Марик Лернер - Построить будущее
Сначала гнал исключительно солдатские, вроде старого мультфильма про дембельнувшегося по возрасту и отдавшего последний кусок нищему, ответно одарившего волшебной торбой. Потом про солдата и огниво, уже совсем не русскую, однако подходящую по теме. Дальше уже и вовсе понесло. Все более или менее подходящие байки, начиная с Ходжи Насреддина, платящего за запах еды звоном монет, и Тиля Уленшпигеля с его бессмертной последней просьбой на эшафоте поцеловать в уста, не говорящие по-фламандски, автоматически превращались в рассказы про бывалого солдата и его смекалку.
Истории требовались не слишком длинные, с моралью и притом не явно противоправительственные. Еще чего не хватает. «Медведь на воеводстве» или про то «Как один мужик двух генералов прокормил» лучше не излагать даже в обществе офицеров. Не поймут. А уж выводы последуют… Вплоть до доноса в Тайную канцелярию. Я критику и попытки пролезть вне очереди под топор научился различать еще в детском возрасте. Так там разве сладкого бы лишили. Здесь и кнутом могут за излишнее умничанье и сарказм.
Безусловно, за моей спиной огромный пласт культуры. Те же Бажов или Андерсен много позже жили и, пусть использовали народные мотивы, во многом самостоятельны. Но я не библиотека, специально не готовился и бездонной памяти не имею. Разумеется, приходится при таком собирании сказки из отдельных частей досочинять кое-что самому, кое-что видоизменять, дополнять недостающее согласно текущему моменту.
Киплинг бы подошел, у него про солдат и их судьбу достаточно много, но я его в переводе не знаю, а читать на английском нижним чинам несколько странно. Вряд ли среди них полиглоты массово попадаются. Потому в ближайшее время собирался переключиться на уже опубликованные ранее басни Крылова с Маршаком. А пока наконец исполнил давно лежащий в загашнике «Вересковый мед».
Ушел, провожаемый задумчивым молчанием. На самом деле есть о чем подумать. Стихи очень непростые. А что Шотландия, так ерунда. Люди всегда примеряют происходящее на себя. Правда, редко учатся на чужих ошибках, зато если нечто в голову западет, будут с упрямством старого осла уперто повторять догмы, невзирая на факты и происходящее вокруг. В следующий раз обязательно про «гвоздь и подкову» выложу. Тоже очень уместно. Коротко и со смыслом.
— Геннадий Михайлович! — говорю с чувством, обнаружив развалившегося на моем спальном ложе в палатке крестника. — Ты, брат, совсем одурел!
— А что такое? — с недоумением спрашивает.
И у меня стойкое ощущение, что не придуривается. Искренне не понимает, чем это я недоволен. Не его нахальством. Давно привык. Когда действительно важно, он не разлеживается, и советы, данные втихую, по воинской части, тактике и просто практические совсем не лишние. Просто обидно. Я тружусь на манер пчелки, не высыпаюсь нормально, а мой якобы слуга и доверенное лицо беззастенчиво дрыхнет.
— Так, — говорю, безжалостно спихивая его с нагретого места и валясь туда, вытягивая с наслаждением натруженные ноги. — Поскольку в ближайшие дни особых опасностей не предвидится, избавлюсь, пожалуй, от тебя.
— Это как? — настороженно спрашивает.
И сна ни в одном глазу. Как он умудряется, ума не приложу. Я готов иной раз спать стоя, но чтобы сразу подняться… Самое ужасное из возможных происшествий — голос над ухом, призывающий вставать.
— Поедешь в Санкт-Петербург.
— И оставлю тебя одного? — Это уже возмущение.
Глупо на самом деле, я уже далеко не мальчик, и одновременно приятно. Обо мне искренне заботится и оберегает. Гена на роль крестного сына, с ударением на «сын», не тянет по всем показателям. Скорее дядька. Воспитывает и учит уму-разуму, не мешая идти своим путем и особо не занудствуя. Идеальный человек.
— Жену и сына проведать не желаешь?
— Ну оно так, но…
Чего он нашел в той некрасивой и порядком запуганной девке, непонятно. Иной раз на резкое слово или движение вся сжимается. Явно ждет удара. Видать, жизнь не баловала и прежний хозяин далеко не ангел. Что у них может быть общего, не понимаю. Натурально: «Любовь зла, полюбишь и козу». Она нечаянно нагрянет, когда никто не ждет, и все такое прочее. Я при женитьбе тоже не ожидал особо горячих чувств. Но там совсем другое дело. От нас с Сашей ничего не зависело.
