Честное пионерское! Часть 2 - Андрей Анатольевич Федин
«Ладно, — подумал я. — Его умственное помешательство при виде Нади не сможет длиться вечно. Пусть придёт в себя. И привыкнет к её присутствию». Мне стало невмоготу смотреть на папины потуги развеселить гостей (скорее: гостью). Я устал по-стариковски скрежетать зубами и при этом изображать из себя ребёнка. С трудом сдерживал так и норовившие слететь с языка ядовитые шутки (не время для них, да и неправильно они прозвучат в изложении десятилетнего пацана — травмировать папину психику я не решился). Взглянул на часы. До старта операции «Дамский защитник» оставалось полчаса. Я вздохнул, большим глотком опрокинул в себя остатки ароматного чая. Попросил Павлика показать мне его комнату: избавил «старших» от нашей компании.
Но напоследок отметил: как бы ни «тупил» отец, но его рассказы понемногу увлекли Надежду Сергеевну. Скука и сонливость в Надиных глазах развеялись. Да и сама папина бывшая одноклассница всё чаще кокетливо поправляла причёску, картинно вздыхала и охала, улыбалась. Уже на пороге кухни я покачал головой. «Детский сад, штаны на лямках», — мысленно пробубнил я. Почувствовал себя древним дедом, явившимся на молодёжную вечеринку. Потому что удивился не только папиному поведению, но и реакции на него со стороны Надежды Сергеевны. Витя Солнцев и Надя Иванова напомнили мне героев одной из молодёжных комедий, которые любил смотреть мой младший сын. Сын от тех фильмов приходил в восторг — у меня же они вызывали испанский стыд.
С Пашей Солнцевым мы общались на тренировках не часто. Всё же разница в возрасте сказывалась: мальчику было интересно со сверстниками. Моим рассказам о спортивной борьбе он внимал вместе с другими юными самбистами (их слушал даже тренер — и изредка вступал со мной в спор). Но наши с Пашей отношения не превратились в дружеские. Павлик всё больше общался с Валерой Кругликовым (как и я когда-то) — нас с Зоей Каховской считал всего лишь «старшими товарищами». У меня пока не получилось подружиться с «самим собой». Хотя приятельские отношения я с Пашей Солнцевым поддерживал — так же, как и с Кругликовым (всё ещё не верилось, что встретил Валеру снова — будто и не видел его лежащим на снегу с простреленной головой).
Павлик не повёл меня в маленькую комнату (там была их с отцом общая спальня) — сопроводил в гостиную. Я прошёлся мимо знакомого холодильника, взглянул на покрытый зелёной накидкой диван (его спинку я прожёг бенгальским огнём — выслушал за это от папы «пару ласковых»). Окинул взглядом тёмную лакированную польскую «стенку». Паша показал мне расставленные на полках шкафов (за стеклянными дверками) клееные пластмассовые модели самолётов, кораблей, автомобилей, танков, паровозов. Похвастался, что все эти макеты он сделал сам — «вместе с папой». Продемонстрировал мне коробку с надписью «Эскадренный броненосец 'Князь Потёмкин-Таврический». Заявил, что этот корабль они будут «собирать» в следующие выходные.
— Уже на следующих выходных? — переспросил я.
Невольно затаил дыхание.
— На этих у папы не останется времени, — ответил Павлик. — Он будет составлять какие-то рабочие планы. А ещё мы собираемся в субботу на речку. Если погода не подкачает.
— Не подкачает, — заверил я.
Потому что помнил: не речку мы с папой ходили — случилось это за неделю до «тех» выходных. Весело провели там время. На пляже я повстречал Валерку Кругликова, научил его стоять под водой на руках. Папа купил нам мороженое — как сейчас помню: пломбир в вафельных стаканчиках. Я своё съел, а у стаканчика Валерки отвалилось дно — половина мороженого упала в траву. Кругликов тогда не расстроился, потому что мой отец снова повёл нас к лотку, купил нам по новой порции. Тогда я впервые увидел Валеркиных родителей (они примчались на пляж в поисках своего отпрыска, который отпросился «погулять» лишь на «полчасика»). С папой и мамой Кругликова я встречался после того дня много раз. В последний раз видел их на Валеркиных похоронах.
