Виктор Побережных - «Попаданец» в НКВД. Горячий июнь 1941-го

— Да, товарищ Сталин. Я все понимаю. — Берия, сидя за столом, упрямо вскинул голову. — Мне кажется, что это хорошая идея. Да и без присмотра он не будет, моих людей там достаточно. Мартынов доложил, что, узнав о событиях в Ленинграде, Стасов впал в шоковое состояние, существовал реальный риск его самоубийства. Хорошо, что он оказался сильней, чем могло показаться, и быстро пришел в себя. Несмотря на коренные изменения хода войны, информация, полученная от Стасова, не стала менее важной. Огромную ценность для нас имеет и другой аспект его пребывания у нас. Способ мышления Стасова значительно отличается от большинства наших современников. Он совсем по-другому оценивает те или иные события. Особенно хорошо это заметно по его служебным запискам и отчетам. Разница просто бросается в глаза, особенно если сравнивать с отчетами сотрудников, которые выполняли ту же работу в то же время. Крайне интересны его выводы, сделанные на основе сплава его «тамошнего» опыта и приобретенного уже здесь. Своеобразная встряска, вызванная поездкой, может пойти на пользу и делу, и Стасову. Кроме того, существует возможность, что он может на месте заметить то, что упустит даже Мехлис, и вовремя сообщить ему об этом, тем более что Лев Захарович знает его лично.

В свете всего перечисленного я считаю, что необходимо отправить его в инспекторскую поездку Мехлиса. А риск… риск существует даже в камере, не говоря уж об улицах Москвы.

— Ну что же, Лаврентий. Оставь мне бумаги по этому вопросу, я вечерком еще подумаю.

Глава 21

С отчетами успели еле-еле. Когда зашли к Мартынову, он уже тянулся к телефонной трубке, но, увидев нас, отдернул руку:

— Ну, писатели, давайте ваши «гумаги».

Получив ожидаемое, он принялся изучать наши впечатления. Сначала Яшины, потом мои. В конце концов он положил их рядышком и стал сравнивать. Потом озадаченно хмыкнул и откинулся на спинку стула.

— Ладно, ребятки, хорошо поработали. Теперь слушайте внимательно. Командировка вам предстоит, скажем так, нелегкая. А если честно, то тяжелейшая. Кто такой товарищ Мехлис и какой у него характер, вам рассказывать не нужно. А в свете последних событий ситуация может осложниться донельзя. Временно командующим фронтом назначен генерал-лейтенант Смирнов. Обстановка там сейчас тяжелейшая. Немцы давят изо всех сил, да еще эта диверсия, черт ее возьми! — Он раздраженно хлопнул по столу рукой и продолжил: — Ваша задача — оказывать всемерную помощь товарищу Мехлису. С момента поступления в его распоряжение вы выполняете только ЕГО приказы. Отменить отданный вам товарищем Мехлисом приказ могут только председатель ГКО и его замы. Естественно, что это распространяется только на период инспекционной поездки. В случае обращения к вам из особых отделов и других органов НКВД сразу ставите в известность Льва Захаровича, дальнейшие ваши действия будут зависеть от его распоряжений. В общих чертах это все, более полно инструкции изучите немного позже. Вот, получите, — он протянул нам два толстых пакета. — После изучения сдадите мне. На ознакомление вам даю два часа. Все, ребята, идите, времени мало.

Вернувшись в кабинет, мы с Яшей молча вскрыли свои пакеты и принялись за изучение содержимого. Судя по инструкциям, нам предстояло участие не просто в инспекции фронтов, а в чем-то большем. Слишком большими полномочиями наделялся Лев Захарович, если верить нашим инструкциям. Ну что же, товарищу Сталину виднее, какую и кому поручать работу. Будем помогать.

К исходу второго часа мозг уже отказывался воспринимать канцелярские обороты инструкций, и я с огромным облегчением услышал Яшино «Пора».

Сдав инструкции Мартынову и получив очередную порцию наставлений, уже втроем направились в канцелярию. Там, к своему удивлению, я получил новое удостоверение — старшего лейтенанта ГБ. Улыбаясь, майор объяснил, что хотел сделать сюрприз, но раз уж так все сложилось, то и сюрприз такой, не торжественный.

Заполнив кучу бланков и поставив еще больше подписей, мы наконец отправились домой. Слава богу, хоть дали время помыться и вещи собрать. Но к пятнадцати ноль-ноль мы должны быть на аэродроме. Иначе попа болеть будет, Мартынов нам это очень ответственно пообещал. Поэтому мы действовали оперативно. В темпе помылись-побрились, переоделись, мне пришлось петлицы переделывать, и направились к «летунам».

Да, реалии сороковых. Сидим в ожидании высокого начальства в домике с «летунами», треплемся ни о чем. Чаем хорошим балуемся, правда, без плюшек, но и так нормально. Наконец, прямо к самолету подъехал Мехлис с сопровождающими. Елки-палки! Мы же там быть обязаны! Не сговариваясь, подхватили вещмешки и ломанулись туда. Успели, на наше счастье. Вышедший из авто Мехлис уже начал оглядываться, когда мы оказались позади машины. Увидев меня и Яшу, Мехлис ухмыльнулся и отдал приказ о погрузке.

