Андрей Саргаев - Партизаны Е.И.В.

Манефа Полуэктовна небрежно отмахнулась:

- Я ещё с вечера велела отнести им мадеры. Много мадеры.

Едва слышный скрип половиц. Свет от горящих во дворе костров проникает в окна и отбрасывает на стены причудливые тени. Две фигуры в темноте... Одна в дурацком завитом парике, съехавшем набок, другая радует глаз (если бы было кому смотреть) приятными округлостями в нужных местах. Тишина. Тяжёлый запах, от которого становятся дыбом волосы и бежит холодок по спине.

Шёпот:

- Не старайся перехватить глотку, душа моя. Ты и так вся перепачкалась... Знаешь, сколько сейчас стоит новый сюртук?

- Но ведь закричат.

- Если всё сделать правильно, то никто не закричит. Пойдём, покажу.

Скрип половиц сменяется звуком открываемой на смазанных петлях двери. Торопливые, и в то же время мягкие шаги... Опять тишина. Что-то звякнуло...

- Вот видишь, шомпол в умелых руках как бы не надёжнее ножа или шпаги. Господина Граммона сама, или помочь?

- Сама. Обратил внимание на ухмылку этого мерзавца?

- Когда он говорил о государе-императоре?

- Нет, когда меня глазами раздевал.

- Вот сука...

- Аполлон...

- Прости, дорогая, это непроизвольно.

Французский капитан умер с улыбкой на лице. Неизвестно, что ему снилось, но спи спокойно, дорогой господин Граммон, так и не вернувший себе приставку "де". Извини, но ты сам начал эту войну.

Аполлон Фридрихович благодарил Господа, надоумившего когда-то Клюгенау-старшего перейти в православие из лютеранской ереси. Иначе он бы ни за что не построил в Кошёлкино каменную церковь. Не Господь, разумеется, а покойный Фридрих Иоганнович. Зато теперь за крепкими стенами не страшны французские пули, и с колокольни открывается замечательный вид на деревню. Да, замечательный вид... и возможность обстрела, разумеется.

Когда супруги пробрались в храм с десятком ружей и мешком боеприпасов, священник отец Сергий пришёл в ужас и долго не мог поверить в случившееся. Неужели вот эти люди, перепачканные кровью как мясники, и есть их набожные и благочестивые помещики?

Но Манефа Полуэктовна решительными действиями не позволила изумлению перейти разумные пределы:

- Доложите о состоянии вверенных вам людей, отче.

- Так это...

- Понятно. Аполлон, душа моя, раздай оружие добровольцам. Надеюсь, таковые здесь найдутся?

Нашлись, и не только на оружие. Народ охотно завалил двери подручными средствами, а развёрнутый вопреки возражениям отца Сергия прямо в алтаре лазарет приготовился принимать раненых. И они не замедлили появиться.

Разбуженные бушующим в усадьбе пожаром французские часовые быстро сообразили о причастности местного помещика к случившемуся несчастью, и определили единственное место, где тот мог укрыться от возмездия. Вскоре была предпринята попытка штурма церкви, впрочем, быстро отбитая. За ней ещё две, но обороняющиеся огрызались огнём столь метко, что и те закончились неудачей. Противостояние продолжалось почти до полудня. Пока в чью-то голову не пришла мысль предъявить более весомые аргументы. Наверное, гибель офицеров не позволила сделать это раньше. Но не будем гадать, что случилось, то случилось.

- Аполлон, пушки выкатывают! - Манефа Полуэктовна выстрелила, на удивление точно попав в голову одному из артиллеристов.

- Значит, будем умирать, - невозмутимо ответил Клюгенау, скусывая бумажный патрон. - Судьба у нас такая, Манечка.

Шальная пуля ударила в колокол, заставив супругов вздрогнуть.

- Но сделай же что-нибудь! Ты умный!

- Могу помолиться.

- Шутишь?

- Нисколько, - Аполлон Фридрихович не торопился с выстрелом. - Искренняя молитва порой творит чудеса, а в крайнем случае помогает отойти в мир иной с подобающим достоинством. Вот у нас в полку был случай...

Не договорил - поймал на мушку бойкого француза и потянул спусковой крючок. Крякнул удовлетворённо, увидев результат работы, и продолжил:

- Двенадцатый! Я выигрываю.

Неприятель наконец-то закончил приготовления, и сразу две пушки оглушительно рявкнули, посылая ядра в сторону церкви. И следующие посыпались одно за другим...

- Умирать будем, Аполлон?

- Судьба у нас такая, - повторился Клюгенау, зажимая рассечённую обломком кирпича щёку.

- А я детишек хотела... пятерых. Чтоб три сына и две дочки... Дай-ка перевяжу.

- Некогда, - Аполлон Фридрихович отнял ладонь от лица и потянулся к зарядной сумке. - Перевязывать тоже некогда.