Я походил вдоль полок с пластмассовыми моделями, повосторгался кораблями и самолётами (как и полагалось десятилетнему ребёнку). Отметил, что большую часть этих игрушек я позабыл. Тётка не забрала их в свою квартиру (в отличие от папиной библиотеки). Некоторые модели долго лежали в её сарае — в коробках. Что с ними случилось потом, я уже не помнил. Один лишь броненосец (тот, что пока оставался в коробке в виде набора деталей) перекочевал в жилище тётки вместе со мной — с ним я не расстался. А позже он пылился в моей собственной квартире (одна из немногих отцовских вещей, которую я сохранил в память о нём). Я подошёл к коробке, перевернул её рисунком к себе, показал Павлику на картинку.
— Главный калибр на этом броненосце — четыре триста пятимиллиметровых орудия со стволами длиной сорок калибров, — сказал я. — Не перепутайте местами орудийные башни, когда будете клеить. Они похожи, но всё же немного отличаются. Это и на рисунке видно. Внимательно смотрите в инструкцию.
— Папа не перепутает, — заверил Паша. — Он всё и всегда делает правильно и аккуратно.
Мальчик горделиво вскинул подбородок.
— Да уж, — сказал я. — Теперь я в этом не сомневаюсь.
* * *
За десять минут до полуночи я заглянул в кухню. Витя Солнцев и Надя Иванова сидели за столом, потягивали из фарфоровых чашек очередные порции чая. Или уже не чая? Я с подозрением принюхался — уловил в воздухе запах спиртного. Или так пахла селёдка в сочетании с мёдом? Я замер на пороге, скрестил на груди руки. Виктор Егорович без умолку наговаривал глупости. Надежда Сергеевна улыбалась; выглядела она смущённой, словно заглянувшая в мужскую раздевалку школьница. Я отметил, что Мишина мама явно не торопилась домой. А Солнцева не смущал тот факт, что его семилетний сын всё ещё бродил по квартире (мы с Павликом почти четверть часа в гостиной разговаривали о самбо).
— Мама, нам пора, — сказал я.
Надежда Сергеевна вздрогнула, словно я застал её за чем-то непристойным. Отпрянула от края стола, будто тот превратился в раскалённую жаровню. Взглянула на меня растеряно, как провинившийся ребёнок на строгого родителя.
— Мама, уже почти полночь, — сказал я. — А у тебя сын до сих пор не спит.
Посмотрел на отца.
— Виктор Егорович, вас это тоже касается. Или Павлику завтра не нужно идти в школу?
— Эээ…
Солнцев не нашёл, что мне ответить.
— Нужно, — сказал я. — Завтра четверг, а не суббота. Павлик по четвергам учится. Мне тоже — к первому уроку. А вам и Надежде Сергеевне рано вставать на работу. Не забыли?
Я взмахнул рукой.
— Так что закругляйтесь, уважаемые взрослые. Понимаю, что вы давно не виделись и хотите поговорить. Никто не мешает вам встретиться завтра. Или на выходных. Виктор Егорович, вы нас проводите до дома?
— Эээ…
Папа «завис»: не ожидал от десятилетнего меня подобного поведения.
— На улице толпы пьяного народа, — сказал я. — Мы с мамой встретили одну такую компанию, пока шли к вам. Было страшно — и мне, и маме. А вы всё же взрослый мужчина…
Не договорил.
Виктор Солнцев и Надя Иванова встретились взглядами. В папиных глазах читалось удивление — Надежда Сергеевна словно извинялась. Солнцев и Иванова будто обменялись фразами, не открывая рта (в прошлой жизни я так общался только с женой).
— Да, конечно, — сказал Виктор Егорович.
Говорил он это не мне — Наде.
Надежда Сергеевна отблагодарила его улыбкой (искренней — не «дежурной»).
Папа смущённо потёр нос (как обычно: тыльной стороной ладони).
— Великолепно, — сказал я. — Мы подождём, пока вы оденетесь…
Хотел добавить: «…поприличней».
Но сказал:
—…потеплее. На улице сейчас прохладно.
* * *
Виктор Егорович не заставил нас долго ждать. И понял мои слова верно: облачился в отутюженные брюки и рубашку (теперь он не походил на «бывшего интеллигентного человека»). После секундного колебания папа накинул себе на плечи серый полосатый пиджак. Украдкой смахнул носовым платком пыль с носов кожаных югославских туфлей (мне вспомнилось, что на эти туфли его заставила раскошелиться старшая сестра — моя тётушка). Задумчиво взглянул на старомодную шляпу (его любимую), что висела на стене около входной двери. Я покачал головой — папа это заметил. Он покосился на меня… и одёрнул от шляпы руку, поправил воротник рубашки. Я улыбнулся — отец вздохнул.
Солнцев пообещал сыну, что