— Без всяких «но»! Поедешь, проведаешь, однако потом. Сначала письма передашь.
— А! — с облегчением вздыхает. Это вроде не для его удобства, выходит, а по заданию. — Сделаю.
Я мог бы и так отправить, но когда еще дойдет до адресатов. А с посыльным удобнее и гарантирует получение в кратчайшие сроки. В результате все остаются довольны, включая Гену, получающего возможность встретиться с семьей.
И это не вспоминая уже о том, что переписка с Анной Карловной мне официально не запрещена и одновременно крайне не одобряется. Ни к чему, чтобы чужие люди изучали и докладывали по инстанции. Ничего особо тайного я не сообщаю, но минимум два проекта про армию желательно проталкивать не от лица пока не утвержденного в чине подполковника, а от человека сидящего много выше.
Ну и в газету своим кадрам пишу с критикой и наставлениями, помимо обычных деловых посланий. Что тоже не самое простое дело — заочно принимать решения. С опозданием и не имея возможности самому посмотреть и пощупать. Приходится основываться на описаниях. Ну тут уж ничего не поделаешь. Фактически сам дал Андрюхе позволение на любые действия, и практически меня ставят в известность, а не просят одобрения. Скорее вежливость, чем просьба об указаниях.
В тот раз под Азов он прислал рисунки двух станков, сделанные неким мастером, обратившимся за инвестициями. То есть слов таких не употреблял, но суть именно такая. Правильная репутация, создаваемая несколько лет, начала приносить приятные плоды. Местный гений пришел с полезной и оригинальной идеей, готовый сотрудничать. Мастеровые в курсе, Ломоносов не обманет. Тем более изобретатель из крепостных и в качестве условия потребовал выкупить всю семью и дать им вольную.
Мой ответственный управляющий в подробностях изложил ход переговоров и результат, руководствуясь обычной схемой. Прибыль пополам после возврата вложений, и прочее. Если ничего не получится — шиш, а не свобода. Соглашение всех устраивает, но прямое начальство Андрюха поставить в известность хочет не зря. Расходы ожидаются крупные. Теоретически могло выйти очень недурственно, и отказываться от предложения я не стал.
Ковка каждого отдельного гвоздя — процесс трудоемкий и дорогой. Соответственно их всегда не хватает. Поэтому после пожара люди просеивали пепел на месте сгоревшей постройки в надежде отыскать уцелевшие. Изобретатель обнаружил способ клепать их массово и любых размеров на станках. То есть их не зря два — одна машина специальными ножницами отсекала заготовку. В зависимости от толщины листа металла они оказывались разной толщины, а если подстраивать сам станок, то и длины. Вторая формировала шляпки резаных гвоздей. Если эти станки не примутся разваливаться в ближайшие дни после начала работы, наша компания подгребет под себя все городские рынки и начнет поставлять на экспорт. А это нешуточные деньги.
— Еще что-то? — спрашиваю, когда Гена со значением глянул в сторону Гусева. Еще я стану стесняться собственного адъютанта.
— С лошадьми будут трудности, — тихо говорит крестник. — Так просто не купить, и не командиру полка выбирать.
В связи с военной необходимостью правительство организовало массовую закупку лошадей и возложило это дело на губернаторов. Закупка главным образом производилась в калмыцких улусах и поволжских городах. Ну а распределение, естественно, пойдет сверху вниз. Совет удачный и очень к месту.
— И что предлагаешь?
— Пошли в Петербург кого другого. Доставить письма всякий справится. А я на Волгу махну. Калмыцкий язык и обыкновения знаю, к тому же и в лошадях разбираюсь. Пригоню сколь надо, они хорошо кубанские орды ограбили в сем году.
Теоретически право такое у меня имеется, в границах определенных законом сумм. Экономить не ко времени. Без коней совсем труба.
— А деньги? Значит, так: первым делом в штабе выясню подробности и постараюсь получить дополнительно казенные. Если нет, все равно метнешься до дома, возьмешь у Андрюхи потребное. Будет и по-моему, и по-твоему. Только тогда людей возьми в помощь и для охраны.
— Вот и ладно. — Гена кивнул, соглашаясь. — Договорились.
— Гусев! — зову уютно устроившегося в углу прапорщика, который, морща юношески гладкий лоб, нечто старательно фиксирует на бумаге.
— Слушаю! — вскакивает тот дисциплинированно с табурета, роняя деревяшку, используемую вместо стола, и вытягиваясь во фрунт. Хорошо еще чернильница стоит на полу, а то бы все кругом заляпал.
— Что ты все время пишешь? Я в данный момент ничего не диктовал, никаких приказов.
