Деньги пахнут кровью - Алексей Шумилов
Пьяница с глухим стуком обрушивается на пол. Добавляю ему ногой по морде, резко, но аккуратно, чтобы не убить и не покалечить. Последним штрихом стала тапка, шлёпнувшаяся на волосатую Пашкину грудь. Любитель выпить на некоторое время успокаивается в глубоком нокауте, в позе морской звезды, раскинув конечности в стороны. Из рассечённой башки тонкой струйкой течёт кровь, пятная волосы.
Из комнаты вылетает матушка. Когда я её увидел, возникло острое желание выписать алкашу добавку. Губы у матери разбиты в хлам, под глазом наливается красным здоровенный синяк.
«Сволочь!» – примериваюсь ногой для очередного пинка.
– Сынок, хватит, убьешь! – Родительница хватает меня за руку, оттаскивая от урода.
– И правильно сделает, – категорично заявляет бабка, – таких иродов вообще расстреливать надо!
Пашка начинает шевелиться и постанывать.
Поворачиваюсь к маме.
– Так, мать, ключи у него есть?
– Есть, – кивает родительница, – наверно, в брюках лежат.
– Ключи забираешь, все вещи этого урода выкидываешь в коридор возле двери. Он нас покидает. Пусть где хочет живёт, на улице, у себя в общаге устраивается, мне пофиг. Здесь его больше не будет.
– Может, не надо так сразу выгонять? – неуверенно возражает мама. – Жалко, живой человек всё-таки. И вообще…
– Иди в зеркало на себя полюбуйся, – злобно обрываю жалостливый плач родительницы, – и сама ответь на этот вопрос. Лично я этого урода больше здесь видеть не желаю. Всё, разговор закончен. Забирай ключи, выбрасывай Пашкины вещи в коридор, у тебя есть пара минут, чтобы попрощаться с любимым.
Мать всхлипнула и быстрым шагом покинула кухню.
– Молодец, Мишка! – Бабка одобрительно смотрит на меня. – Смотрю, после больницы ты изменился и поумнел, приятно видеть. Всё правильно делаешь. Зачем Ленке мучиться? Ничего хорошего с этим обормотом её не ждёт. Остынет, поймёт, сама тебе спасибо скажет.
– И я так думаю, Петровна.
Поднимаю шатающегося отчима. Правой выкручиваю запястье, заламывая руку за спину, левой хватаю за волосы. Конвоирую шипящего от боли и нецензурно ругающегося алкаша к двери. В коридоре уже набросана куча его вещей.
Мать складывает Пашкину обувь и майки в большой кулёк. Старушка, довольно улыбаясь во весь свой щербатый рот, услужливо поворачивает рычаг замка и открывает дверь.
– Бросай его шмотки в коридор, – командую матери.
Родительница с тяжёлым вздохом подчиняется. Она выносит кулёк с обувью, аккуратно складывает на него пару курток и свитера отчима, рядом ставит большую, набитую вещами сумку и тенью скользит обратно за мою спину.
Толкаю алкаша вперёд, отпуская его. Не удерживаюсь и отпускаю уроду смачный подсрачник, наслаждаясь видом отпечатка кроссовка на заднице.
Старый дебошир падает на противоположную стенку коридора, инстинктивно выставляя перед собой руки. Он мычит ругательства, пытается угрожать, но я не слушаю этот бред, а просто молча захлопываю перед ним дверь.
Мать опять всхлипывает.
– Ты чего? – поворачиваюсь я. – Ушел Максим, да и хрен с ним. Теперь тебя никто трогать не будет. А жениха мы тебе ещё лучше найдем. Нормального дядьку, а не это алкогольное чмо. С ним ничего путного не получилось бы. Это животное только женщин избивать может в пьяном виде и за обычными людьми с ножом гоняться. Не стоит оно того, чтобы по нему горевали.
– Да я не из-за него. – Матушка приникает к моей груди. – Пашку, конечно, жалко. Он не плохой, когда трезвый. Но я…. Столько лет надеялась и верила, что ты образумишься, станешь нормальным человеком, хотя порой сил никаких не было. Думала, не доживу. И вот… Дожила.
Родительница рыдает, уткнувшись лицом в мою грудь.
– Мам, ну перестань, – глажу её по волосам и спине, – я же говорил, жизнь будет налаживаться.
После моих слов ручейки слез превратились в настоящий водопад. Пришлось уводить матушку в комнату и долго успокаивать. Когда я вышел из её комнаты, был глубокий вечер. Сварил себе пару сосисок в целлофановой обёртке вместе с яйцом, поужинал в одиночестве на общей кухне и пошел спать. Вырубился сразу, упав на кровать. В этот раз мне ничего не снилось.
* * *
– Чего в подсобке разлеглись? – В помещение залетает Сергей Владимирович, седой жилистый дядька с руками-лопатами, наш старший. – Там к Макаронычу армяне приехали. Нужно пару десятков ящиков коньяка и вина им в машину перекинуть. Клиенты щедрые, денег нормально по-любому подкинут. Миха, Иван, быстро подорвались и за мной.
– Плохо не будет? – интересуюсь, лениво поднимаясь с табуретки. – Так можно до белой горячки допиться. Пару десятков ящиков спиртного, ничего себе. У них губа не треснет?
– Не треснет, – сурово обрезает меня бригадир. – Вообще-то это не твоё дело, но я скажу. Макароныч проговорился, что им на свадьбу. Будут там шашлыки на природе хавать, а коньячком и винишком полировать мясо и закуски. Ладно, ребятки, пошли на склад, там клиенты на рафике уже заждались.
На складе нас ожидал нервно прохаживающийся Макароныч – Иван Макарович Абатурин, пухленький толстячок, заведующий винно-водочным отделом.
– Наконец-то, – всплеснул холёными ручками он, увидев в дверях наши фигуры. – Где вы бродите? Покупатели уже нервничают.
– Вот эти ящики берите, – толстячок глянул на лист, зажатый в ладони, – здесь «Хванчкара», заказано два ящика.
Я послушно подхватываю их.
– Теперь «Арарат». – Заведующий отделением поворачивается к другому ряду. – Семёнович, отсюда пять ящиков.
– Понял, – бурчит бригадир.
– Там, ты знаешь, «Посольская» стоит. Десять ящиков отнесёте. И четыре «Советского шампанского». И Семёнович, умоляю, ни одной бутылки себе не берите, – заискивающе просит толстяк. – За всё заплачено с лихвой. Лучше я потом вам сам дам парочку пузырей, по рукам?
– Не боись, Макарыч, не подведём, – подмигивает ему бригадир. – Усё будет, как в лучших домах Парижа. Погнали ребятки. Берём по два ящика – и на выход.
– А тележку? – Мой напарник Иван недовольно скривился. – Чего, на горбу всё тащить?
– А тележки сейчас все заняты, – поясняет Сергей Владимирович. – Семён, Гриша и Рома на обувном складе товар принимают и разгружают. Так что придётся так потаскать, ручками.
Тащим
