Сергей Шхиян - Грешница
— О, женщина, тебе коварство имя! — весело, воскликнул он, шлепнул меня по попке, быстро собрался, и мы пошли обедать.
К тому, что мы с ним спим в одной комнате, все в доме уже привыкли, и никто про нас плохо не думал. За столом разговор зашел все о том же Чертовом замке, как его называл Алеша. Тетка Степанида рассказала, что там кто-то из местных видел привидение женского пола. Я сразу навострила уши и спросила:
— А какое оно из себя?
— Говорят, что будто белая баба, — ответила она. — Она заманивает людей заглянуть в колодец, а потом их туда сталкивает.
— Нет там никакого колодца, — вмешался в разговор Алеша. — И привидений тоже не бывает. Все это сказки!
Я не стала с ним спорить и тем более рассказывать, что сама видела ночью.
— Как же это не бывает привидений, — вмешался в разговор Фрол Исаевич, — когда я сам его видел! Шел я как-то мимо кладбища, а оттуда выходит баба в белом саване и идет за мной. Я быстрее и она быстрее. Я побежал, она следом. Ночь, вокруг ни души, а баба бежит сзади и зовет: «Фрол, остановись!». Добежал я до церкви, вошел в ограду, она и отстала. Оглянулся, а она уже пропала, будто ее и не было!
Все примолкли и испугано смотрели на портного.
— Может, это вам показалось, — сказал Алексей Григорьевич. — С испуга мало ли что привидится.
— И чего, тятя дальше? — спросила дрожащим голосом Дуня.
— Ничего, помолился Господу и пошел себе домой, — недовольно ответил Фрол Исаевич. — Давно это было…
— Баба-то хоть ничего собой была или не очень? — ехидно спросил Алеша.
— Не разглядел, темно было, — серьезно ответил портной, — я тогда такого страха натерпелся, что мне не до того было.
— А я б сразу на месте померла, — задумчиво сказала тетка Степанида. — У меня от страха сердце заходится и ноги отнимаются.
Я начала вспоминать, что чувствовала этой ночью и поняла, что никакого страха у меня не было. Решила, это потому, что я деревенская и грубая, а они городские и нежные, потому у них от всякого пустяка сразу же начинается слабость.
После обеда Алеша пошел играться своей новой саблей, а меня зазвала к себе Дуня. Сначала разговор шел все о том же, о привидениях, домовых и ведьмах, потом, как водится, заговорили о любви. Девушке очень хотелось узнать как у нас все это с Алешей, она и так и сяк подводила разговор, но на прямую спросить не решилась. Конечно, я могла и сама ей все рассказать, но почему-то и у меня не поворачивался язык говорить о наших с ним тайнах.
Потом мы с ней долго болтали о нарядах. Дуня рассказывала, как здесь, в городе, одеваются девушки. Ее отец обшивал всех городских богатеев, и она все и про всех знала.
— Вот пойдем вечером гулять по улице, я тебе всех покажу! — пообещала она и неожиданно, спросила. — А у вас с Алексеем Григорьевичем уже было?
— Да, — ответила я, и только после этого опомнилась. — Молодая ты такие вещи спрашивать!
— Скажешь тоже, молодая! Мы с Семеном уже давно!
Я удивилась, не понимая как так, получилось, что я ни разу не смогла прочитать об этом в их мыслях.
— Врешь ты все! Ничего у вас с ним не было! — твердо сказала я.
— Твоя правда, — вздохнула Дуня, — а уже хочется, ужасти как. Может, расскажешь, как это бывает?
— Ну, чего здесь рассказывать! Сначала целуешься, а потом все само собой получается. Главное ноги правильно расставить.
— А почему? — удивилась Дуня, подумала, догадалась сама и широко развела колени. — Так?
— Я сама током не знаю, просто так положено. Наверное, для удобства.
Глаза Дуни загорелись таким любопытством, что я была не рада, что согласилась на этот разговор.
— Алевтинушка, подружка, ну, пожалуйста, расскажи! А то выйду замуж, и не буду знать, что делать!
— Ничего, Семен тебя научит! — пообещала я.
— А он-то, откуда знает? Ну, пожалуйста, что тебе стоит!
— Да как о таком рассказывать? Я и слов таких не знаю.
— А если я кукол принесу, на них покажешь?
Я не успела ответить. Пришла тетка Степанида и позвала Дуню помогать по хозяйству. Она неохотно повиновалась, а я тотчас сбежала в нашу комнату. Алеши там уже не было, он опять пошел лечить больных, и я начала маяться от скуки.
В крестьянской жизни человек занят целый день работой и думать, о всяких глупостях ему некогда. В моей теперешней, наполовину барской, заняться было нечем.
Я немного посмотрела в окно, но во дворе ничего интересного не происходило. Тогда я взяла бумагу и продолжила учиться писать буквы. С каждым разом они выходили все ровнее и красивее.
