Корниловъ. Книга первая: 1917 - Геннадий Борчанинов
Присутствовали если не все, то многие, не только сами министры, но и их помощники, отчего в зале было многолюдно и душно. Корнилов, натянув маску холодного благодушия, изучал лица этих людей, самодовольные и неприятные. Он попытался хотя бы примерно прикинуть, сколько сейчас здесь находится агентов зарубежной разведки, и не смог. Сбился со счёта.
— Прошу вас, Лавр Георгиевич, начинайте, — произнёс Керенский, потирая нос и утыкаясь в бумаги.
Генерал поднялся со своего места, раскрыл папку с бумагами, перелистнул несколько страниц, которые уже не понадобятся, и начал свой доклад, делая упор на конкретные цифры, проценты и обильно употребляя военные термины, многим из присутствующих незнакомые и совершенно неинтересные. Взор этих чиновников затуманился, многие витали в облаках, черкая карандашами в бумагах или мечтательно глядя в окно, желая, чтобы это совещание поскорее закончилось и они могли бы снова отправиться прожигать жизнь по ресторанам. Но некоторые, даже те, кто никакого отношения не имел к войне и военным вопросам, внимательно слушали и даже записывали, нисколько не стесняясь, как, например, министр земледелия Чернов.
— …Таким образом, опираясь на данные войсковой разведки и стратегическую ситуацию, можно предположить, что следующий удар немецкие войска нанесут в районе Риги, форсируя Западную Двину… — чётким, хорошо поставленным командным голосом докладывал Корнилов.
Министры при этих словах переглянулись, на лицах ясно читался испуг.
Вдруг за окном раздался резкий громкий хлопок, как от брошенной бомбы, министры подскочили на своих местах, Керенский чуть ли не бросился под стол. Юнкер из охраны дворца осторожно выглянул в окно, где увидел грузовик с лопнувшей шиной, о чём поспешил доложить, и министры, посмеиваясь над своей паникой, вернулись на места.
Корнилов, неподвижный, как статуя, продолжил доклад.
— …Открывая неприятелю прямую дорогу на Петроград. Таким образом, даже обладая численным превосходством над противником, 12-я армия, имеющая в своём составе семнадцать пехотных, две кавалерийских дивизии и четыре пехотные бригады общей численностью… — продолжал он.
Керенский вдруг повернулся к Савинкову, нахмурился, повернулся и наклонился к Корнилову, из-за чего тот вынужден был прервать доклад.
— Лавр Георгиевич, прошу воздержаться от оглашения секретных сведений, — шёпотом произнёс Керенский.
Верховный кивнул и продолжил доклад в общих чертах, опуская детали. Значит, не только он видит в составе правительства шпионов, и это не пустая угроза. С другой стороны, никаких по-настоящему секретных сведений в докладе не было, германская разведка прекрасно знала и численность, и оснащённость русских дивизий. Корни она пустила глубоко, и в штабах, и на фронте, и в тылу. Однако впечатление всё равно оставалось глубоко неприятное.
Окончив доклад, генерал ответил на несколько вопросов по состоянию армии, дальнейшим планам и прогнозам. Особенно любопытным оказался министр иностранных дел Терещенко. Верховный ответил в самых туманных формулировках. Терещенко уже несколько раз мелькал в Ставке, зачастую в компании французского атташе, и Корнилов ничуть не сомневался, что этот кадр открыто работает на Париж. Но пока он выступал за войну до победного конца, его можно было использовать.
— Благодарю, Лавр Георгиевич, — произнёс Керенский, подводя итог совещания.
Корнилов сдержанно кивнул, борясь с желанием достать револьвер и вышибить этому наркоману с землистым квадратным лицом его напудренные кокаином мозги. Он глядел в эти зажравшиеся румяные морды и видел перед собой перепаханные снарядами поля сражений, многокилометровые заграждения из колючей проволоки, ползущие в утреннем тумане удушливые газы. Видел необстрелянного солдата, выдернутого со школьной скамьи, с винтовкой, горстью патронов и немецкой листовкой в кармане. Видел, как тёмная, необразованная масса поднимает на штыки сначала своих командиров, а потом выливается на улицы российских городов, неся с собой революционный хаос, анархию и беззаконие, как брат поднимается на брата. Из-за того, что эти вот лоснящиеся хари никак не могут поделить власть, занимаясь аппаратными интригами, вылизыванием английских задниц и вывозом имущества за границу.
Совещание закончилось, все начали подниматься со своих мест, и Корнилов тоже. Очень хотелось вымыть руки. Ещё больше хотелось устроить чистки, причём не такие, что снятые со своих постов министры смогут спокойно доживать свой век в эмиграции и пописывать мемуары, выгораживая себя для потомков и историков. Чистки тотальные, масштабные, с самого верха и до самого низа, чтобы надолго отбить охоту воровать у тех, кто займёт эти посты следующими. Искоренить воровство не удастся, это всё равно что бороться со стихией, но урезать аппетиты кое-кому всё же не помешает. Объёмы распилов поражали воображение даже того, кто прошёл через девяностые, приватизацию и семибанкирщину.
Генерал вышел из Зимнего, сел в автомобиль. Вечерело. В окнах зажигались огни керосиновых ламп, редкие прохожие жались к стенам домов. На вокзале его ждал поезд обратно, оставаться в Петрограде дольше необходимого было опасно. В докладе Корнилов не врал и не преувеличивал, ситуация на фронте и правда была критическая, немец изо всех сил старался прорваться к Риге и далее.
На месте Людендорфа он поступил бы точно так же. Прорвать самый распропагандированный фронт, выйти к столице, одновременно устроив высадку морского десанта, и одним решительным ударом вывести Россию из войны, чтобы потом бросить освободившиеся дивизии на Париж. Да, в таком случае Германию ждал бы сокрушительный успех, и неизвестно, как повернулась бы история.
Впрочем, Германию и в реальной истории свалило не военное поражение, а внутренний враг. Истощение, голод… И матросский бунт, как итог, который и добил Германскую империю. Революция. И если одна революция это случайность, то две это уже закономерность. А генерал Корнилов хорошо знал, кто из нынешних «союзников» больше всего на свете любит пожинать плоды революций, цветных, бархатных, социалистических и всех остальных. Излюбленная тактика заокеанских партнёров.
Отличная возможность пограбить бывших друзей или врагов, прикрываясь громкими лозунгами, свести счёты с недругами, разрушить промышленность и надолго вывести государство из большой игры. Заодно захватывая для себя ещё один рынок сбыта.
Верховный прибыл на вокзал, вместе с адъютантами вышел из машины, поздоровался с несущими службу туркменами. Пожалуй, из Зимнего стоило позвонить и приказать готовить поезд к отправке.
Он выслушал доклад коменданта о том, что происшествий не случилось, прошёл в свой вагон, стянул сапоги, расстегнул пуговицы на мундире. Настроение у Верховного, мягко говоря, было не очень. Перед глазами до сих пор стояли сытые рожи министров, глядящие на него поверх тонких очков и пенсне, черкающие каракули в бумагах, коротающие время на скучном и неинтересном для них докладе.
Поезд тронулся только ночью, и чем дальше он уносил Верховного прочь от столицы, тем сильнее он убеждался в необходимости решительных действий. Всю систему нужно было менять.
Глава 20
В
