Роман Буревой - Боги слепнут
– Будешь вновь выступать?
– Зачем? – он не понял, о чем она говорит.
– Дисквалификацию отменили. Ты можешь вернуться в гладиаторскую центурию.
Все только этого и ждут. Все. – Она бросила это «все» весомо, как приговор суда. К чему она его приговаривает? К арене?
Вер замотал головой и отступил.
– Зачем? – повторил.
– Да что же ты… не поправился ещё? Надо пригласить знаменитых медиков – пусть тебя вылечат. Ты должен вернуться на арену. Ты – самый лучший. Никто не сравнится с тобой – ни Клодия, ни Авреол. Они бездари. Один ты – гений!
Вер вздрогнул. Прежде похвала согрела бы его глотком хорошего вина. Теперь только раздражила.
– Я ещё болен, – отговорился он и зашагал дальше.
Матрона шла следом, не отставала.
– Могу проводить тебя в Эсквилинскую больницу. Запишешься на приём. Тебе нужны деньги?
Она почти насильно всунула в ладонь Веру свою карточку:
– Если что-нибудь понадобится – звони. Она наконец ушла, и Вер вздохнул с облегчением. Прошёл в сады Мецената и сел на мраморную скамью. Сообразил наконец, что, кроме вот таких вспышек восторженности и ненужного теперь поклонения, ему ничто не угрожает. Никто не знал о его поединке с Сульде. Богам, чтобы заслужить почитание людей, надо хвастаться своими подвигами. Но никто из людей не видел в нем бога. Только гладиатора. Вот незадача. Что надо сделать, чтобы люди указали на тебя пальцем и сказали: вот бог. И упали ниц. И умоляли и просили… Одеться в доспехи платинового сияния? Шагать по воздуху? Метать молнии? Или сказать: «…никогда не будет правильным поступать несправедливо, отвечать на несправедливость несправедливостью и воздавать злом за претерпеваемое зло»[32]
Но это сказал Сократ много-много лет назад. И никто не обожествил его за эти слова. Августа обожествили за то, что он утопил Рим в крови. Траяна обожествили за то, что он покорил для Рима новые земли. А Сократа – нет. Не стали.
Вер долго сидел на скамье, размышляя.
Поднялся, когда уже стало темнеть и меж крон пиний и кипарисов вспыхнули жёлтые шары фонарей. Кто-то шарахнулся в сторону из-под ног. Будто живой коврик лежал у скамейки, а теперь испуганно отскочил. Вер нагнулся и в полумраке разглядел на дорожке какую-то тряпку.
– Кто ты? – обратился он к тряпке, как к живой.
Тряпка хотела приблизиться, но боялась. Тёмная её поверхность морщилась от нерешительности и страха. Чёрная дыра-рот то суживалась, то раздавалась вширь. И вдруг звук – странный, протяжный, как завывание собаки, лишившейся хозяина,-разнёсся по садовой аллее.
– Л-г-с…. – чудилось в этом завывании. – Ч-т м-н д-л-т?
«Логос, что мне делать?» – расшифровал Вер. Он присел на корточки и протянул руку к тряпке, приманивая её, как собачонку.
– Кто ты? – спросил шёпотом.
– Л-ц…. – донёсся ответ. «Луций», – перевёл Вер. Страшная догадка кольнула сердце.
– Бессмертная «Нереида»…
– Л-г-с, сп-с…
Две чёрные фигуры свернули на аллею.
– Вот он! – крикнул один и указал на тряпку. – Хватай!
В чёрной форме с недавних пор разгуливали исполнители желаний.
Луций – хотя и кощунственно было его называть человеческим именем в подобном обличье – метнулся в заросли буксов. Те двое хотели броситься следом. Но Вер заградил им дорогу. «Исполнитель» зарычал и хотел ударить. Вместо этого сам очутился на песке. Сверху на него грохнулся его товарищ.
Вер оглянулся. «Тряпка» исчезла. Он бросился напролом в кусты. Луция нигде не было. Вер звал его, но бывший боец бессмертной «Нереиды» не пожелал откликнуться.
Напрасно Вер метался по аллеям. Он обежал все сады Мецената. Никого! Может, стоит присесть и подождать, пока Луций не появится вновь? Вер опустился на скамью рядом с одиноко сидящим человеком. Лицо у незнакомца было серое, вытянутое, с глубокими складками вокруг рта, голова обрита.
«Убью… ненавижу… ненавижу… убью…» – мысленно повторял человек так отчётливо, что Вер невольно вздрогнул.
Вер положил человеку руку на плечо.
– У тебя несчастье… – начал он. Человек дёрнулся и глянул на Вера. Потом выбросил вперёд руку. Только реакция бывшего гладиатора спасла нынешнего бога. Лезвие ножа распороло ткань туники. А человек вскочил и бросился бежать.
