Последнее лето ярла Ульфа - Александр Владимирович Мазин
— А вот это многие не одобрят! — оживился Рулав. — Здесь, считай, каждый второй, а то и каждый первый с водного пути кормятся. Хотя нашего князя новость о том, что путь к Киеву закроют, может и порадовать!
— Трувора? Чем, интересно?
— Нет, Ольбарда. Он же второй путь на восход держит. Встанет этот, пойдут товары через Белозеро.
Так и есть. А вот моим на Замковом острове — без разницы. От будущего Выборского залива оба пути открыты.
— А ты сам чего хочешь?
— А что ты скажешь, того и хочу, брат! Но для начала — горло промочить. Пойдем-ка! — Рулав ухватил меня за руку и буквально поволок за собой.
Я не сопротивлялся. Только глянул: как там моя женушка?
Заря была в порядке. Ей уже успели откуда-то подогнать лошадку, на которую она как раз садилась. А очень недовольный Любор что-то сердито втолковывал Ставку.
Но тут я был спокоен. Тысяцкий ничего не знал и потому разболтать ничего тоже не мог.
На ту сторону Волхова мы переправлялись уже не на рыбачьем корыте, а на моем драккаре. Дальше по берегу оказался вполне приличный причал, так что на борт мы поднялись с максимальным комфортом. Ну, если не считать того, что нас так накормили-напоили, что животик у Зари сейчас тянул этак на шестой-седьмой месяц беременности.
Делегацию «спасителей Нового Города» возглавляли некий уважаемый огнищанин и бывший, еще от старого Города сотский [12] Добран Уховерт. Длинный худой мужичина лет сорока с явной примесью мерянской крови, черной лопатообразной бородой и увесистой серебряной гривной на шее. Мне он не понравился, я ему тоже, надо полагать, но это было не важно, потому что вторым и главным предводителем переговорщиков стал Рулав. Да, за ним народу было в разы поменьше, чем в ополченских сводных полках, но зато это были не какие-нибудь охотники, а профи: сводная дружина из изборских, плесковских и еще каких-то вассальных городков-княжеств помельче. Солидная такая дружина: копий под тысячу. А ведь это не основная ударная сила. Ударная ушла с Трувором. Да уж, изрядно окрепли за эти годы варяжские правители. Может, не так уж страшен им теперь Рагнарсон?
— Ты, это, не серчай, княже, что я на тебя крысился, — Ставок, тоже вошедший в делегацию, подсел поближе ко мне. Выговор у него был интересный. Я его еще с того первого раза, когда мы этот город в Гостомыслово лоно возвращали, запомнил. Больше такого нигде не слышал. — Я ж думал: ты нурман, а ты вон как. На-ка вот, будет тебе крошево хлебать!
Ух ты! Ложка. И непростая. Серебряная да с выпуклым орнаментом. И тоже непростым — волком.
— Добрый подарок!
Отказываться неприлично, да и желания нет. Но всякий подарок требует отдарка. В принципе, не обязательно. Но так по обычаю. Браслет с руки снять? Неравномерно выйдет. Они же у меня золотые. О! Око за око!
— Прими и ты тогда в знак дружбы! — Я вытащил из кармашка на сапоге свою личную ложку. Само собой, тоже не простую. Из французской добычи. Серебряную. Размером поменьше, зато с изрядной золотой чеканкой на ручке.
— Знатная! — Ставок, тоже не чинясь, принял подарок. — Лестно такое. Буду ясти и о тебе вспомнати. И ты не забудь: есть у тебя друг в Плескове.
Мы еще немного поговорили. И я не без удивления узнал, что за эти годы Плесков тоже порядочно разросся. И ни под кого не лег. С тем же Изборском только дружил и числился младшим союзником. Дань, правда, платил, но небольшую и не просто так, а за то, что Трувор Плесков опекал и помощь подкидывал при необходимости.
А вот с Новым Городом у плесковских не ладилось. У меня даже появилось подозрение, что они пришли сюда не столько помогать, сколько пограбить.
Пока я общался со Ставком, Рулав угодил в радостную компанию старых друзей. Те же Медвежонок со Стюрмиром знали варяга подольше меня, да и из остальных многие были ему не чужими. Это еще варяжская молодежь базировалась сейчас на другом драккаре, а то Рулава бы вообще заобнимали.