За этим занятием меня застал Алеша. Вернулся он с большим узлом и сразу же меня ошарашил:
— Алечка, тебе генеральша прислала свои платья. Она располнела, и они ей стали тесны. Померяй, может быть что-нибудь подойдет.
— Ой, — только и сказала я, разом забыв и грамматику и скуку. — Какая генеральша? Та старуха, у которой ты был вчера?
— Старуха? — удивился он. — С чего ты решила, что она старуха? Ты же ее не видела.
— Я ее видела через тебя, — не подумав, ответила я, не сводя взгляда с узла. — А они царские?
— Нет, скорее княжеские, — засмеялся он, — но тебе понравятся. Так ты говоришь, что видела Анну Сергеевну?
— Да, и она мне не понравилась, она старая и некрасивая. Можно я посмотрю?
— Платья? Конечно, смотри, — озадачено сказал он. — Значит, ты можешь знать, что я делаю…
Будь у нас простой разговор, я бы обратила внимание на Алешины слова, но в тот момент мне было не до него. Я забрала узел, положила на стол и развязала. Платья были завернуты в дорогой кашемировый платок, который было бы не стыдно надеть и в большой праздник. Верхнее оказалось розового цвета. Встряхнув, я приложила его к себе. Мне показалось, что оно мне точно впору. Такой красоты я еще никогда не видела! Я так Алеше и сказала.
— Ты тут занимайся, а я лучше пойду, — увидев, что мне не до него, торопливо сказал он. — Прислать тебе в помощь Дуню?
— Пришли, — ответила я, не в силах отвести взгляда он необычных нарядов.
Алеша сразу же ушел, а я, отложив розовое, взяла второе, черное шелковое с большим вырезом на груди, отделанным красными кружевами.
Мне показалось, что не успела закрыться за ним дверь, как прибежали Дуня с теткой Степанидой. Они начали громко охать и хвалить щедрую генеральшу. Дуня так завидовала моим обновкам, что мне стало приятно. Мы все так увлеклись примерками, что не заметили, что прошло полдня. Об Алеше я вспомнила только, когда он зашел в комнату, позвать нас в город за покупками. Я была так взволнована, что не очень обрадовалась предстоящей прогулке.
— Тогда я пойду в этом платье! — сказала я, показывая ему на черное с вырезом.
— Ага, только босиком и в старом платочке, и пусть тебя Дуня накрасит своими белилами!
Я поняла, что он надо мной издевается, и собралась заплакать. Он не повел и ухом, лишь покачал головой.
— Ты можешь рыдать сколько хочешь, но я не дам тебе выглядеть огородным пугалом.
— Ну, почему, почему пугалом! Платье такое красивое!
— Пока я не могу тебе этого объяснить, — твердо сказал он. — Когда научишься хорошо читать, прочтешь много книг, посмотришь, как одеваются другие женщины, тогда поймешь это сама. А пока поверь мне на слово, нельзя носить бальное платье без хорошей прически и красивой обуви. Пока их у тебя нет, будешь ходить в обычном сарафане.
Не знаю почему, но я ему поверила, раздумала плакать и больше не настаивала. Зато погуляли мы на славу. Вместе с Котомкиными прошлись по главной улице и здоровались со всеми встречными. Я видела, что на нас все оглядываются и без моего нового платья. Потом мы делали шопинг, как назвал это Алеша. Это значит, накупили столько всякой всячины, что потом до темноты мерили обновки. Теперь я была одета как принцесса, в красные сапожки, шелковый сарафан с бумажными рукавами и цветной полушалок. Алеша сделал много подарков тетке Степаниде и Дуне и они, как и я, были рады и счастливы.
Я так устала за день, что как только приклонила голову, сразу же заснула, и у нас с ним ничего не было. Зато утром, едва я открыла глаза, Алеша сразу же на меня набросился. Конечно, я ему не отказала. Мне уже начинала нравиться семейная жизнь. Я знала, что без церковного благословения то, что мы делаем с Алешей, было грехом, но я знала, что Господь милосерден и когда-нибудь простит раскаявшихся грешников. Тем более что грех был так сладок, что у нас просто не было сил от него удержаться.
— Знаешь что, — предложила я Алеше, — давай скажемся больными, и целый день не будем вставать.
— Ну вот, а говорят, что сексуальная революция произошла в России в конце двадцатого века, — загадочно и непонятно, сказал он, — а она уже была неактуальна в восемнадцатом.
Я попросила Алешу объяснить, что значат эти его слова. И кажется, сделала это зря. Объясняя, что такое сексуальная революция, он так замучил меня ласками, что мы оба опять уснули без сил. Разбудил нас Фрол Исаевич, когда утро было в разгаре. Оказывается, за Алешей прислали от самого владыки. Он сначала не хотел ехать, сказался больным, но я его уговорила. Все-таки владыка ближе к Богу, чем простая крестьянка и сможет замолвить перед ним за нас словечко.
