Валерий Елманов - Поднимите мне веки
– Зачем?! – искренне удивился я.
– Негоже, чтоб невеста одна-одинешенька до свадебки пребывала, – пожал плечами Дмитрий. – Пущай близ нее хошь кто-то из родичей будет.
– Какая невеста?!
– Дугласа! – выпалил он и с любопытством уставился на меня.
– Ты имеешь в виду дочь царя Бориса Федоровича Годунова царевну Ксению Борисовну? – медленно и отчетливо, почти нараспев выговаривал я каждую букву, выгадывая время, чтобы хоть немного успокоиться – нельзя лезть на рожон, особенно когда от тебя ждут именно этого.
Получалось что-то вроде старого способа взять себя в руки, только вместо подсчета: «Один баран, второй баран, третий...» были иные слова.
– Ну конечно, – простодушно подтвердил Дмитрий. – Куда ж ей уезжать в Кострому, когда тут ее больной жених остается?
«Один баран, второй...» Хотя чего их считать, когда главным бараном оказывался не кто иной, как князь Мак-Альпин собственной персоной.
Лихо меня уделал государь – аж завидно. И вытянул обещание, которое хотел, и выставленных мною условий вроде как пока не нарушает – ни от чего нельзя отказаться, но и пакостить продолжает.
Однако я еще пытался сражаться.
– Не думаю, что это хорошая мысль, – заметил я. – Как мне кажется, Федор Борисович сочтет себя оскорбленным, услышав эдакое.
– Услышит-то он от тебя, а своему учителю он все готов простить, – усмехнулся царь. – Авось сглотнет и это.
– От меня? – удивился я – на возмущение сил уже не было.
– Ежели оное поведаю ему я, то престолоблюститель может помыслить невесть что, – пояснил Дмитрий, продолжая иронично улыбаться. – Зато ты и словеса потребные подберешь, и утешишь его, коль он на дыбки встанет...
Я слушал его с каменным выражением лица, и он осекся, сочувственно заметив:
– Чтой-то у тебя лик переменился. Прямо яко в Путивле стал, егда... головная боль одолевала. Не иначе как сызнова прихватило.
– Хуже, государь. Ныне у меня боль душевная, а она самая тяжкая, – пояснил я, в упор глядя на своего собеседника, вовсю упивавшегося триумфом.
– Ништо, – беззаботно махнул рукой он. – Душа, она отходчива. Авось угомонится.
Я еще попытался сопротивляться, заметив, что негоже брату, который теперь своей сестре «в отца место», покидать царевну. Пожалуй, не будет ничего страшного, если наш с ним отъезд несколько задержится.
Но тут заупрямился Дмитрий:
– Негоже по десятку раз переиначивать. Да и ни к чему. Прав ты был, когда заспешил в дорожку. Края те глухие, горы, да степи, да леса. Опять же и народ дикой совсем. Чай, не столь давно мы их по повелению батюшки мово Иоанна Васильевича под длань свою приняли.
Если бы мои мысли не были заняты исключительно тем, как изловчиться и забрать Ксению, ей-ей, покатился бы со смеху – уж больно важным и надменным выглядел Дмитрий, толкая свою высокопарную речь о заслугах своего отца в деле освоения сибирских просторов.
Вообще-то полугодом ранее я слышал совсем иную версию из уст Бориса Федоровича. Согласно ей, Иоанн Васильевич поступил как раз наоборот, сделав все, чтобы... задержать Ермака.
Едва только Грозный узнал о том, что тот, выполняя поручение купцов Строгановых, которые наняли себе на службу лихого атамана, пошел на Кучума, как отправил гонца с требованием немедленно остановить поход.
Рассказывал мне об этом старший Годунов спокойно, рассудительно и при этом отнюдь не винил царя в близорукости – мол, какой дурак, не понимающий собственных выгод.
Скорее уж наоборот – оправдывал Иоанна.
Риск был и впрямь велик, а государь очень опасался очередного провала и затяжной войны на востоке страны, да еще в тот момент, когда дела на западе шли из рук вон плохо.
К тому времени, правда, с польским королем Стефаном Баторием успели заключить перемирие, но весьма шаткое. К тому же оставались шведы, по-прежнему наседающие с севера и готовящие очередной захват русских земель и крепости Орешек.
Однако как бы там ни было, а царский гонец укатил, но застать Ермака не успел – он вовсю воевал с Кучумом.
То есть выходило, что Сибирь завоевана вопреки Грозному, а не по его повелению, а уж окончательное освоение этих далеких земель – заслуга вообще исключительно и всецело Бориса Годунова.
Ну ладно. Чем бы дитя ни тешилось...
А вот с Ксенией получалось из рук вон плохо.
