Другие грабли. Том 3 - Сергей Сергеевич Мусаниф
— Каждый раз, — сказал Диомед.
Мы обсудили это еще вчера, и, насколько я помню, не один раз, и в этом уточнении не было никакой нужды, но я нервничал, и мне хотелось занять себя хоть чем-нибудь. Хотя бы разговором.
— И где он обычно бьется?
— Там, где жарче всего, — сказал Диомед. — Он не бросается в бой с самого начала, он выжидает момента, чтобы усилить свою оборону там, где это нужно, или надавить на нашу, там, где он видит слабость. Гектор ищет возможности. Раз за разом.
Несмотря на жару, палящее солнце, топот многотысячной армии, идущей на битву, тяжесть доспехов и тяжесть головы после слишком обильных возлияний, мне все равно трудно было поверить в происходящее. Что вчера я пил вино в тем самым Диомедом, беседовал с тем самым Одиссеем, и что мне предстоит сразиться с тем самым Гектором. Герои из мифов и легенд.
И город из мифов и легенд, который я должен разрушить.
Мне нравился Диомед, мне нравился Одиссей, и я уже дважды участвовал в местных боях на стороне ахейцев, и нельзя сказать, чтобы у меня была свобода выбора, однако меня все равно не покидало ощущение, что я бьюсь не за тех парней.
Разламывать стены, сжигать дома и засевать землю солью — это совершенно не то занятие, в котором я хотел бы преуспеть, однако мне слишком часто приходилось это делать.
Ну, фигурально выражаясь. В тех временах, в которых мне довелось повоевать, уже научились обходиться без соли.
Протрубили боевые дудки, застучали боевые барабаны, и объединенная армия Агамемнона выдвинулась на поле боя. Их было… до хренища, если честно. Не знаю, сколько человек одномоментно могло поместиться на этой равнине, но складывалось такое ощущение, что противоборствующие стороны стремились заполнить ее целиком. Конечно, до древнеиндийских разборок, где на одном поле Куру по свидетельствам очевидцев, бился сразу миллиард человек, этой войне было далековато, но зрелище все равно вырисовывалось внушающее, никаким голливудским киноделам такое и не снилось. Ну, то есть, понятно, что при помощи компьютерной графики сейчас вообще все, что угодно, можно нарисовать, но тут-то все на самом деле, и… и умирать, к сожалению, они тоже будут на самом деле.
И сжигать город, если до этого дойдет.
— Агамемнон всегда стоит по центру, — сообщил мне Диомед, указывая на стройные ряды микенских тяжелых пехотинцев в золотистых шлемах. — Он же царь царей, ему так положено. Левый фланг сегодня за Аяксом, правый за старым Нестором.
На самом деле, это деление на фланги и центр было чисто номинальным, и со стороны определить, где кончается центр и начинается фланг, не представлялось возможным. Ахейцы надвигались на город единым фронтом, пытаясь использовать свое численное преимущество и охватить противника в полукольцо. Троянцы стояли незыблемо, не предпринимая попытки выдвинуться ахейцам навстречу.
Ну да, лучинки… Все дело в них.
Половина неба почернела от стрел, и это ни фига не преувеличение и не поэтическая вольность. Стрелы буквально затмили собой Солнце, и на поле боя упала тень, а вслед за ней на поле боя упала смерть. Ахейцы прикрылись щитами, в конце концов, это для них дело привычное, десять лет так воюют, но смерть все равно нашла лазейку, и пыль окрасилась первой кровью, и первые тела пали на утоптанную в предыдущих сражениях землю.
За первым градом стрел последовал второй, затем третий. Лук — не арбалет, долгой перезарядки не требует. Четвертый залп тоже не заставил себя долго ждать, а потом ахейцы добрели до первой линии обороны троянцев и начался хаос. Обстрел, впрочем, не прекратился, просто теперь не было массовых залпов, и каждый лучник сам выбирал себе цель.
Плана на битву, как я понимаю, ни у одной из сторон не было. Ахейцы пытались продавить троянцев к стенам, чтобы пустить в ход тяжелую технику, осадные башни и тараны, укрытые за дюнами, а троянцы всячески этому противились.
С вершины холма, на котором мы стояли, были слышны боевые крики, лязг железа и вопли умирающих. Зачем мы, люди, постоянно делаем это друг с другом?
Геополитика, чтоб ее.
Диомед отдал копье и щит оруженосцу, снял шлем и уселся на землю, скрестив ноги.
— Отдохни, Ахиллес, — предложил он, указывая на место подле себя.
— Отсюда лучше видно, — сказал я.
— В ближайшие часы это зрелище не претерпит изменений, — сказал Диомед. — Если придет и наш черед, это будет ближе к обеду.
Признав справедливость его слов, я уселся рядом, со второй попытки пристроив меч так, чтобы он не упирался мне в бедро. Кто-то из свиты Диомеда подал нам кубки. В них оказалось прохладное вино… точнее, прохладная вода с легким привкуса вина, так оно сильно было разбавлено.
Довольно разумно, если Диомед не собирается врываться в бой на бровях.
* * *
Прошел час. Звуки битвы не стихали, и доносились примерно из того же места. Продвижение было… скажем мягко, довольно незначительным. Пока мы с Диомедом пили разбавленное вино, ахейцам удалось оттеснить троянцев метров на тридцать, и то не по всему фронту.
Владыка Аргоса зевнул и почесал подбородок.
— Зачем мы вообще вылезли из шатра? — вопросил он. — Зачем облачались в доспехи?
У меня в голове крутился тот же вопрос. Согласно стратегическому замыслу, войско Аргоса должно было вступить в дело в момент, когда случиться прорыв, и усилить преимущество ахейцев на том участке фронта, но никакими прорывами там в долине и не пахло. Там происходило вязкое, монотонное рубилово, и троянцы на своих позициях стояли твердо. За ними был город, куда уносили тяжело раненных и откуда поступало подкрепление, и непохоже было, что в ближайшее время они дрогнут.
Соответственно, Гектора на поле боя тоже не было. В его присутствии попросту не было необходимости, троянцы прекрасно справлялись и без своего основного героя.
— В такие минуты я думаю, зачем нужна эта война, — поделился со мной Диомед. — Не Агамемнону с Менелаем, им-то понятно, зачем, а вообще. Как изменится мир, когда она закончится? И изменится ли он вообще?
— Не знаю.
Сравнивая то будущее, которое я покинул, и сравнивая его со своими воспоминаниями из предыдущей жизни, каких-то принципиальных перемен я не видел. Троя устояла, но все сложилось примерно так же, как и в том варианте, когда на пала, и даже границы не претерпели каких-то радикальных изменений. И это было странно, потому что за каким чертом тогда