А Вер застыл, не двигаясь. Что же делать? Неужели все из-за того, что он проиграл Сульде? И ничего уже нельзя изменить? И Рим будет катиться вниз… А может, плюнуть на все, оставить Рим и податься в Небесный дворец? Прийти, сказать, так и так… мерзкая земля, люди мерзкие, все грязь и тлен, не хочу быть там больше, не хочу… пустите меня в ваши чистые сверкающие залы, в ваш небесный Палатин… А на земле мне тошно и страшно… Я оказался слаб, не готов… Ради кого я должен оставаться на земле? Ради Элия? Но Элий думает только о Риме. Вот и пусть думает… а я не хочу… К воронам Элия и его Рим. Ведь я бог… я бог…
Вер не сразу заметил, что идёт следом за какой-то женщиной. Лёгкое голубое платье из тонкого виссона. Гордо поднятая голова. Волосы белые-белые, будто серебро. Что-то в её походке привлекало. Вер не сразу понял – что. Женщина шла, не касаясь земли. Вер ясно различал два радужных обвода вкруг тонкой фигурки. Будто сложенные крылья, ярко расцвеченные, сверкали у неё за спиной. Крылья бабочки. Вер обогнал незнакомку, глянул в лицо. Увидел обвисшие одутловатые щеки, набрякший двойной подбородок, тусклые маленькие глаза под безресничными веками.
– Психея… – только и выдохнул Вер. Она тихо ахнула, расправила крылья. В свете уличных фонарей они сверкнули всем многоцветьем радуги. Но среди ярких пятен и сверкающих кружков мелькали прозрачные истрёпанные лохмотья. Будто кто-то долго сминал в жестоких руках трепещущие крылья. Умирающая бабочка на излёте лета. И все же эти истрёпанные крылья подняли Психею в воздух.
Она полетела. Медленно, будто через силу набирала высоту.
А Вер стоял онемевший и смотрел ей вслед. Позабыв, что и сам умеет летать.
Психея… Душа… Старуха… Что ж это такое?! Что?! Вер наконец опомнился, оттолкнулся от мостовой и устремился вверх. С тех пор, как он проиграл бой Сульде, Вер не летал. Он поднимался, будто невидимая нить тянула его к облакам. И чем дальше становилась земля, тем ярче разгоралось платиновое сияние вокруг тела Логоса. В небесах было так хорошо.
«Можно не возвращаться больше на землю», – подумал Вер.
И едва эта мысль мелькнула, как полет ускорился, будто земное притяжение исчезло вовсе.
«Антигравитация – это мысль бога», – решил Вер.
Или это была чужая мысль, а он по-божески подслушал её? И у него не было
теперь своих мыслей, как не было прежде своих чувств? Да есть ли у него и сейчас собственные чувства? Ведь эмпатия – это чужое. Переживания людей проходят сквозь него жёстким излучением, меняя что-то в нем необратимо.
Вер подлетел к зданию клиники Нормы Галликан. Старинный дом был погружён во тьму. Только в коридорах горели тусклые ночные лампы. Краем глаза Вер заметил, как фигурка в голубом скользнула в раскрытое окно на втором этаже. Вер подлетел к окну. В комнате никого не было. Он перелез через подоконник. Что-то ему не нравилось в происходящем… что-то было такое… Он шагнул в коридор. Фигура в голубом отворила дверь дальней комнаты и исчезла. Вер кинулся следом. «Лаборатория изотопов», – значилось на бронзовой табличке. Дверь была свинцовая. Вер содрогнулся. Войти следом не решился. Слишком хорошо знал, что могут с ним сотворить Z-лучи.
– Эй, кто-нибудь, – позвал Вер. В конце коридора возник охранник.
– Как ты сюда попал? – пожилой человек в красно-серой форме уставился на гостя, как коза на горох.
– Влез в окно. Но дело не во мне. В эту дверь только что вошла женщина.
– Ладно, ладно, оставь эту галиматью при себе. Я на таких историях собачий язык съел. Отойди, вот так, и руки за голову. Что тебе здесь надо?
– Говорю, сюда только что вошла женщина!
– А я говорю, что дверь закрыта! – Охранник навалился плечом на свинцовую преграду, и та подалась.
– Надо же… Закрыть забыли. Наверняка мой сменщик. Молодняк. Совсем мозги дырявые. – Он заглянул внутрь.
– Она там? – шёпотом спросил Вер.
– Никого. Да защитит меня Геркулес, – пробормотал охранник и вошёл внутрь.
Вер тяжело дышал… ему казалось, что он видит сквозь свинец длинный стол с мраморной столешницей и на нем какие-то толстостенные бутыли. Они светятся в темноте… Страшный зелёный свет…
Вер покрылся липким потом.
Охранник вышел.
– Никого… Но одна из ёмкостей пуста. Будто кто-то её вылизал. Вот уж не думал, что эту гадость можно жрать.
– Окно? – и тут Вер понял, что задал дурацкий вопрос: в этой комнате не было окон.
Психея исчезла. Он мог бы и не спрашивать охранника. Он это почувствовал.
– Идём со мной. Кто ты? Зачем пришёл? – охранник быстро провёл ладонями по бокам, обыскивая подозрительного посетителя – не стырил ли тот чего. Но у Вера при себе ничего не было – даже денег. – Так зачем явился?