Я заходил и справа и слева, и спереди и с тыла, но Дмитрий виртуозно отбивал все мои доводы, возражения и аргументы, при этом явно забавляясь моими беспомощными попытками исправить положение.
Наконец он сжалился и выдал:
– Яко ты ни тщись, князь, а решения моего не изменишь. Да и неужто ты сам доселе не понял, для чего старая Годунова остается? Сказываю же, больно лихой там народец, потому и опаска у меня, как бы царевич там ихним духом не напитался да не удумал чего. Потому лучше всего, чтоб матушка его в закладе тут осталась, под моим да Басманова доглядом. А худа ей не станется, ежели ученичок твой в воровство[25] не ударится.
– А не тяжел заклад? – усомнился я. – И потом, ты говоришь про матушку, которой для заклада и одной за глаза, а требуешь, чтобы он оставил еще и сестру...
Дмитрий устало вздохнул и напомнил:
– Так оно все одно к одному. Сказывал ведь про Дугласа али забыл уже?
– Забыл, – покаялся я и, мысленно извинившись перед шотландцем, осторожно заметил: – А ты забыл, что дал царевне право свободного выбора жениха?
– Дать-то дал, но я слыхал, что оная девица, пока он в болезни пребывал, кажный день у его изголовья сиживала. Мыслю, опосля такого ей и самой от князя Дугласа отказываться зазорно. То даже не потерька чести выйдет, а и вовсе утерька, – скаламбурил он.
Не имело смысла говорить что-то еще. Он твердо стоял на своем – не свернешь, а я на своем. Получалась сказка про белого бычка – иначе не назовешь. Не-эт, тут надо как-то иначе.
Вот только как?
Пока что ясна лишь задача – любым способом забрать ее, ибо оставлять нельзя ни в коем случае. Пропадет она одна, и мать, случись что, ничем не поможет – не та заступа.
Случиться же может всякое, в том числе и самое страшное – уж больно знакомы мне искорки в глазах Дмитрия, вспыхивавшие время от времени при разговоре о царевне.
Именно такие мелькали у него в Путивле, когда он глядел на особо приглянувшуюся ему деваху.
Это пусть он своим советникам в сенате излагает придуманную хитромудрость с закладом или там про жениха Квентина – они поверят. Я же – никогда.
Первым делом я решил привлечь на свою сторону шотландца – так казалось проще всего. Хоть один аргумент тем самым я выбил бы из рук Дмитрия. К тому же других идей в голове все равно не имелось.
Однако выжать из Дугласа ответную грамотку, в которой он отпускает свою невесту до свадебки, обязуясь приехать к ней, как только выздоровеет окончательно, не получилось.
Квентин наотрез отказался отпускать царевну.
Причин он не таил – Дмитрий, побывавший у него незадолго до меня, посулил ему, что уже через две недели после венчания на царство он лично организует их свадебку и шотландец станет законным супругом Ксении Борисовны, заодно напомнив про Путивль и свое обещание, которое дал ранее и от которого не собирается отказываться.
– А ты не боишься, что ныне, когда государь дал ей вольное право выбирать жениха на свое усмотрение, она может вообще не согласиться выйти за тебя замуж? – спросил я.
В ответ Дуглас лишь презрительно усмехнулся.
Ну да, учитывая, что она действительно навещала его чуть ли не каждый день, любому понятно – довод мой слаб и никуда не годился.
– А почему бы тебе самому не поехать вместе с... – бодро начал я, но сразу осекся, вспомнив, что этот вариант Дмитрий тоже предусмотрел.
Сказать откровенно, какие опасности ее тут ждут? Я испытующе посмотрел на шотландца, прикидывая. Получалось, не стоит.
Не поверит он мне.
Вот если бы Дуглас видел взгляд Дмитрия, устремленный на сестру Годунова там, на Пожаре, когда он впервые ее увидел, – дело иное, а так...
– Вася ты и есть Вася, – констатировал я напоследок и вышел из его опочивальни.
Так и не решив, что предпринять, я спустился вниз. Обед уже остывал. Ел, совершенно не чувствуя вкуса и даже не понимая, что именно налито в мою миску.
В голове по-прежнему мелькали вариант за вариантом, но все они были какие-то несъедобные, напоминая то варево, что плескалось в моей миске. Досадливо поморщившись, я отодвинул ее от себя, не съев и половины.
– Часом не захворал ли? – участливо поинтересовалась Марья Петровна.
– Просто не хочется, – пояснил я.
– Стало быть, невкусно, – понимающе кивнула ключница и посетовала: – Оно, конечно, ныне ни у меня, ни у Резваны и часца не было, чтоб самой опробовать, чего там сготовили. Все мешки увязывали да добро в сундуки сбирали, вот и вышел недогляд. – И отвлеклась на Акульку, принявшуюся что-то торопливо шептать ей на ухо.
