Лесовик - Владимир Георгиевич Босин
Пока ехали, у нас было время поговорить с напарником. Тогда я и сделал ему предложение:
— А хочешь, айда со мной. Для начала поселимся в Монастырщино. Перекантуемся и подадимся в город.
Мужичонка ответил не сразу, он соскочил с саней и пошёл рядом. Зачерпнув рукой снег, умыл лицо:
— Да я и сам хотел по весне уходить с попутным караваном. Договорился бы с купцом и нанялся в его охрану. Я ведь люблю, когда шумно, когда народ толпится. А что у нас? Одна радость с тобой постучать учебными сабельками. Так что согласный я.
Ну и хорошо, с напарником завсегда легче.
Глава 9
Прошло три месяца. Когда сошёл лёд, мы дождались хорошей погоды и наняли лодку до села. Правда грести приходилось самим. Зато, когда вышли в большую воду, поставили парус. Не сказать, что мы обросли массой вещей, но лодка оказалась забита. Пара мешков с одёжкой и нужной утварью. Акулина снабдила нас снедью. Хватит надолго. Прощание вышло скомканным. Бабка отлично понимала, что мы уедем. Но я оставил хозяйство в хорошем состоянии. Два десятка несушек, большой огород, две козы и главное — свой добытчик растёт. Семёна я научил пользоваться пращей и ловить рыбку. Не пропадут. Малые куксились и жались к бабке. А у меня дрогнуло сердце. Вот так привяжешься, а потом душа болит. Стёпка держит на руках Гуньку. Я решил не брать её с собой. Она прикипела к дому и нашим пенатам, да и с пацаном у них лад.
Отец Христофор был рад нашему появлению. Определил на постой к одной вдовушке. Та не сказать, что была страшно рада двум постояльцам, но и не спорила. У святого отца в селе непререкаемый авторитет. Женщине лет тридцать, на лицо миловидная, вот только постоянно опущенные уголки рта и какая-то обречённость в глазах сильно её старили. Хозяйство невеликое. Из живности только старая псина, доживающая свой век под крыльцом. Она даже при нашем появлении не вылезла, только сиплый голос подала.
— Туточки и располагайтесь, — женщина указала нам на широкие лавки.
А сельчане живут побогаче. Кроме образа в красном углу, ещё один красовался в закутке. Где стоит большой комод, служащий женщине кроватью.
Ожидаемо одна большая комната с сенями у входа. Вся ненужная утварь там. Центральное место отведено печи-каменке. Жилой угол выгорожен деревянным сооружением, которому подошло бы название «витрина». Там на полках стояла посуда и всякие баночки и крынки. Стол средних размеров и две широкие лавки. Вот на них-то мы и будем спать. Благо, что есть и шкуры роскошные. А перин нам и не надобно. Остальное добудем.
Весенняя охота убогая, сейчас зверь приходит в себя после затяжной зимы. Зато я выпросил лодку и вернулся через день с богатой добычей. Мне понадобилось время изучить окружающую природу. Здесь тоже хватало заболоченных низин. Вот на лодке мы и прошли вдоль берега. Переночевав, вернулись не с пустыми руками. Набрали две корзины утиных яиц. Ну и я набил десяток пернатых на мясо. Надо было видеть лицо нашей хозяйки. Её, кстати, Гликерией зовут, между своими Глашей.
— Глафира, принимай добычу. Тушки потрошённые, сможешь к вечере запечь несколько? Хочу отца Христофора позвать. А остальное пристрой к соседям. Обменяй на муку и соль.
Женщина было растерялась, а потом решительно стала наводить порядок. Через пару часов корзины опустели, лишняя дичь тоже нашла новых хозяев.
— Может воды согреть? Помоетесь.
— Не, хозяйка. А может кто баньку топит из соседей.
У меня что, планида такая? На каждом новом месте рубить баню?
Но в селе нашлись любители попариться и нам удалось договориться. А к вечеру мы благостные, после баньки, со Скорятой принимали гостей. Кроме отца Никифора пришло ещё четверо. Так сказать, сельский партактив. Без жён, разумеется. Сейчас не то время, но зато не с пустыми руками. Понимают, не дураки, что мы на новом месте, ещё не обустроились. И зачем хозяйку обременять. Посидели неплохо, омрачает только, что святой отец уже принялся за моё обучение. Теперь каждый шаг сопровождается соответствующей молитвой. Утреннее и вечернее «правило», перед и после еды. И вообще перед началом любого важного дела не мешается помолиться. Ну и как не помолиться перед сном, чтобы вообще утром проснуться.
Но своеобразной точкой отсчёта, что я стал своим, явилось покаяние и причастие. Оставшись с батюшкой на едине, мне пришлось покаяться в своих грехах. А так как их, априори, не может не быть, то пришлось мне пожертвовать меньшим. Покаялся, что засматриваюсь на женщин, будучи взрослым мужиком озабочен этим делом. А ещё гордыня обуяла, хочу я выбиться в люди. Стать кем-то более значимым.
После того, как батюшка простил прегрешения и наказал стоять в углу перед образом и бить поклоны, усмиряя плоть и гордыню, он пригласил к себе.
— Хм, ну про женщин, это нормально. Конечно, церковь не поддерживает блуд, но в твоём положении…
Понял, не дурак. Что ежели чего, смогу отмолить.
— А кем бы ты хотел быть? Охотником, стало быть, не твоё?
— Ну, это только для добычи хлеба насущного. Я же хочу научиться читать и писать. Счёт выучить, историю узнать. Может смогу посетить святой град Константинополь или даже Иерушалайм.
— Эк тебя однако замахнуло. Ладно, иди сын мой. Жду тебя после вечери. Смотри не опаздывай.
Первое время меня сильно парило это богомольство, наверное месяца два привыкал. А Скорята только довольно лыбился и посещал храм разве что только по воскресеньям и в праздники. А потом я стал привыкать всё делать автоматически. Молитвы отскакивали от зубов, да и отец Христофор с пониманием отнёсся к тому, что я часто пропадаю в лесу. Хлеб насущий — это он понимает. Тем более, что и храму свежего мяска перепадает немало. С соседями познакомились больше благодаря неугомонному Скоряте, правда теперь он больше