Глава 12

Поднятый по тревоге Второй гусарский, бывший Ахтырский, полк напоминал разворошённый неосторожно пчелиный рой. Но отнюдь не бестолковой суетой, как сказали бы предвзято настроенные господа, совсем не суетой. А её как таковой и нет - бегающие туда-сюда гусары имели чётко обозначенную задачу, и любые намёки на бестолковость восприняли бы отрицательно. Военные люди вообще не любят намёков.

- О чём задумались, господин временный лейтенант?

Маленький пухлый человек в круглых очках, чей вид совсем не гармонировал с мундиром, вопроса не расслышал. Он наблюдал за всеобщим движением с любопытством учёного, каковым. Собственно, и являлся до недавнего времени.

- Симеон Модестович! - голос за спиной приобрёл сердитые интонации.

Ответа не последовало - бывший профессор Московского университета настолько глубоко ушёл в изучение упорядоченного хаоса, что выпал из реальности и не реагировал на внешние раздражители. Впрочем, чего ещё ожидать от статского человека? И он не один такой в полку - указом Его Императорского Величества разрешалось принимать на вакансии добровольцев, не имеющих опыта военной службы. Разумеется, в технические и прочие нестроевые подразделения. Оружейными мастерами, например, или как Симеон Модестович - главным механиком воздухоплавательного парка.

Да, хлебнули лиха со штафирками... И ведь не выгонишь в отставку за отсутствием замены - тот же аппарат для получения летучего газа требует знаний, каковых у большинства офицеров не наблюдается. Нет уж, пусть лучше вчерашние студенты с погонами временных сержантов занимаются.

И воздушные шары, гордость небесной кавалерии, желательно обслуживать грамотно. Это вам не посыльно-почтовые баллоны, чья точность прибытия на место назначения достигается исключительно массовостью запуска. Сотня посланцев с сотней одинаковых писем... хоть какой-нибудь, да долетит.

Из-за них, паразитов, шёлк подорожал безбожно. А китайцы три шкуры дерут, пользуясь моментом.

- Видишь, Миша, что с людьми творит излишняя учёность? - безуспешно пытающийся докричаться до профессора командир полка повернулся к спутнику. - Беда с ними.

Старший лейтенант Нечихаев тоже не ответил. Он буквально на днях вернулся в двумя эскадронами, казаками, и примкнувшим шляхетским ополчением из многомесячного похода по лесам, и пребывал в некоторой эйфории. Полк для Мишки давно стал семьёй, и родные лица друзей и знакомых настраивали на лирический лад.

- Миша, уж не спишь ли ты на ходу?

- Что, Иван Дмитриевич?

- Проснись, говорю.

- Я не сплю.

- Заметно, - командир полка покачал головой. - Свою задачу помнишь?

- Там и забывать-то нечего! Высаживаемся в тылу у противника и приступаем к привычным партизанским действиям. Не переживайте, Иван Дмитриевич, чай оно не в первый раз.

- Поэтому и беспокоюсь, - нахмурился полковник. - Обнаглели там до потери осторожности... Береги себя. Миша.

Нечихаев, отличавшийся редкой среди гусар рассудительностью, возмущённо засопел, но перечить не стал. Командир добра хочет и беспокоится исключительно в силу почти родственных чувств.

- Поберегу, - пообещал Мишка, и хлопнул так и не обернувшегося профессора по плечу. - Симеон Модестович, ну и где наши воздушные кони?

Лететь на воздушном шаре интересно только первые полчаса, а потом виды и пейзажи приедаются. Попутный ветер, которого дожидались двое суток, исправно несёт летательный аппарат в нужном направлении, мелькают далеко внизу заснеженные леса и покрытые льдом реки, кое-где видны сожжённые деревни с торчащими печными трубами... В общем, обычная картина среднерусской полосы, в меру красивая, в меру скучная. Всё как всегда.

Попадаются и французы. Вот на них полёт полусотни шаров производит впечатление. Иные пытаются стрелять, а когда осознают тщетность попыток, то бессильно грозят вослед. Смешно выглядят крохотные, размером с муравья фигурки, то и дело окутывающиеся пороховым дымом. Ружья с высоты не разглядеть, и кажется, будто неприятель попросту портит воздух, пытаясь взлететь подобно ракете.

В таких случаях от одного-двух аппаратов отделяется едва заметная точка. И устремляется к земле с нарастающим воем, чтобы там разлететься тысячами осколков. Плюнувшему в небо возвращается сторицей...

Нечихаев на происходящие время от времени бомбардировки внимания не обращал - сыплющиеся на головы французов подарки являлись личной инициативой воздухоплавателей, и никак не могли сказаться на уменьшении принадлежавших отряду боеприпасов. Хотят швыряться - пусть швыряются. У каждого своя привычка развлекаться.