или Ян, общаться с ними было менее комфортно. Чем более высокое положение было у китайского руководителя, тем больше он ориентировался на предсказуемость, формальности и знаки уважения. Высшее руководство не хотело никаких сюрпризов. Значение имела лишь внешняя сторона. Со мной они были осторожны и вежливы, даже немного настороженны. Они изучали меня, как и я изучала их.
Ху Цзиньтао был любезен, выразив свою признательность за мое решение совершить визит в Китай непосредственно после вступления в должность госсекретаря. Он был самым могущественным человеком в Китае, но ему не хватало личного авторитета его предшественников, таких как Дэн Сяопин или Цзян Цзэминь. Ху Цзиньтао мне показался больше похожим на надменного и отстраненного председателя совета директоров, чем на генерального директора, держащего руку на пульсе своего предприятия и непосредственно управляющего им. Вопрос, насколько уверенно он контролировал разветвленные структуры коммунистической партии, оставался открытым, особенно в отношении военных.