Огнищанин и его группа поддержки косились на эту радость настороженно. Мы же по виду чистые нурманы, причем наиболее неприятного сорта: элита. С такими, как мы, правильное поведение — бежать без оглядки.
А тут еще Ставок-плесковец со мной явно скорешился. Сейчас погогочут, помнут друг другу богатырские загривки… И начнут злодейски пытать беспомощных новгородских граждан. А бежать-то некуда. Не в Волхов же прыгать?
Угадав по выражениям лиц, что почтенная делегация перепугана почти до расслабления сфинктеров, я подошел к Любору и поинтересовался:
— Ты чем их так напугал, тысяцкий?
— Я? Да ничем не пугал.
Но смутился.
— Вот что, новгородец, иди-ка ты к своим и успокой. Скажи им, что я лично обещаю после переговоров доставить их обратно, причем целиком, а не по частям. Я — на вашей стороне. Главное, чтобы лишнего не наговорили. Потому что если ляпнут что-нибудь Скульду, то он им запросто пятки поджарит. И я его остановить не смогу. Сам видел, сколько у него воев. К тебе то же относится. Помалкивай. Говорить будет Рулав. Он таких знает. А ты ведь не только собой рискуешь. У тебя в Новгороде семья.
Любор засопел от возмущения… Но взял себя в руки и кивнул.
Я знал его слабое место. То же, что и у меня.
— Выкуп! — первым делом заявил Скульд. — Тысяча марок серебром!
Вообще-то мы так не договаривались. Но пусть попытается. Тем более двадцать пять процентов от этой тысячи ему придется отдать мне.
— Ярл! Тебе нужна тысяча марок, так возьми ее! — Рулав улыбался. — Вот хоть весь этот дом забирай! — Варяг широким жестом обозначил детинец. — Бери и оставайся. Князь Рюрик не сумел защитить наш город, но ты-то сумеешь. Будешь нас оборонять, войско в бой водить, а мы твоих людей кормить будем, женщин дадим, с утварью поможем. Оставайся, ярл! У нас земля щедрая. Серебра в наших лесах не водится, зато водится серебро живое. Будешь наши корабли на полдень водить хоть до самого Миклагарда. Оставайся! Тебе здесь понравится!
Щедрое предложение. Особенно от человека, который к Новгороду — никаким боком. Но никто из новгородских его не оспорил. Кто-то не знал языка викингов, кого-то, как Любора, предупредили отдельно: помалкивай.
Скульд опешил. Он уж точно не ждал, что его на княжение позовут. И мне показалось, он даже призадумался на секунду. Не принять ли?
Но я его уже немного знал. Сутулый не из тех, кто оберегает мирный люд от грабителей. Он сам грабитель. Может быть, когда-нибудь, лет через пятнадцать, он на такое и согласится. Но не сегодня. Сегодня ему надо как-то отреагировать. И как, если на вопрос: «Хотите, чтобы я ушел?», тебе отвечают: «Оставайся, дорогой! Это замечательно!»
— Хорошо, восемьсот марок! — нашелся Скульд.
— Тысяча! Ежегодно. Каждую осень после сбора урожая. И кормление каждую седмицу. Зерно. Мясо. Пиво! По бочонку на каждого!
О да. Легко предлагать, когда не собираешься платить.
Скульд оглянулся на своих вождей: кормчих, хольдов…
Некоторых предложение заинтересовало. И они не стали этого скрывать. Когда мы с Рулавом обсуждали линию будущих переговоров, этот аспект тоже учитывался. Каждый викинг знает: слава — это хорошо. Но со временем многие начинают исповедовать истину, изложенную в более поздние времена замечательным писателем Сэмюэлем Клеменсом: «Если слава придет с деньгами, пусть придет слава. Если слава придет без денег, пусть придут деньги».
Сутулому надо было срочно сказать что-то вдохновляющее, пока его хирдманы не сформировали единое мнение.
— Не интересно! — бросил он надменно. — Нас ждут английские земли, возделанные, полные послушных трэлей. Зачем нам этот городишко среди диких лесов?
— Значит, мы зря собрались? — Рулав изобразил разочарование. — Ты уйдешь?
— Конечно, я уйду! — раздраженно бросил Скульд. Потом все же уточнил: — Хочешь сказать, что вы пришли сюда не для того, чтобы драться?