В этот раз лететь было комфортней, потому что нам выдали огромные тулупы. Красота! Замотавшись в полученный «девайс», я почти сразу уснул. Сказалась прошедшая бессонная ночь, а проснулся оттого, что меня сильно тормошили. Очумело оглядываясь, я увидел Зильбермана, который с диким выражением лица выглядывал из соседнего тулупа. Вокруг стоял здоровый ржач, который возглавлял сам Мехлис. Как оказалось, мы проспали весь полет, не проснувшись даже тогда, когда садились на дозаправку. Ну и дреманули! И ничего смешного в этом нет, мы не спали почти сутки. А они ржут, редиски. Естественно, что вслух я этого не сказал, а молча начал выпутываться из недр тулупа.

Отправляясь в эту поездку, я представлял себе инспекцию так: проверка бумаг в штабе фронта, потом в штабах армий и т. д. Ага, щас! Может, если бы проверяющим был не Мехлис, все так бы и происходило. А на самом деле… Нет, были и бумаги, и штабы. Все было. Но гораздо больше было лазанья по окопам на передовой, допросы пленных, разговоры с рядовыми бойцами. Мехлис оказался настоящим мужиком в лучшем смысле этого слова. Генералы и командиры рангом пониже буквально выли от него! Так он их замучил. В принципе правильно и делал. Только за первую неделю инспекции четыре полка поменяли командиров, больше десятка интендантов пошли под трибунал. Снабжение бойцов изменилось в лучшую сторону, причем кардинально! А сколько речей произнес Лев Захарович, уму непостижимо! Причем без бумажек! А ночами, когда положено спать, Мехлис вызывал меня и мы разговаривали. Вернее, сначала я рассказывал о своей жизни, о том, что происходило вокруг, а потом слушал его комментарии — едкие, желчные, злые. Во многом я не соглашался с мнением Льва Захаровича, и начинался спор! Какой это был кайф! Я уже начал забывать, какое это удовольствие, поспорить с умным человеком на тему, которая нас обоих волнует. Однажды, в пылу спора, я упомянул «красный террор» во время Гражданской войны. Мол, зачем десятками офицеров и дворян расстреливали? Мехлис помолчал, а потом спокойным, тихим голосом начал рассказывать. Про то, как до революции почти каждый год умирали от голода тысячи простых людей. Как, не получая никакой медицинской помощи, умирали десятки тысяч. Про полное бесправие и нищету большей части населения страны. Про то, что творили «их благородия». Как их всех ненавидели простые люди. В наше время принято приукрашивать действия белого движения и рассказывать о зверствах «обезумевшего быдла». Но не рассказывают, как они использовали пленных в качестве мешков для отработки штыкового боя и навыков владения шашкой, как жгли живьем, резали, вешали, травили собаками. От рассказа Мехлиса мне не один раз становилось плохо. Самое страшное, что все это он рассказывал спокойно, просто вспоминая свою жизнь и то, что ему доводилось видеть. Очень полезными были эти разговоры, во всяком случае для меня. К тому же я заметил, что отношение Мехлиса ко мне изменилось. Нет, плохим оно не было и раньше, просто он стал смотреть на меня, как на дальнего родственника, взявшегося за ум. Именно такие ассоциации возникали у меня после некоторых его высказываний. Однажды он заметил, что во время пребывания в окопах я нервничаю от свиста пуль, пролетающих над нами, а вечером он устроил мне выволочку, причем совместил ее с лекцией:

— Андрей, пойми одну вещь. Боятся все. Кто не боится, тот просто идиот. Но ты — старший лейтенант госбезопасности! Ты не имеешь права показывать свой страх бойцам! Это не значит, что ты должен прогуливаться поверх окопов под огнем немцев. Нет! Ты не должен, ты просто обязан при любых обстоятельствах оставаться внешне спокойным и уверенным! От нас, командиров, зависит уверенность бойцов. Если боец увидит слабость и страх командира, — он скорее всего проиграет бой. Я много раз сам ходил в атаку, поднимал бойцов под огнем. Думаешь, мне было не страшно? Еще как страшно! Но я не имел права показать людям свой страх! Контролируй себя, контролируй свои эмоции и, что еще важнее, думай, кому и что ты говоришь! Ты знаешь, что на тебя поступило уже больше десятка доносов? Разве тебе не говорили контролировать свою речь? Все эти твои иностранные и жаргонные словечки? А раз говорили, то какого х… ты… не… Из-за тебя… в…..и… особисты вместо работы отвлекаются на эти бумажки! Если это будет так продолжаться, то до конца инспекции посажу тебя под арест! А перевозить за собой буду в деревянном ящике! Понял меня, старший лейтенант?